– Не в этом дело, просто не помню. Не помню точно. Возможно, у меня была контузия… Эшелон шел на восток, был авианалет… Кажется… Мы бежали к лесу по насыпи, и… не знаю, Вить, не помню. Не спрашивай. Лучше расскажи про кулон Евдокии Леонтьевны. Что с ним?

– А этого не знаю я. Пока. Как узнаю – сразу скажу. Пойдем?

Мы шли по Краснознаменной. Эта улица появилась пред самой войной, многоквартирные дома мерцали желтыми окнами, а летом, наверное, здесь было красиво и светло.

Где-то играла радиола. Далеко, на грани слуха: «Утомленное солнце», «Рио-рита». Кто-то боролся с тоской и одиночеством, но здесь, снаружи, было холодно и даже собаки не лаяли, стояла полная тишина.

Он взял меня под руку. Странным образом вот так, чувствуя рядом его локоть, идти было спокойно. Тишина не казалась натянутой струной, она просто была где-то неподалеку. В двух шагах, но не рядом. Не заглядывала в лицо.

Внезапно Витя сбился с шага.

Перехватил меня за руку, потащил вперед. Стало страшно, я попыталась вырваться, но вдруг услышала:

– Варька, тихо! Давай быстрей…

Свернули в проходной двор.

Пробежали мимо недостроенного сарая, пересекли еще один двор.

Только в темной арке новостройки мы остановились.

– Прости, Варь, за пробежку. Но за нами кто-то шел.

– Да кому надо-то…

– Тсс!

Мы прижались к стене арки, как какие-нибудь шпионы. Но двор оставался пустым и темным.

– Может, потерял нас… – неуверенно шепнул Виктор.

– Может, ему просто надо было в ту же сторону?

– Всякое бывает.

Однако на Краснознаменную мы выйти не успели. Совсем чуть-чуть. Шли мимо складской территории большого магазина, закрытого на ночь. У служебного входа тускло горел фонарь, я успела порадоваться этому свету. В темных дворах было жутковато.

И тут Витя буквально затащил меня в тень от старой липы, а сам побежал куда-то назад, вдоль магазинной ограды. Я увидела слабую вспышку магии, потом что-то темное отделилось от тени забора, упало, оттуда раздалось сопение и глухой всхлип. Витя склонился над упавшим.

А мне что же, продолжать прятаться за липой? Я выждала десять секунд и поспешила туда.

Витя прижимал свой улов к асфальту. Жертва вырываться и не думала. Хрипло дышала и пыхтела.

– Ты шел за нами? Признавайся! Что тебе нужно?

– Нет…

– Кто тебя послал, ну? Я слушаю!

– Пусти!

– Еще чего! Кто тебя послал?

– Пусти, дядя! Я ничего не сделал!

Я вдруг поняла, что пойманной «рыбке» лет пятнадцать, не больше.

Витя вздернул мальчишку на ноги и толкнул к забору. Взгляд у него был бешеный.

– Так, рассказывай…

Тот сглотнул, завертел головой, ища возможность удрать.

Потом зачастил шепотом:

– Послушайте, я ничего не успел. Там сторож поменялся, они мешки в подсобку затащили. Чо я, замок ковырять буду? Я не нанимался… Да я сразу говорил, что дохлый номер…

– Ты колдовал. Была какая-то магия.

Я, по правде, никакой магии не увидела. Но мало ли… Витя говорил, что к нему возвращаются утраченные способности. Может, именно так они и возвращаются?

Парень вдруг усмехнулся и вытащил из кармана серебряный полтинник.

– Это все!

Теперь и я увидела – слабый заговор на удачу. С таким действительно бесполезно пытаться взломать дверь магазина.

Но Витя не успокоился. Вытащил из кармана похожий на амперметр прибор. Поднес к монете. Стрелка сдвинулась с места на несколько делений. Потом он самым тщательным образом обыскал парня. Но никаких других наделенных магией предметов у него не было. Да и сам он магом не был. Просто неудачливый воришка.

– На, держи! – сунул Витя парню его талисман. – И проваливай! Считай, что помогло!

Когда понятливый парень смылся, Витя со злостью стукнул кулаком по забору.

– Черт!

– Да что случилось?

– Ничего… Придется мне, Варь, завтра возвращаться к эскулапам. Я ж его чуть не убил, идиота. Готов был. Похоже, все-таки не долечили. Вот, карман разорвал…

– Ну, подумаешь, – неуверенно начала я. – Кто знал-то, что он просто вор.

Виктор тщетно пытался пристроить «амперметр» в порванный карман. Я вынула прибор у него из рук, и он вдруг пискнул, а стрелка метнулась к предельным значениям…

Витя тут же отнял его, прибор сразу затих.

– Сломался, что ли…

Эта маленькая черная коробочка уже не казалась мне безопасной. Сейчас я ее добровольно, пожалуй, не стала бы брать в руки.

– Варь, у тебя есть что-нибудь магическое?

Я улыбнулась:

– Разве что Евдокиина сахарница.

– Конечно. Давай еще раз попробуем. Возьми его в руки!

Я нехотя взяла, но теперь прибор вел себя как подобает. Стрелка колебалась около ноля. И никаких посторонних писков.

– Пойдем ко мне, – сказала я. – Во-первых, заштопаем твой карман, во-вторых, у меня есть свободная комната на первом этаже. Сможешь переночевать. А соседей нет, сплетничать некому…

Утром я проводила его до Озерцовской больницы.

Было темно, в воздухе кружили снежинки, до Октябрьских оставалось еще дня три, но улицу Коммунаров уже украсили красными флагами. На площади Революции сколачивали трибуну, там пахло фанерными стружками и краской.

Ощущения праздника не было. Наоборот. В сердце засело тревожное ожидание.

Наверное, это чувство преследовало не только меня. Ему словно поддался уже весь город. С каждым днем все тяжелей становилось дышать. Даже если выдавался ясный день, все равно казалось, что над Энском – хмурые тучи. Под ними нельзя было долго находиться. Задержишься – и приходит желание просто лечь на землю и тихонько ждать, когда наступит зима и наметет на этом месте невысокий слепяще-белый холмик…

Мы остановились у парадного подъезда.

– Ну вот. Не скучай без меня. Варя… Варька.

– Что?

– Имя у тебя интересное. Откуда оно?

– Не знаю.

В памяти осталось только, как Евдокия Леонтьевна крутит в руках мои корочки:

«Варвара Полякова… Ничего, что я буду вас Варей звать? Вы еще так молоды…»

– Хорошее имя.

Он вдруг наклонился и легонько поцеловал меня в краешек губ. Быстро. Взмахнул рукой и ушел.

Два дня я провела как обычно. Просто вернулась во времена до знакомства с Виктором. На праздник, после демонстрации, соседи собрались у бабы Клавы, позвали и меня. С утра улицу прихватило морозцем, на деревьях и траве появился иней. Двор стал нарядным и хрупким. Но за разговорами, за теплым чаем и принесенным кем-то самогоном, за песнями под гармошку («Расцветали яблони и груши…») все равно стояла отчетливая, тревожная тишина. Гости ее тоже ощущали и расходиться начали рано.

Вот и мы с Евдокией засобирались. Она сослалась на дурное самочувствие, а я взялась проводить. Хозяйка вышла с нами. Пока мы искали калоши, пока прощались, мне все казалось, что тишина затаилась снаружи и только ждет, чтобы кто-то раскрыл двери, впустил ее в тепло и уют. Но оказалось, на улице поднялся ветер и снова начался мелкий снег.

– Варюша, помоги мне… Что-то пуговицу не застегнуть…

Евдокия Леонтьевна натянула осеннее пальто поверх платка, и пуговица действительно не желала застегиваться. Я поправила платок. Неожиданно пальцами коснулась теплого и гладкого металла, и именно в этот момент тишина улицы меня догнала.

Догнала, накрыла, спеленала. Отправила куда-то в прошлое. В почти легендарные времена до войны…

Офицер вермахта. Парадная форма, белые перчатки снял, держит в руке. Фуражки на голове тоже нет, видны светлые коротко остриженные волосы. На узких губах улыбка, взгляд веселый: «Пани София! Вам так идет этот цвет! В Берлине вы произвели бы фурор!»

«Зося, кажется, ты вскружила голову нашему гостю!»

О, нет, не вскружила. Немцы расчетливы и холодны. И даже на официальных приемах думают о деле.

В зале много света, на мамином фортепиано горят свечи. Гости сегодня особые. Не только старая великопольская знать, еще и те, от кого сейчас зависит жизнь Познани, политики, офицеры. Немцы. Отец считает, что с ними следует поддерживать добрые отношения: Германия нынче сильна. Сильна и опасна. Ссориться с ее представителями не следует…