— Ну… — Вероника склонила голову и посерьезнела. — Понимаете, я была уверена, что Найт каким-то образом в этом замешан, и знала: у него должен быть сообщник, поскольку сам он никогда не бывал в Париже. Так я и придумала этот план. Я громко говорила в его ателье, да и повсюду, что знаю его тайну. Это должно было быстро распространиться — мир моды полон сплетен. А потом я решила исчезнуть. Я подумала, что спрячусь где-нибудь, а Доналд будет наблюдать за Найтом, и сообщник просто обязан будет появиться, потому что никто из них не будет знать, куда я делась, и решит, что другой предпринял некоторые шаги.

— Более глупой идеи, — заметил Генри, — я в жизни не слышал. Тебе не приходило голову, что после твоего исчезновения Найт и его сообщник вряд ли будут встречаться, — зачем им привлекать к себе внимание? Когда я обнаружил беднягу Доналда на тротуаре у ателье Найта…

— Я заплатил торговцу десять фунтов за это, — угрюмо произнес Доналд.

— Разве он не прелесть? — проворковала Вероника. — Он ни на что не жаловался. В любом случае это сработало.

— Только, — вмешался Генри, — когда, как я уже говорил, все в свои руки взял человек, не лишенный здравого смысла. Ладно, расскажи, как ты все это провернула.

— Ну… мы собирались поехать в Порчестер, чтобы исчезнуть, но потом мама Доналда заболела, так что мы придумали план намного лучше. Он поехал в Эссекс в пятницу, чтобы, так сказать, подготовить их к удару. А я тем временем пошла и отправила сама себе телеграмму и вела себя очень подозрительно… Уверена, тот парень меня запомнил. Я не смогла бы сделать больше, даже если бы встала на голову.

— Он запомнил не твою голову, — фыркнул Генри, — а твои ноги.

— Не важно. В общем, телеграмма пришла в субботу утром, и я показала ее Нэнси. Потом я нанесла всю свою парижскую боевую раскраску, надела красное пальто, чтобы выглядеть как можно более заметно. Бьюсь об заклад, таксист меня запомнил.

— Запомнил, — согласился Генри.

— А потом, на вокзале Ватерлоо, я пошла в дамскую комнату, и, запершись в туалете, переоделась в свой старый темно-синий костюм и кроличью шапку, стерла макияж и надела потрясающие очки в роговой оправе, которые Доналд купил мне в «Вулворте».

— Так это была ты… — произнес Генри.

— Кто?

— Есть один милый пожилой джентльмен, перед которым Скотленд-Ярду следует извиниться. Он клялся, что видел тебя в метро, и в точности описал, что было на тебе надето. Но ему никто не поверил.

— Разве это не везение? — улыбнулась Вероника. — Наверное, он счел вас очень глупыми.

— Но вся эта история еще глупее, — заявил Генри. — Я, конечно, понял, что ты переоделась в туалете и исчезла по собственной воле. Ты оставила там салфетку со следами жуткой коричневой помады и подводки, которую ты, судя по всему, стерла очень тщательно. Это в сочетании со странным фактом, что все заметили, как ты туда входила, но никто не помнит, чтобы ты покинула помещение…

— Я решила, что это очень ловкий маневр. — Вероника не страдала излишней скромностью. — А потом я поехала на метро до Ливерпуль-стрит, села на поезд до Хоктона и провела прекрасные выходные с родителями Доналда, они просто прелесть…

— А когда поднялся весь этот шум…

— …они не узнали меня, — весело призналась Вероника, — да и как меня было узнать по тем жутким фото из «Стиля», которые везде напечатали? Разумеется, я старалась, чтобы они поменьше читали газеты. Думаю, они заподозрили что-то, только когда ты позвонил.

— Позвонил? — изумилась Джейн. — Хочешь сказать, ты знал, что она там, Генри?

— Я уже сказал, как я это понял, — отозвался Генри. — Я знал, что она спланировала побег. Где она могла еще быть?

— Дядя Генри был в ярости, — продолжила Вероника. — Я думала, телефон вот-вот взорвется. Ну да ладно. Потом приехали милые полицейские из Челмсфорда и тайно повезли меня в Лондон. Мы позвонили дяде Генри в Скотленд-Ярд, чтобы сказать, что скоро будем. Я лежала под ковриком на полу, сирена завывала — это было потрясающе.

Когда мы добрались до Скотленд-Ярда, дядя Генри спросил, не знаю ли я Эльвиру из салона Николаса Найта. Разумеется, я ее знала. Он сказал, что связался с ней, и она была готова тайком провести меня по лестнице, которая ведет наверх из «Оранжереи». Еще он дал мне бутылочку с чернилами, чтобы я спрятала ее в букете. А потом он объяснил, что я должна делать и говорить… И… ну, вот так.

— На последнем этапе мне помогали многие, — сказал Генри. — Эльвира просто молодец, и Марджери Френч сделала так, чтобы вся команда «Стиля» собралась в салоне заранее, она взяла с собой Рейчел Филд, что необычно — секретарь обычно не ходит на показы. Я не ожидал увидеть Майкла и Патрика, но, по всей видимости, Марджери упросила Патрика пойти с ней в качестве поддержки, а он обедал с Майклом. Так мы и поставили наш маленький спектакль, и, как я надеялся, это оказалось чересчур для нервов Найта. Что было бы, имей мы дело с двумя людьми вроде Рейчел, я не хочу и…

Генри обернулся, внезапно ощутив, что утратил внимание аудитории. Доналд целовал Веронику со страстью, свидетельствовавшей о том, что в ближайшее время их вряд ли заинтересует что-то другое. Остальные просто спали.

— Ну и ладно, — сказал он, — я тоже пошел спать.

КТО ПОДАРИЛ ЕЙ СМЕРТЬ?

Апартаменты доктора Дюваля нельзя было назвать роскошными. Однако просто и строго обставленную квартиру отличали со вкусом подобранная светлая мебель и огромное венецианское окно, откуда открывался изумительный вид на Женевское озеро и цепь горных вершин. Все помещение заливал яркий солнечный свет. В маленькой комнате, служившей кабинетом, на изящном письменном столе зазвонил телефон.

Трубку почти сразу же поднял сам доктор, плотный темноволосый смуглый мужчина, вошедший в комнату из смежной с кабинетом гостиной.

— Доктор Дюваль слушает. — Он говорил по-французски, и в его голосе до сих пор слышался грубоватый акцент кантона Вале, хотя доктор уже давно сменил горный район на приозерный и жил теперь вместе с супругой в кантоне Во. — А, это ты, Пьер. Рад тебя слышать… Да, я вернулся. Вчера… Какой ответ, спрашиваешь? Ну а ты как думаешь? «Нет», разумеется… Да, в институте этой проблемой заинтересовались — по крайней мере мне так объяснили. А потом в вежливой форме, когда речь зашла о финансировании научных исследований и наличных… Разумеется, ответ отрицательный. Нет, нет и еще раз нет… Не волнуйся, я не слишком сильно переживаю… успел привыкнуть за это время… — Свободной рукой доктор ловко прикурил сигарету и рассмеялся. — Конечно, способы всегда можно найти, мой друг. Можно насобирать денег попрошайничеством, занять у кого-нибудь или даже украсть, чтобы финансировать свой проект… Ну, могу я хотя бы помечтать немного, верно? — Дюваль смотрел куда-то вдаль, поверх гор. — Что ж, очень мило с твоей стороны… Когда? В следующую субботу? Это у нас… — Он взглянул на большой настенный календарь. — Пятнадцатое июня, если не ошибаюсь. Наверное, сможем… В восемь часов… отлично. Надо только посоветоваться с Примроуз[11]… Она сейчас ушла в магазин, так что я перезвоню позже… Спасибо огромное, Пьер… И привет Симоне…

Не успел доктор Дюваль повесить трубку, из прихожей послышался шум. Доктор тут же перешел на английский, громко вопросив:

— Ты уже вернулась, дорогая?

— Конечно, Эдвард, что за глупый вопрос?

Примроуз Дюваль вошла в гостиную, увешанная бесчисленными свертками и пакетами. Это была типичная англичанка, худая, со светлыми волосами, на вид сорока с небольшим лет. Казалось, если сейчас налетит порыв ветра, то он унесет ее прочь — настолько хрупкой и беззащитной выглядела эта женщина, одетая в неброское платье из ситца и легкий кардиган. Из украшений Примроуз сегодня выбрала единственную нитку жемчуга. «Она и комарика не обидит, не то что мухи», — хотелось сказать о ней при первой встрече. Но внешность Примроуз была обманчивой, и муж, разумеется, знал об этом. Его супруга обладала сильной волей, но не железной, скорее из гибкой стали. И, как знаменитый тростник, могла гнуться в любую сторону, но не ломаться при этом.