Покинув спальню, Генри направился на облицованную белым кафелем кухню взглянуть, как Хелен избавлялась от мусора. К его разочарованию, оказалось, что квартира оборудована современным мусоросжигателем. Все письма, выброшенные Хелен, были уничтожены без надежды на восстановление. Он вернулся в холл и постучал в дверь Олвен.

— Да? Что вам?

— Я увидел все, что хотел, мисс Пайпер, — сказал Генри, — но нельзя ли немного побеседовать с вами, когда вы будете готовы?

— Хорошо. Я скоро буду.

Через пару минут Олвен присоединилась к нему в гостиной. Она переоделась в розовое шелковое платье с мягко драпированными оборками — последним писком моды. Сидело оно на девушке ужасно. Любой из сотрудников «Стиля» сказал бы ей, что носить оборки может только тот, кому они идут. И в любом случае сочетание их с бусами из искусственного жемчуга, ярко-розовыми атласными туфлями и большой белой сумочкой смотрится чудовищно. На самом деле коллеги уже устали повторять Олвен такие вещи, поскольку ее ответ всегда звучал так: «Но мне нравится, как оно смотрится с жемчугом», или она бормотала что-то вроде «О, правда?.. Да, разумеется…». Что касается Генри, он, сделав над собой усилие, улыбнулся и сказал:

— О, вот и вы. Очаровательно выглядите.

— Красивое платье, правда? — не без самодовольства отозвалась Олвен. — Бет пару месяцев назад в своем разделе дала снимок Вероники Спенс в этом наряде. Фото получилось таким хорошим, что мне тут же захотелось купить платье.

Оценка, поставленная Генри способностям Бет Конноли, несколько снизилась. Нельзя было ожидать от него понимания, что платья могли быть совершенно одинаковыми, но эффект, производимый Олвен, разительно отличался от того ощущения свежих розовых лепестков прохладным утром, которое оставалось у смотревших на снимок в «Стиле». Все редакторы модных журналов несут тяжелое бремя сознания того, что их советы остаются непонятыми читателями.

— Так что я могу для вас сделать?

— В первую очередь, — ответил Генри, доставая из кармана сложенное письмо, — вы можете опознать этот почерк?

Олвен взглянула на листок:

— Разумеется. Это почерк Хелен.

— Хорошо. Я просто хотел убедиться. А теперь скажите, Хелен получала много писем?

— Не могу сказать при всем желании, инспектор.

— Но вы ведь наверняка…

— Хелен первой вставала по утрам и готовила кофе. Я по вечерам обычно в театре, так что могу позволить себе приходить в редакцию позже, разве что у меня особенно много работы. Хелен… она… она была немного скрытной. У нас было принято, что она забирает почту, приносит письма на кухню и читает, пока кофе варится. Все, что не требовало ответа, она тут же бросала в мусоросжигатель — вы заметили, какой аккуратной она была.

— Что вы имеете в виду, говоря, что она была скрытной?

— Ну… — замялась Олвен, — однажды я ждала важного письма, так что встала пораньше, забрала все из почтового ящика и отнесла почту Хелен к ней в комнату. Она пришла в бешенство. Как будто я распечатала ее личное письмо или что-то в этом роде. В любом случае тем утром ей пришла только пара рекламок, но она заставила меня пообещать, что впредь я предоставлю ей забирать почту. Странно, правда? Так не похоже на нее.

— Странно, — согласился Генри. Хелен Пэнкгерст начинала его раздражать. Какие бы занятные письма ей ни приходили, она приложила максимум усилий, чтобы от них не осталось и следа. Генри с печалью вспомнил о многочисленных детективных романах, в которых из камина всегда удается извлечь несгоревший кусочек письма, сохранивший что-то важное. Он мрачно подумал: что сделал бы Шерлок Холмс, столкнись он с электрическим мусоросжигателем? От размышлений его оторвала продолжившая говорить Олвен:

— …как можно скорее. Вы ведь понимаете меня, правда?

— Простите, я задумался. О чем вы говорили?

— Одежда и прочие вещи Хелен. Я бы хотела упаковать их и отправить на склад как можно скорее.

— Не возражаю, — ответил Генри. Он окинул взглядом комнату. — Полагаю, вся эта мебель принадлежала ей. Что вы собираетесь с ней делать?

— Я напишу ее сестре, — сказала Олвен, — спрошу, как она хочет, чтобы я поступила. Разумеется, мне придется поменять тут все, но пока, думаю, смогу продолжать пользоваться вещами Хелен. — Она взглянула на свои похожие на мужские часы на ремешке из толстой черной кожи, которые абсолютно не сочетались с розовым платьем. — Боюсь, мне пора идти.

— Мне тоже, — произнес Генри. — Спасибо вам за помощь.

У двери Олвен остановилась.

— Так что, могу я упаковать ее вещи на выходных? — спросила она.

— Если хотите.

— Спасибо. Вы не представляете, как… как рада я буду от всего этого избавиться. — Ее голос дрогнул. — Ее одежда… Как будто рядом ее призраки… двойники. Не могу выносить их постоянного присутствия в доме.

— Понимаю, — сказал Генри. — Хорошо. Упакуйте ее одежду и избавьтесь от нее.

Выходные ознаменовались самой холодной погодой за всю холодную зиму и самым глубоким унынием, в которое Генри в последнее время впадал. Он был уверен, что многое знает о личности преступника, но пришел к этому заключению благодаря мелким уликам и собственной интуиции. Доказательства такого свойства не представишь в суде. Кроме того, в его выводах были определенные пробелы, и он не знал, чем их заполнить. Да еще и ситуация с Майклом и Терезой Хили лежала на его плечах тяжелым грузом. Он не мог понять, где заканчивается его ответственность, и должен ли он сообщить Терезе правду. Он сомневался даже в том, что действительно раскрыл преступление, и часто вспоминал слова Доналда Маккея, и задумывался — не запудрила ли ему мозги компания специалистов, вложив в голову мысли, которые ему не принадлежали.

В субботу, как будто настроение и так было недостаточно мрачным, Генри посетил похороны Хелен, организованные со свойственным ему тактом и щедростью Годфри Горингом. Помимо искреннего желания отдать дань уважения покойной, Генри хотел удостовериться, правду ли говорили ее коллеги, утверждая, что вне стен редакции у нее почти не было знакомых.

Это казалось правдой. Присутствовали Марджери Френч и Патрик, державшиеся рядом, как и Майкл с Терезой. Годфри Горинг с приличествующим случаю мрачным и торжественным видом сидел один. Бет Конноли пришла в компании невысокой светловолосой девушки, которую она представила Генри как секретаря Хелен. Единственной из присутствующих, кто не имел отношения к «Стилю», была крепко сбитая приятного вида пожилая дама, которую Генри раньше не видел. Оказалось, эта женщина помогала Хелен по дому последние десять лет, — миссис Седж. Генри взял на заметку не только тех, кто появился тут, но и тех, кто не пришел.

Когда церемония закончилась, Горинг предложил всем поехать к нему на Бромптон-сквер выпить чаю. Он также пригласил миссис Седж и, после заметных колебаний, Генри.

Это никак нельзя было назвать милой встречей. Только миссис Седж, судя по всему, наслаждалась происходящим. Ее совершенно не смущала окружающая роскошь, и она откровенно делилась своими восторгами по поводу чая и шоколадного торта. Ее комментарии несколько разряжали атмосферу. Не могло укрыться от взгляда и то, что она была очень привязана к Хелен и искренне ее оплакивала.

— Такая чудесная девушка, — рассказывала она Генри, отпивая чай из чашки мейсенского фарфора, которую держала, старательно оттопыривая мизинец. — У нее было очень приятно работать. Такая собранная. Все должно было быть сделано как положено, не дай Бог что. И речи быть не могло о том, чтобы плохо вытереть пыль или забыть вымыть блюдца с обратной стороны. Но я всегда говорю: нет ничего страшного в тяжелой работе, если ее ценят, верно?

Генри что-то пробормотал в знак согласия, и миссис Седж продолжила:

— Эта мисс Пайпер… она… — Женщина тактично понизила голос. — Совершенно другое дело. Совершенно. Не умеет отличить грязное от чистого, если вас интересует мое мнение. Конечно, она еще совсем молоденькая. Она хочет, чтобы я осталась, но я пока не знаю. Без мисс Хелен все будет совсем не так.