– Вы тоже научились гадать? – спросил он.

– Каролина после смерти завещала свой дар мне.

– Знаете, я чувствую себя больным и немного сумасшедшим, – произнес он и опустился на стул подле кровати.

– Вам не должно быть так сложно поверить в это. В искусстве очень многое связано с религией, мифами…

– Но вы сказали, что Эккехард к религии не имеет отношения. К мифам?

– Не спрашивайте, Ульрих, больше о нем.

– Вы мне задали загадку… А штурмбаннфюрер не так давно пошутил, что вы ведьма и приворожили меня.

Мартуша невольно смутилась. Ульрих заметил, как ее бледные щеки тронул румянец.

– Это правда, – созналась она. – Но вы должны понять меня. Я это делала ради того, чтобы защитить свой народ, спасти этот прекрасный город. Я считала вас одним из врагов – жестоким, безразличным к чужому горю. Я ошибалась в вас, Ульрих, и снова приношу вам свои извинения. У вас тонкая, чувствительная натура, вы понимали красоту Варшавы, и я вижу, что разрушение города вас глубоко потрясло.

– Увы, фройляйн Марта… Оставшись с господином Эккехардом, я тоже почти утратил свои человеческие качества, – произнес Ульрих и вдруг осознал, что так и есть. – Я стал безразличен к уничтожению прекрасного. Я могу убивать, и совесть моя молчит, как и сердце.

– Не поздно все исправить. Дайте же руку. Он не смотрел ее у вас?

– Хотите сказать, что барон тоже умеет читать по линиям судьбу? Так он колдун?

– Наверняка, хотя, надеюсь, гораздо слабее меня, раз предпочитает пользоваться человеческим оружием, – произнесла она, исследуя его ладонь.

– Но почему же вы…

Мартуша невольно рассмеялась, тихо, почти ласково.

– Я могу немногое. Приворожить и излечить болезни с помощью особых трав, несложных заговоров. Поднять боевой дух… Увы, последнее плохо помогло против убийственной силы металла и взрывчатки… Но я сделала все, что было в моих силах…

– Что же умеет господин Эккехард?

– Вы говорили, что он чувствует неприятности. Но дело гораздо хуже. Он сам их источник. Он задержался здесь надолго, и вокруг столько горя, столько смерти… И еще он умеет изменять судьбу. Не давайте ему свою руку ни за что. Иначе погубите себя. Так вы поможете мне, Ульрих?

– Что я должен сделать?

– Пока приютить нас у себя. А когда придет время – выполнить одно маленькое поручение. Не беспокойтесь, вы с ним легко справитесь.

– Но штурмбанн уничтожает Старый город! Что будет с вами? Вы не сможете тут долго укрываться.

– Мне нужно всего два дня, Ульрих! Отвлеките Эккехарда. Переключите его внимание на замок. Мне кажется, у него обязательно должна быть слабость к уничтожению чего-то более масштабного, чем дома простых обывателей. Кроме того, мне удалось наложить на это здание колдовскую защиту. Его никто не видит, снаряды его не повреждают… Увы, моих сил хватает лишь на такое ничтожное колдовство… – заметила она с горечью, но унтер-фельдфебеля это впечатлило. – Так что не тревожьтесь за меня.

– Когда мне можно прийти к вам?

– Послезавтра, утром. Вам нужно будет исполнить мое поручение.

Ульрих поднялся. Мартуша улыбнулась ему, продолжая держать его ладонь в своих руках. Он ощущал ее нежную кожу своей, сильно загрубевшей за последние два месяца. Почувствовал ее легкое, благодарное рукопожатие, от которого в душе сделалось тепло и приятно, как давно уже не было. Он быстро поцеловал ей кончики пальцев, пожелал выздоровления и выбежал из дома, улыбаясь от счастья. Постоял на подъездном крыльце, глубоко вдыхая пропитанный пылью и гарью воздух. Реальность уже через несколько мгновений накатилась на него тяжелой волной, вымыв из души все радостное. Кроваво-кирпичные руины казались незаживающими ранами города, как черные пятна пожаров – ожогами. Пасмурное осеннее небо становилось еще чернее от вздымающихся повсюду столбов дыма. Под ногами вместо булыжной мостовой лежал щебень, хрустевший, как старые кости.

Когда Ульрих добрел до штаба, который расположился в одном из специально сохраненных для расквартирования батальона зданий, он подумал: к лучшему, что он не ощущает душевного подъема, а сделался мрачен, как большинство людей штурмбанна. В комнате, в которой проходили совещания, находились двое. Карл и Эккехард. Причем кузен спал в кресле. Уже несколько дней подряд подполковник пил не просыхая, и все командование на себе полностью тянул фон Книгге.

Штурмбаннфюрер сидел за столом, задумчиво ставя кресты на размеченной квадратами карте. Потом достал кинжал, с раздражением принялся затачивать затупившийся красный карандаш. Бросил короткий взгляд на вошедшего Ульриха. Тому показалось, что его просмотрели под рентгеном. Кожу продрало морозом. Эккехард вернулся к своему занятию.

– Ваш кузен опять напился, – заметил он. – У вас кислое лицо, господин Ульрих. Вы где пропадали? Смотрели на депортируемых из Варшавы? Как вам зрелище?

– Оно чудовищно…

Эккехард пожал на это плечами, изучая заточенный кончик карандаша.

– Высматривали свою польку?

– Наверное, я уже не увижу ее живой…

– Бросьте. Ваша полька давно села на метлу и улетела, сбежав из этого ада.

– Это не смешно, господин штурмбаннфюрер… И вы мне обещали помочь в ее поиске…

– Разумеется. – Эккехард упер в него жесткий взгляд. – Но я также не могу пренебрегать своими обязанностями. Карл пьет, в итоге всем батальоном и дополнительными подразделениями командую я один. Меня мучает чертова бессонница. Командование шлет все новые приказы об ускорении работ. Красная Армия стоит уже почти у самой Вислы. Я жду приказа об отступлении, которого все нет и нет. И ломаю голову над тем, успею ли я вывести отсюда людей без потерь, если внезапно начнется атака. А вы мне тут ноете про какую-то чертову польку!

Эккехард, разозлившись в конце своего монолога, ударил рукой по столу. Только что заточенный карандаш разлетелся в щепки.

– Черт бы вас побрал, Ульрих!

– Я дам вам новый, – спешно произнес унтер-фельдфебель.

Достал свою папку, в которой у него были все документы по замку, вытащил из специального отделения карандаш, передал барону. Тот потрогал грифельный кончик и, ничего не сказав, опустил взгляд на торчащий из папки план Королевского замка, вытянул его оттуда, задумавшись. Ульрих замер.

– Давайте хоть с этим закончим, – произнес Эккехард, хмуро глядя на план.

Унтер-фельдфебель внутренне возликовал. Фон Книгге и без его помощи решил заняться замком.

– Бастиан! – крикнул Эккехард, зовя одного из своих офицеров. – Подполковника окуните в бочку с ледяной водой! Не утопите только. Спиртного больше не давайте. Придет в себя – скажите, что у меня сутки выходной.

Офицер покосился на храпевшего Карла, вопросительно воззрился на барона.

– Скажете ему, что я приказал вам это сделать под угрозой расстрела.

– Будет исполнено, господин штурмбаннфюрер.

– И пусть группа подрывников ждет меня внизу.

– Да, господин штурмбаннфюрер. – Бастиан щелкнул каблуками и ушел.

Замок представлял собой жалкое зрелище. Побывав под ударами артиллерии, он теперь походил на древние руины. Но даже сверхтяжелые снаряды «Карла» не смогли разрушить его. Словно последний солдат Старого города, стойкий, хотя и серьезно раненный, возвышался он над остальными постройками. Все работы, которые вели саперные подразделения штурмбаннфюрера до начала восстания, ограничились высверливанием отверстий под закладку мин. И только сегодня Эккехард приказал установить в штреках несущих стен взрывчатку.

Ближе к вечеру, едва стемнело, Ульрих, Эккехард и несколько его офицеров собрались на небольшом пустыре за замком. Пришел даже Бастиан.

– Оберштурмбаннфюреру так плохо, что ему сейчас нет ни до чего дела, – пояснил он. – Не беспокойтесь, господин Ульрих. Доктор Мюллер вполне успешно лечит вашего кузена.

Он раскрыл принесенный рюкзак и, улыбнувшись, показал содержимое.

– Мой бог, Бастиан, где вы это взяли? – Эккехард выудил пивную бутылку. – Я думал, запасы кончились в июле.