Как только с губ Киок сорвался крик, Алан подскочил к лестнице и позвал ее. Она спустилась к нему с совершенно темного чердака и, всхлипывая, сказала, что Соквэнна ранен. Алан, протянул руки, схватил ее и столкнул вниз, в погреб, где уже были Ноадлюк и Мэри Стэндиш.

Он опять подошел к окну. В его душе жило одно желание — убивать, мстить! Как бы в ответ на свое желание, он увидел, что его дом вдруг озарился. Желтые языки пламени, танцуя, показались в окнах. Целый поток огня вырвался из открытой двери. Стало так светло, что Алан мог различить легкую завесу дождя и медленно сгущавшийся сырой туман, обволакивавший землю. Сердце Алана бешено забилось, меж тем как с каждой секундой пламя разгоралось все ярче. Они подожгли его дом. Это не были больше белые люди, — это были форменные дикари.

Несмотря на то, что сердце Алана готово было разорваться, он оставался до ужаса спокоен. Широко раскрытыми глазами охотника, несущего смерть, он пристально глядел перед собой. Соквэнна замолк. Вероятно, умер. Киок всхлипывала в погребе.

При зареве пожара Алан заметил чьи-то очертания. Двигались три или четыре фигуры. Он ждал, пока они не станут лучше видны. Он знал, что они задумали — изрешеченный пулями дом потерял способность сопротивляться. Страстно желая, чтобы тот, в кого он целился, был Грэйхамом, он выстрелил. Человек рухнул на землю, как падают только мертвые. Алан метко продолжал стрелять по остальным: один выстрел, второй, третий и четвертый — он попал еще в двух. Восторг охватил его при мысли, что он удачно стреляет, если принять во внимание обстоятельства.

Он прыгнул назад за другим ружьем. Его ждала Мэри Стэндиш, высунув из погреба голову и плечи, с винтовкой в руках. Она всхлипывала, глядя прямо на него глазами, в которых блестели слезы.

— Спрячьтесь! — предостерег он ее. — Спрячьтесь под пол!

Он догадывался, что произойдет. Он показал теперь врагам, что жизнь еще не угасла в доме и таит еще в себе смерть: А потому из-за прикрытия других домов, из темноты, куда не проникало зарево от пылавшего дома, ружейные залпы затрещали с новой силой, наполнив ночь ужасным грохотом. Он бросился лицом вниз на пол, под защиту нижнего бревна здания. Ни одно живое существо не могло бы устоять против того, что происходило в эти мгновения. Пули прорывались сквозь окна и мох между бревнами и гремели по стеклам и жестяной посуде. Одна из свечей разлетелась на кусочки. И в этом аду Алан услышал крик и увидел, что Мэри Стэндиш вышла из погреба и направляется к нему. Он так быстро бросился на пол, что она подумала, что он ранен. Он крикнул ей… Его сердце оледенело от ужаса, когда он увидел, что одна из пуль срезала прядь ее волос, упавших на пол. В этот ужасный момент девушка, бледная и спокойная, стояла под ружейным обстрелом. Прежде чем она успела подвинуться еще на шаг, он был рядом с ней и, схватив ее на руки, спрыгнул с ней в погреб.

Пуля прожужжала над ними. Алан так крепко сжал Мэри, что на несколько секунд жизнь, казалось, покинула ее тело.

Струя холодного воздуха повеяла ему вдруг в лицо. Он оглянулся — Ноадлюк не было в погребе. В глубоком мраке под полом раздался шорох, и он услышал, что она движется; потом он увидел четырехугольник слабого света. Ноадлюк приползла назад и дотронулась до него рукой.

— Мы можем убежать отсюда! — тихо воскликнула она. — Я открыла маленькую дверь. Мы можем проползти в нее и спуститься в лощину.

Ее слова и четырехугольник света показались Алану откровением. Он ни на минуту не мог вообразить, что Грэйхам превратит его дом в смертельную западню. Слова Ноадлюк наполнили душу его внезапным трепетом надежды. Выстрелы опять затихли. В отрывистых и быстрых выражениях Алан объяснил свой план. Он будет сдерживать наступление. Пока он там, Грэйхам и его люди не осмелятся проникнуть в дом. Во всяком случае, они будут долго колебаться, прежде чем решатся на это. Тем временем девушки смогут убежать в лощину. В той стороне нет никого, кто бы мог преградить им путь, а Киок и Ноадлюк хорошо знают дорогу в горы. Для них это будет спасением. Он же останется в доме и будет сражаться, пока не придут Смит и пастухи.

Бледное лицо, прижавшееся к его груди, было холодно и почти безжизненно. В нем было что-то такое, что испугало Алана. Он знал, что его доводы не подействуют, что Мэри Стэндиш не уйдет. И все же она не отвечала ему, ее губы даже не делали попытки шевельнуться.

— Уходите… ради их спасения, если не ради вашего и моего, — настаивал Алан, отстраняя ее от себя. — Подумайте, что произойдет, если эти скоты схватят Киок и Ноадлюк! Грэйхам — ваш муж, и он будет охранять вас для себя. Но этим девушкам не будет никакой пощады, для них нет никакого спасения, ничего, кроме более страшной участи, чем смерть. Они будут подобны двум овечкам, брошенным в стаю волков…

В ее глазах засветился ужас. Киок всхлипывала, из груди Ноадлюк вырвался стон, который она мужественно пыталась подавить.

— А вы? — прошептала Мэри.

— Я должен остаться здесь. Это единственная возможность.

Она молча позволила Алану увести себя к выходу вместе с Киок и Ноадлюк. Киок первая пролезла в отверстие, потом Ноадлюк и Мэри Стэндиш — последняя. Она больше не прикоснулась к нему, не сделала ни одного движения в его направлении, не произнесла ни слова. Все, что Алан помнил о ней, когда она скрылась во мраке, были ее глаза. В этом последнем взгляде она отдала ему свою душу; ни шепот, ни прощальная ласка не сопровождали его.

— Идите осторожно, пока не выберетесь из лощины, потом поторопитесь к горам, — были последние слова Алана.

Он видел их фигуры, расплывшиеся в тусклом сумраке, и вскоре серый туман поглотил их.

Он бросился назад, схватил заряженное ружье и подскочил к окну, зная, что должен продолжать сеять смерть, пока сам не будет убит. Только таким образом сможет он сдержать Грэйхама и дать беглянкам возможность спастись. Он осторожно выглянул из окна. Его дом был багровым от пламени. Огненные языки вырывались из окон и дверей. В то время как он тщетно искал признаки жизни во дворе, до него донесся грохот и треск. Смолистые стены были так быстро охвачены пламенем, что в нем занялось дыхание. Дом превратился в раскаленный горящий факел, свет которого был ослепительней лучей солнца.

В этот освещенный круг внезапно выступила фигура, махавшая белым лоскутом, привязанным к концу длинной палки. Человек медленно приближался, сначала осторожно, нерешительно, как бы будучи не уверен в том, что произойдет. Потом он остановился, весь залитый заревом пожара, представляя превосходную мишень для выстрела из дома Соквэнны. Это был Росланд. Несмотря на напряженный драматизм момента, Алан не мог подавить мрачной улыбки, появившейся на его губах. Росланд был непоследовательным человеком подумал он. Только недавно он позорно бежал, испугавшись свирепого вида Алана, а теперь со смелостью, которой нельзя было не восхищаться, он подвергал себя неминуемой смерти, защищаясь только символом перемирия, развевавшимся над его головой. Мысль о том, что честь обязывает уважать этот символ, ни на секунду не мелькнула в мозгу Алана. Его держал убийца, человек более подлый, пожалуй, чем убийца, если только такое существо есть на земле; и для него смерть — справедливый конец. Только изумительное самообладание Росланда и желание узнать, что он скажет, удержали Алана от того, чтобы спустить курок.

Он ждал. Росланд опять двинулся вперед и остановился всего лишь в ста футах от дома. Тревожная мысль промелькнула в голове Алана, когда он услышал свое имя. Он не видел других фигур или теней за Росландом, а пылавшее здание теперь ярко освещало окна дома Соквэнны. Быть может, Росланд только играет роль приманки, а в тот момент, когда Алан покажется для переговоров, десяток спрятанных ружей начнут предательски действовать? Он вздрогнул и продолжал стоять, притаившись ниже отверстия окна. Грэйхам и его компания были вполне способны на такой предательский шаг.

Голос Росланда раздался, покрывая собой треск и грохот пылавшего здания.