Марта побледнела.

– Мой полк выступает через неделю…

Ульрих смотрел на нее чуть подслеповато, пытаясь понять ее чувства, но, не дождавшись ответа, развернулся и вышел.

Когда те, кто держался на ногах, унесли сонных товарищей и ресторан опустел, Каролина рассказала Мартуше все, что ей открылось. Полька взволновалась еще больше.

– Все будут убиты в августе? А господина Ульриха через два дня разорвет снарядом на части? Незавидная участь…

– И он искренне влюблен в тебя, Мартуша. Бедняга… – посочувствовала Каролина и пояснила на гневный взгляд польки: – На нем единственном нет крови.

– Мне никого из них не жалко – слишком много зла причинили. А такие, как Ульрих – оставили город без души, разграбив его и лишив прекрасного. Пойдем домой.

Ночью Мартуша спать не ложилась, ждала вестей от подпольщиков. Но Петр прибежал лишь утром и сказал, что пока все отменяется из-за каких-то переговоров, которые затеяло правительство. Наказав Каролине сидеть дома, Мартуша пошла в свой ресторан. В обед появился Ульрих с товарищами и его кузен Карл со своими офицерами. Настроение у немцев было не такое подавленное, как накануне. Но они опять много пили. А следом много шутили, кричали, шумели. Карл и Ульрих сидели отдельно, что-то довольно вяло обсуждая. Мартуша сама обслуживала их столик, пытаясь уловить хоть что-то. Она несла кофе, когда встретилась взглядом с человеком, недавно вошедшим и остановившимся у нее на пути. Руки вдруг ослабли. Звонко загремел по каменному полу поднос. Две чашки с кофе вместе с блюдцами разлетелись вдребезги. Капельки от кофе попали на униформу, но остались незаметными на черном. Все обернулись на грохот, и подвыпившая компания смолкла – сначала офицеры Карла, знавшие вошедшего, следом товарищи Ульриха, тоже успевшие кое-что узнать. Офицер СС шагнул внутрь.

– Будьте осторожнее, панна, – негромко произнес он, пройдя мимо польки. – И мне тоже кофе принесите.

Кивнул, казалось, полностью протрезвевшей компании, подсел к Карлу и Ульриху, бросил фуражку на стол.

– Черт бы вас побрал, Эккехард, – не сдержавшись, выругался Карл, давя в пепельнице только что зажженную и тут же саму по себе потухшую сигарету.

– Пока вы тут прохлаждаетесь, я был в штабе, – произнес штурмбаннфюрер.

Карл встревожился.

– Что-то опять поменялось?

– Не совсем.

Фон Книгге положил конверт перед Ульрихом.

– Это мне? – удивился тот.

Он мельком посмотрел в сторону замолчавшей компании. Товарищи Ульриха уже успели наслушаться всякого за два дня от офицеров Карла об Эккехарде и поделиться услышанным с Ульрихом. Большая часть походила на совсем уж фантастические россказни. Верным оказалось лишь одно: в присутствии штурбаннфюрера все чувствовали себя не в своей тарелке, внутри расползался липкий страх и тревожно давило сердце. И тут уже было непонятно, с чем это связано – со слухами, что тот работает на гестапо, и пониманием, что в присутствии барона лучше не болтать лишнего, или же с рассказами о его необыкновенной везучести и предвидении фатальных событий, от которых он раз за разом спасал весь батальон. Еще в отличие от Карла, носившего серую униформу, Эккехард носил черную с белыми рубашками, которая уже как несколько лет считалась парадной. Ульриху казалось, что тот таким образом еще больше подчеркивает свое баронское происхождение, принижая остальных.

– Откройте, прочитайте.

Ульрих достал очки, зацепил за уши тонкие дужки. Когда он ознакомился с приказом, по лицу было видно, что прочитанное нисколько его не радует.

– Я еще понимаю, осмотреть, изъять оставшиеся ценности, но зачем же…

Ульрих запнулся, когда Карл наступил ему на ногу под столом.

– Зачем что? – спросил Эккехард, уперев в унтер-фельдфебеля холодный взгляд.

– То есть, я хотел сказать, зачем еще раз его осматривать? Мы уже увезли оттуда все ценное…

– В древних сооружениях всегда есть тайники. Вы нашли хоть один?

Подошедшая Мартуша снова чуть не выронила поднос, услышав разговор. Эккехард между тем достал записную книжку, карандаш, набросал на пустой странице план замка.

– Так вот, найдите что-нибудь, господин Ульрих. Сделайте что-то более сложное, чем просто снять картину со стены.

Ульрих побагровел от оскорбления. Мартуша осторожно расставляла чашки на столе, чувствуя, как накаляется обстановка. Фон Книгге между тем наносил на план какие-то точки.

– В приказе есть вторая страница, – заметил он между делом.

Ульрих перевернул первую страницу, прочел и побледнел.

– Вы и ваши люди переходите в мое подчинение, – озвучил Эккехард.

Ульрих уставился на Карла. «В мое», – сказал Эккехард, не в подчинение оберштурмбаннфюрера – «в мое»! Но подполковник промолчал, хотя и заметно изменился в лице.

– Придется сделать более четырехсот закладок, чтобы подорвать эту махину. Займет много времени… – продолжил как ни в чем не бывало Эккехард. – А вы, Ульрих, быстро понимаете, что картина или другой предмет представляет какую бы то ни было ценность?

– Я оканчивал факультет истории искусств, если это вам о чем-то говорит. Обычно ценность специалисту легко подтвердить простым визуальным осмотром. Для спорных случаев придется делать анализ…

– Что вы скажете, например, об этом?

Эккехард выложил перед ним на стол рисованную открытку. Ульрих склонился к ней, изучил в недоумении, ответил барону таким же презрительным взглядом.

– Ничего особенного. Обычная видовая открытка, которые рисуют тысячами не слишком талантливые художники-самоучки.

– Значит, она не представляет никакой ценности?

– Никакой! – разозлился Ульрих.

Карл, уже давно почуявший подвох, напрягся. Эккехард перевернул открытку. Ульрих прочел подпись и имя художника, и у него волосы зашевелились на голове. Карл выдавил из себя улыбку.

– Эккехард, это же шутка? Вы же не знаете фюрера лично…

– Подписано не для меня. Для моего отца. Родители были в Вене в 1911 году. Это подлинник.

Эккехард сверлил взглядом унтер-фельдфебеля, который стал белее ресторанных скатертей. Неожиданно рассмеявшись, хлопнул его дружески по плечу.

– Да расслабьтесь вы уже. У моей матери была целая коробка таких открыток. Ей они почему-то очень нравились.

Экке сделал глоток из чашки, посмотрел на все еще стоящую около их столика польку.

– Отличный кофе, панна Марта.

– Может быть, господа еще что-нибудь желают?

Ульрих, полностью не оправившийся от эпизодов с приказом и картиной, снова напрягся.

– Вы знакомы? – резко спросил он.

Фон Книгге глянул на него удивленно.

– Люди господина подполковника второй день нахваливают мне это место. Его очаровательную хозяйку и ее замечательных поваров. Настаивали, чтобы я обязательно сюда зашел.

Ульрих от ревности чуть не поседел.

– Кузен, на вашем месте я бы сообщил о приказе своим людям, – заметил Карл. – Пусть заканчивают обед и приводят себя в порядок для работы. У господина штурмбаннфюрера очень жесткая дисциплина… А я, с вашего позволения, Эккехард, выйду на улицу покурить.

Ульрих на деревянных ногах поднялся, собираясь что-то сказать, но, встретив гневный взгляд Карла, молча подчинился.

– Ульрих влюблен в хозяйку, – шепнул Карл Эккехарду, перед тем как уйти. – Будьте к нему снисходительны. Пожалуйста.

Мартуша так и стояла с пустым подносом в обнимку, настороженно следя за Эккехардом. Она вдруг поняла, что ее слишком захватила идея народного ополчения, что, помогая людям, она зашла так далеко, что забыла о другой опасности и о своем другом долге. И, конечно, она не могла знать, что тот, кого им завещали бояться, окажется среди солдат Рейха, к тому же в таком достаточно высоком звании.

– Если я попрошу вас принести еще кофе, вы не сбежите, Марта? – поинтересовался он. – Хотя давайте лучше поговорим.

– Нам не о чем разговаривать.

– Почему же? Я, например, хочу узнать, как поживает Каролина. Она ведь к вам пришла? Передайте, что я скучаю без нее.