Пока ехала, слышала, что ее несколько раз набирали.

Кирилл, мать, Макс…

Вероятно, Прудкой с обоими связался. Доложил, что «объект» в неадеквате…

Интересно, уточнил, почему? Что сам и довел?

— Алло, — ответила Ксюша на один звонок, уже в квартире. Набирал Макс…

— Ксения Игоревна, что-то случилось? Я могу помочь? Что-то привезти?

— Нет. Все нормально. Устала. Нужна перезагрузка.

— Но Кирилл Андреевич…

— Может пойти в задницу, я ему уже советовала.

Скинула звонок, с ног — сапоги, прямиком в ванную…

Руки тряслись, как сумасшедшие. Непонятно, как умудрилась машину нормально вести… Телефон снова начал трезвонить. На сей раз на очереди была Нина. Ее звонок Ксюша скинула. Один, два, три…

Хотелось выпить чего-то… Или разнести что-то. Жаль, она уже грохнула ту мамину вазу, сейчас пригодилась бы…

Может телевизор? Битой…

Ксюша знала, где бита лежит. Ваня показывал.

Может она расх*рачит телевизор, на котором смотрит эту их ср*ную свадьбу и ей сразу полегчает? А заодно и тем, кого напрягает это ее «ненормальное» поведение?

Подгоняемая своим же азартом, Ксюша пошла на кухню, ухватила за спинку один из стульев, потащила в коридор, наслаждаясь адским скрипучим звуком трения железных ножек о кафель…

Бита хранилась в шкафу, достать ее не составило проблем, потом в спальню…

И снова звонок. Данилов Николай…

Ксюша хмыкнула. Впору бы сердцу екать, а она хмыкнула просто. Уже знала, что ей скажут. Готова была к тому, что на снежный ком сейчас налипнет еще парочка шаров…

— Алло, Ксения Игоревна…

— Да, слушаю вас, — говорила спокойно. Как Кирилл хотел. Как мать хотела. Как ждали все. Чтобы спокойно. Чтобы четыре месяца прошло — отряхнулась, улыбнулась, побежала дальше жить…

— Мы закрываем производство. Официально. Это был несчастный случай. Вы можете оспаривать. Вам придет копия постановления, но, поверьте…

— Я верю. Не буду. До свидания.

Скинула, собиралась бросить на кровать, чтобы наконец-то заехать по долбаному телеку, но снова звонок.

— Алло… — и голос дрогнул все же. Потому что… Звонить завтра должны были. Завтра. И она к завтрашнему дню успокоилась бы уже. Восприняла… Наверное, оба возможных варианта как-то восприняла, но…

— Алло, Ксения Игоревна… Это Антон Владимирович вас беспокоит.

— Здравствуйте…

Он продолжил через паузу.

— Ваш тест. У меня уже результат есть. Вы просили не тянуть.

— Да, просила.

— Беременность не наступила, но…

— Спасибо. Я… Я позже наберу.

Скинула, бросила телефон на кровать… и битой…

По телевизору три раза. За каждую из новостей. За каждый из ножей. За каждый из провалов.

До паутины на экране, до вырванных проводов с обратной стороны.

Потом по шкафу. Чертову шкафу, в котором его рубашки. Чтобы, как Нина хотела, а может и еще радикальней — зачем рубашки выбрасывать, если можно разом шкаф расх*рачить? И комод… И постель…

Она рыдала, рычала, стягивала с кровати простыни, пыталась ткань порвать, потом снова бита в руках… И по променаду рамок с фотографиями.

Ее, их с Бродягой, ее родителей…

Так, чтобы каждая на пол, чтобы стекло на осколки и резало ноги, отскакивая.

Так, чтобы никто не сомневался больше. Ее попустило! Она нормальная! Она справилась! Она пережила! Она…

Ксюша замахнулась снова, не особо разбирая, во что целится, просто продолжая бездумно крушить, но не смогла вдохнуть. Забыла, как это. Забыла механику. Забыла, зачем…

Пальцы ослабели, бита упала, она сама вслед за ней на пол, пытаясь… Судорожно пытаясь вспомнить, как дышать.

Ее с головой накрыла паника. Неконтролируемая, страшная, больше той, что догоняла подчас поначалу после смерти Вани. Сердце неслось куда-то галопом, стало жарко… Жарко и страшно…

Нужно было найти телефон, кого-то набрать, о помощи прохрипеть, но Ксюша не могла. Обхватила голову трясущимися руками, сжалась вся, зажмурилась, не понимала, дышит или нет, где, что, зачем, как… Рыдала в голос и качалась по осколкам, даже боли не ощущая…

— Черт… Ксения Игоревна…

Голос Максима не слышала тогда… Уже позже узнала, что это он в квартиру приехал, не послушался… Что он скорую вызвал, что он первый ее пытался заново научить дышать, что он говорил что-то, успокаивал как-то, пока она переживала свой первый в жизни нервный срыв.



Настоящее…

Бродяга скидывал один за другим звонки Данилова. Сначала до вылета, теперь по прилету. Паспорт, «потерянный» накануне «кончины», был у него с собой. Иван Тихомиров снова был жив.

Данилов бесится, было очевидно. Даже понятно, почему. После закрытия производства люди, желавшие Бродяге реальной смерти, должны были выйти из тени, а теперь… План летит к черту. И кто, если не Тихомиров, должен быть заинтересован в том, чтобы это избежать? Но…

Иван звонит, сообщает, что его жена в больнице с нервным срывом и он отказывается от участия в фарсе. Они с Максом находят билет на ближайший рейс, через полтора часа он ступает ногой на Киевскую землю.

— Алло, Макс. Я на месте. Какая больница? — набирает Максима, слышит быстрый ответ, садится в присланную машину…

Это все дичайшая глупость с его стороны. Безответственность и идиотизм, но… У всего есть предел. Ее предел наступил сегодня.

— Ксюшенька… — первой, кого увидела Ксюша, открыв глаза, была мама. Сидевшая рядом с ее больничной кроватью, державшая за руку… За ту, которая не была присоединена к капельнице.

Нина выглядела откровенно неважно. Серое лицо, загнанный взгляд. Плакала, судя по всему.

И Ксюша понимала, что надо бы улыбнуться, надо бы подбодрить родительницу своим видом, но… не было сил.

Хватило лишь на то, чтобы снова глаза закрыть, попытаться вспомнить, как она тут очутилась…

Вспомнила, зря, кажется…

— А Макс? — спросила шепотом. Не специально, просто, как выяснилось, голос куда-то пропал.

— В коридоре. И отец там. Беседует с врачом. Ты так нас напугала, милая. Так напугала. Макс сказал, ты… — Нина всхлипнула, видимо, переживая заново то, во что для нее этот день обернулся. — Ты с Кириллом повздорила, поехала домой, а потом… Зачем ты съехала, Ксюш? Тебе же плохо там…

— Мне везде плохо, мам… — слова приходилось практически выдавливать из себя. Потому что везде ей было плохо во всех смыслах. Дома и у родителей. Телу и душе. Она сломалась. Ксюше показалось, что именно сегодня она сломалась. И не успей Макс ее спасти, вероятно, в некрологе стоило бы написать: «жертва трех ударов». Хотя… Удар-то был один, давно, а теперь только последствия.

— Мы поедем куда-то, девочка моя… Отец пообещал, что снимет нам дом… В горах… В Швейцарии, хочешь? Или в Австрии? На берегу озера. Там будет тихо-тихо, детка. Там будут плавать лебеди, а у нас — своя лодка… Мы там гулять будем, как в детстве, я тебе книжки читать буду вслух. И папа к нам приедет, когда получится. Хочешь? Просто тебе нужно уехать отсюда. Хотя бы на время уехать. И… Если ты так хочешь, детка, там найдем врача, поможет тебе родить. Ты же успела сделать ЭКО?

Нина тараторила, Ксюша слушала… И не возражала. Это не поможет. Она не сомневалась, ничего уже не поможет, но спорить сил тоже не было.

— Тест отрицательный, — снова шепнула.

— Что? — мать переспросила.

Зря… Вот зря… Зачем ее мучить?

— Тест отрицательный. ЭКО не удалось. Это все, мам…

И сама не знала, что в «это все» вкладывала, но чувствовала себя за шаг до финиша. Жутчайшим аутсайдером, прибежавшим последним. Не собравшим по дороге ни одного трофея — не сорвавшим ни одной ленточки.

— Ксень, — и Нина не нашлась, что ответить. Только имя ее прошептала тем же тоном, что дочь, а потом продолжила молча руку гладить, цепляясь за нее так… Будто и сама прекрасно понимает — это все. Для Ксюши — все.