Последнее, что я спросила у разноглазого русского старика:

– Лаоши Ефремов, вы считаете, что мы чему-то научились у вас после войны?

Он ответил мне с улыбкой, с которой старики отвечают на детские вопросы. Он сказал:

– Смотри, девочка, какой Харбин теперь высокий город!

Они остановились у замусоренной лесной обочины, на подъезде к какому-то фольварку. Мотор «Виллиса» заглох, и в ответ на все попытки водителя его оживить только чихал.

Водитель, пожилой сержант Кринович, повернулся к Порошину и сказал с сильным белорусским акцентом:

– Просим прашшения, товарыш маг, а далее машина не поедзет. Чинить треба. Такая зараза мотор…

Капитан Порошин досадливо поморщился. Ему нужно было вместе с группой быть к вечеру в штабе дивизии. Там – короткий отдых, а потом – нескончаемая, грязная, пахнущая кровью работа по закрытию могил. Братских, одиночных, военных, гражданских – всех, какие фронт оставлял за собой, стремительно продвигаясь на запад. В штабе его ждали. Прежний дивизионный посмертник неделю назад погиб, подорвавшись на противопехотной мине, а полковые маги не справлялись, не успевали. Да и какие сейчас в тех полках маги? Малыши-желторотики, новый набор после краткосрочных курсов. А здесь уже целых семь дней могилы стоят открытыми, непроверенными, и кто знает, какая в них активность завелась – на вражеской-то земле?

В сорок втором году, попав под Харьковом в окружение, Порошин видел, что может враг – достаточно сильный и наглый, чтобы вмешиваться в ход великого круговорота магии и жизни – сделать с неприбранными вовремя телами и не ушедшими далеко солдатскими душами. «Атаку мертвых» тогда удалось отбить, но вспоминать об этом маг не любил. Ему и так на память от того прорыва осталась мелкая дрожь в руках – последствие тяжелой контузии.

А сейчас работы предстояло много, и лишняя задержка в пути была совсем некстати.

Маг достал из планшетки истрепанную карту Восточной Пруссии времен германской войны. Карту эту ему в Москве подарил профессор Арнольди, преподаватель Высшей школы военных магов, когда узнал о назначении Порошина. «Пока новую карту выдадут, сколько времени пройдет. А вам могилки искать без карты замучаетесь». Карта была подробная, исчерканная карандашными пометками, крестиками и стрелками, указывающими направления то ли ударов, то ли передвижения войск – ею явно пользовались в каком-то штабе. Порошин постеснялся спрашивать, откуда она у профессора, но подарок с благодарностью принял. Ездить ему действительно придется много. Магов-посмертников на Третьем Белорусском фронте очень не хватало: бои шли кровавые, немцы держались за землю чуть ли не зубами, потери были большие с обеих сторон.

Порошин развернул карту, нашел район Крагау, дорогу, по которой они приехали, и фольварк. Фольварк назывался Метценхоф. На карте возле названия едва заметен был карандашный крестик, обведенный кружком – так маги-посмертники обозначали закрытые, отработанные захоронения. Кто ж его, интересно, нарисовал? Может, и сам Арнольди – ему в ту пору должно было быть около тридцати. Порошину почему-то не пришло в голову спросить профессора об этом.

– А что, кто-нибудь в этом Метценхофе сейчас есть?

– Наши, наверно, стоят, – флегматично отвечал Кринович. – Сходите поглядзите. Бои тут два дни как кончилысь.

– Пойдемте, – сказал Порошин своей помощнице, Лидочке Синицыной. – Разузнаем заодно, какая обстановка с захоронениями. Сержант, много времени нужно на ремонт?

– Да хто ж его ведает, – проворчал водитель. – Може, час, а може, до ночи провожусь. Машину бы к фольварку ближе подогнаць…

Лидочка и Кринович и составляли всю оперативную группу капитана Порошина. Лидочка пришла из связисток. Ей было девятнадцать, но она уже успела как следует понюхать пороху под Витебском. Там-то и проявились ее магические таланты – она в одиночку отбила контратаку вражеских магов под Оршей. Чудом выжила и потом несколько месяцев провела в госпиталях, залечивая ожоги и травмы. Командование просто обязано было – Порошин наизусть знал все изобилующие «категорически требую…» приказы – отослать Лидочку самое меньшее на краткосрочные курсы при штабе фронта, а если по делу, то в Москву, учиться по-настоящему, однако она неведомо как добилась отправки обратно на фронт. Так девушка оказалась на скромной должности помощника специалиста по посмертной работе. Порошин из-за фамилии прозвал ее про себя Синичкой. Однако она и впрямь была похожа на синичку: маленькая, черноглазая, подвижная. Каждый раз, когда магу приходилось лезть в ледяной мир сопряженного пространства, куда великая река магии уносила уходящие души, он старался держать в голове воспоминание о Лидочке – как отсвет жизни в тумане посмертия, ориентир, к которому ему надлежало вернуться. И к которому ему вернуться хотелось.

Впрочем, от излишнего внимания к помощнице он себя всегда остерегал. Во-первых, они на войне, а не на прогулке. Во-вторых, маг-посмертник – не тот человек, с которым хорошей девушке следует связывать судьбу. Да и сил, честно сказать, у него хватало только на работу…

…Он ушел на фронт, едва отучившись три года в институте, а до того – отработав несколько лет на заводе магом-производственником. Тогда, в августе сорок первого, на фронт отправился весь курс. Базовые знания они получили, а специализация была не так уж важна. Жив ли сейчас хоть кто-то из тех, с кем довелось сидеть в пыльных институтских аудиториях? Порошин этого не знал. От сорок первого в памяти остались только дым, пламя и усталость пополам с отчаянием. Но потом маг привык воевать и многому научился. Он попал в Шестую армию и вместе с ней оборонял днепровский берег, бился за Донбасс, наступал под Барвенковом и попал там в окружение.

После выхода – а оттуда повезло вырваться очень немногим – были долгие месяцы госпиталя, потом курсы переквалификации, а потом – фронт. Точней, фронты, бесконечные переброски туда, где отчаянно не хватало людей и где приходилось работать днем и ночью, в огне и крови наступая на запад. Вначале – Донбасс, освобожденный к осени сорок третьего; потом бои под Киевом, потом – Крым, щедро политый русской кровью; потом – Западная Украина (от воспоминаний о массовых захоронениях подо Львовом Порошина по сей день бросало в дрожь). И вот теперь – Восточная Пруссия.

Земля, на которой не в первый раз уже сходились в смертельной схватке русские и немецкие войска.

Порошин и Лидочка вышли из машины. Мимо по шоссе потоком шла техника, проходили свежие части, редкими группами брели растерянные, перепуганные беженцы. Оставив Криновича ковыряться во внутренностях «Виллиса», маг и его помощница направились к фольварку по прямой асфальтированной дороге, обсаженной вязами. Стволы их местами были посечены осколками, и на темной коре сверкали светло-золотистые пятна свежей древесины. На дороге попадались выбоины от мин, заполненные мутной весенней водой. Туманный, тихий день уже клонился к вечеру. Далеко за лесным массивом ревела канонада – под Кенигсбергом шли бои. Но здесь было тихо, и в ветвях вязов, окутанных зеленой дымкой, пересвистывались птицы. От фольварка, состоявшего из основательного кирпичного дома с полукруглыми окнами и нескольких хозяйственных построек, доносились чьи-то голоса и недовольное гоготание гусей. Если б не далекий грохот артиллерии – казалось бы, что никакой войны и в помине нет.

– Как-то слишком спокойно тут, – пробормотала Синичка себе под нос, зябко поводя плечами. – Словно в болоте…

Порошин только кивнул. Он и сам ощущал, что великие потоки силы вокруг фольварка словно остановились, ушли в глухой бездонный омут. А ведь должны были бурлить – фронт проходил здесь совсем недавно, и эхо ударов, которыми обменивались боевые маги, должно было гулять по всему магическому фону. Странно это – куда все делось?

В фольварке их заметили. Часовой с автоматом на изготовку окликнул новоприбывших.