– Этого не может быть! Не может! Не может! – закричала Каролина.

Открытие отрезвило ее так, словно она нырнула в прорубь замерзшей в зиму Вислы.

– Я не хотел пугать тебя, – мягко заметил Эккехард. – И ты не должна бояться – я сдержу свое обещание.

– Нет, – произнесла она, мотая головой. – Я теперь не могу сдержать своего…

– Отойди от стены и дай мне забрать ключ, – голос эсэсовца заледенел.

– Можешь убить всех моих родных, но ты не получишь его.

– Ты мне не помешаешь, лишь сделаешь себе хуже.

– Хелена перед смертью поведала мне кое-что. Ты зря считал ее глупой.

– Что она тебе еще сказала? – хмуро поинтересовался Эккехард.

– Как уничтожить ключ…

Каролина запустила руку в нишу. Ее пальцы нащупали холодный стержень, схватили, извлекая наружу тонкой работы бронзовый ключ. Над ним она занесла раненую ладонь. Настороженность во взгляде штурмбаннфюрера сменилась, как ей показалось, отчаянием.

– Ты тоже знаешь, да? – почти торжественно произнесла Каролина.

– Не надо. Ты не понимаешь, что делаешь… Только не сейчас!

– Это уничтожит ключ и сильно ослабит тебя. Так ведь?

Алые капельки сорвались с ладони на бронзу, зашипели, словно попали на раскаленный металл. Ржа тут же стала пожирать ключ. Эккехард метнулся к цыганке, попытавшись вырвать желанный артефакт, но она крепко сжала его в раненой руке, пачкая в крови. Эсэсовец рухнул у ее ног, скорчившись от боли. Каролина торжествовала, стискивая зубы. И лишь мигом позже осознала, что тоже чувствует невыносимую боль. Блузка покрылась бурыми пятнами. Цыганка с испугом сорвала одежду и увидела, как по коже расползаются кровоточащие язвы, все больше пожирая плоть, точно так же как ржа уничтожала ключ. Еще через секунду раны на Каролине вспыхнули алым пламенем, которое объяло ее всю. С диким криком, теряя сознание, она упала на Эккехарда.

Судорожный вздох. И после него боль, какая, наверное, бывает только у новорожденных. Эккехард с трудом открыл глаза. Ресницы слиплись от серых хлопьев, в глаза, казалось, насыпали песок. Он протер их и увидел прямо у себя на груди пепельного цвета череп, обращенные к нему пустые глазницы. Тронул его, чтобы сбросить с себя, и тот распался на кусочки. Со стоном штурмбаннфюрер поднялся. С него посыпался прах – с остатков обгоревшего мундира, с лица, с волос. Легкие болели, как обожженные, во рту чувствовался вкус запекшейся крови. Резкий подъем на ноги вызвал сильное головокружение. Замутило. И он на несколько мгновений вынужден был опуститься обратно на пол, на серый круг пепла. Вспомнив о чем-то, Эккехард взглянул на офицерские часы. С ругательствами и проклятиями, сжав зубы, он дополз до стены, поднялся. Несколько минут тяжело дышал. Затем, опираясь плечом о стену, медленно двинулся к выходу. Чтобы добраться до Карла, вместо пяти минут он потратил почти час.

Ввалившись в комнату подполковника, он рухнул на ковер.

– Эккехард! – заорал Карл. – Вы ранены? Эккехард?! Врача!

Но его заместитель потерял сознание.

Очнулся барон в незнакомой комнате с высокими потолками. Он лежал на железной кровати, очень похожей на больничную. Пальцы преданно лизали два черта.

– Ну наконец-то, хозяин! – воскликнул Шварцер.

– Мы уже боялись, что ты пропустишь все интересное! – отозвался в тон ему Роттер.

– Где мы? Сколько времени, какой день?

– День все тот же – первое августа. Но восстание уже началось. Штурмбанн отступил на юго-запад. Есть незначительные потери, и, кажется, господин Ульрих и его команда захвачены в плен.

– Да ну и черт с ним! – выругался Эккехард.

Сел в постели. Обстановка вокруг действительно была госпитальная. Ряды пустых кроватей, унылые серые стены. У двери дежурил врач. Заметил, что раненый очнулся, крикнул что-то в коридор и подошел к Эккехарду.

– Как вы себя чувствуете, господин штурмбаннфюрер?

– Отлично, доктор Мюллер.

– Ваш офицер, господин Бастиан, принес вам новую форму.

– Спасибо.

Эккехард поднялся, скинул больничную одежду, надел бриджи, рубашку, сапоги.

– И господин оберштурмбаннфюрер просил доложить, когда вы очнетесь, – проинформировал доктор, но подполковник уже сам заходил в палату.

– Эккехард! Где вас черти носили?! Что случилось? Доктор сказал, что вы не ранены, может быть, оглушены. Но при этом ваша одежда вся прогорела, но ни одного ожога нет. На вас бандиты напали? Они пытали вас?

– Вы так партизан называете? – поинтересовался фон Книгге, завязывая галстук.

– Они – бандиты! – с яростью поправил Карл, не сводя глаз со своего заместителя. – Фюрер назвал их бандитами, поднявшими руку на законную власть! Я жду объяснений!

– Я был в Королевском замке…

– И вас туда ночью понесло? Ваши люди сказали, что зашли к вам незадолго до рассвета, а вас уже не было дома.

– Мы с вашим кузеном искали тайник. Помните, я вам говорил, что есть насчет него непроверенные сведения? Я понял, где он мог находиться.

– И вас понесло в замок ночью? Одного? Какого черта?! Вы что, забыли, что должно произойти сегодня?! – бушевал Карл. – У нас потери. И в этом тоже ваша вина!

Эккехард прикусил губы. Надел мундир, медленно застегивая пуговицы.

– Я же говорил вам, что надо уходить в полдень.

– Но вы пропадали чер-те где в это время! Мне нужно было ваше подтверждение!

Барон разозлился.

– Прекратите на меня орать! – рявкнул он. – Или вы забыли, что если бы не я, от вашего батальона давно бы уже ничего не осталось!

– Это вы забылись, господин штурмбаннфюрер! – прошипел зло Карл.

Эккехард стиснул зубы, застегнул, звякнув пряжкой, предпоследнюю деталь униформы – офицерский ремень. В зале повисло молчание. Доктор уже давно ретировался отсюда. Карл посмотрел на Эккехарда, в его светлые льдистые глаза, и бешенство в подполковнике испарилось.

– Прошу прощения, Эккехард, – произнес он. – Тут без вас все пошло вкривь и вкось. События меня выбили из колеи. Мы потеряли полсотни убитыми. Кузен и его группа не успели отступить. Тоже или убиты, или взяты в плен. Вы пропали.

– Но вы же меня знаете, Карл. Я всегда возвращаюсь. Скажите, поступили уже какие-нибудь приказы?

– Да. Пойдемте, ознакомлю вас с обстановкой.

Фон Книгге надел фуражку и последовал за обер-штурмбаннфюрером.

Приказы, срочные донесения и карты Варшавы разложили прямо на операционном столе под яркой лампой. Подполковник и еще три офицера, помимо Эккехарда, склонились над документами. Штурмбаннфюрер вычерчивал красным карандашом неровные квадраты захваченных повстанцами областей города, молча слушая предложения Карла и остальных.

– Нам бы несколько таких же громогласных, как вы, ваших тезок, Карл, – заметил Эккехард.

– Скоро и до них дело дойдет, – мрачно обронил оберштурмбаннфюрер и зачитал вслух только что принесенное радистом донесение.

В полутемном повале Ульрих почти потерял счет времени.

К его удивлению, кормили пленных вполне сносно, приносили воду для умывания, выводили справлять нужду. И, хоть взгляды поляков вряд ли можно было назвать добрыми, повстанцы держались с каким-то преувеличенным достоинством, каждый раз подчеркивая, что следуют всемирной конвенции по обращению с военнопленными. Они, кто никогда не носил воинских погон, почему-то чрезвычайно гордились соблюдением военных правил. Нацепили себе на рукава двухцветные повязки и вообразили себя армией. Ульриху, хотя он не принимал участия в боевых операциях, это казалось довольно нелепым. Но он тут же себе напоминал, что эта «странная» армия взяла его вместе со всей группой в плен и не стоит испытывать иллюзий. Может, поляки с ними обращались лучше, чем с остальными, из-за того что в группу Ульриха входили искусствоведы. Подпольщики над этим долго смеялись, когда узнали. Офицеры вермахта – искусствоведы!

Глядя на поляков, Ульрих вспоминал Мартушу – они были так же молоды и энергичны. В душе он уже жалел обо всем, что наговорил ей в прошлый раз, сердце болезненно ныло, и он каждый раз переживал, когда доносилась особо громкая автоматная очередь. И каждый раз он подавлял в себе желание спросить о ней кого-нибудь.