— Да, сэр, — промолвил Генри, чтобы хоть что-то ответить.

— Так вот, Чарли, то есть лорд Бэллок, погиб во время налета, когда разбомбили их лондонский дом. Кристэл безвыездно поселилась в Пламли-Грин. После войны она попыталась возродить былую веселую атмосферу, но, разумеется, все стало по-другому. От прежней дружной компании не осталось и следа. Кто-то погиб на войне, кто-то уехал за границу, кто-то…

— Образумился? — с улыбкой подсказал Генри.

Шеф в ответ улыбнулся.

— Я хотел сказать — остепенился, что почти одно и то же. Да, буйная молодежь «ревущих двадцатых» превратилась в солидных, семейных, уважаемых членов общества, быстро поднимавшихся по социальной лестнице. Кристэл перестала общаться почти со всеми своими старыми друзьями и сделалась настоящей затворницей. Но теперь, когда она обратилась с такой странной просьбой…

— У нее нашлись влиятельные друзья, — закончил Генри.

— Именно так, Тиббет. — Казалось, шеф снял с души груз. — Я рад, что вы понимаете всю щекотливость ситуации. Сам я ее едва помню — слишком молод был, — добавил он с явным сожалением. — Но многие люди, имеющие определенный вес… нынешний епископ Беттерсийский в 1923 году, если можно так выразиться, даже на какое-то время обручился с ней… разумеется, до того как принял сан. Или наш министр внутренних дел сэр Безил Атуотер… разразился громкий скандал… сейчас, конечно, о нем и не вспоминают… но тогда… по меньшей мере два члена Верховного суда участвовали в нашумевшей «батискафной» вечеринке на озере Серпентайн. Молодой лейтенант флота, ухитрившийся в двадцать девятом году тайно вывезти Кристэл в Средиземноморье на эсминце, где он тогда служил, теперь стал полным адмиралом… Вы понимаете, зачем я вам это все рассказываю?

— Думаю, да, сэр.

— Очень, очень хорошо. Ну вот… таковы факты. — Помощник комиссара откинулся на спинку кресла и громко высморкался.

— Я понимаю сложившуюся ситуацию, сэр, — начал Генри, — однако никак не возьму в толк, почему местная полиция не может…

— Не притворяйтесь дурачком, Тиббет. Конечно же, не может.

— Вы сказали, что эта дама просила обеспечить ей полицейскую охрану.

— Фигура речи, не более того. Она просила, чтобы ее охраняли лично вы.

— Но она же обо мне ничего не знает!

— Вот тут вы ошибаетесь — она о вас знает, и довольно много. Я всегда выступаю против того, чтобы фамилии сотрудников Скотленд-Ярда попадали в прессу, но… так уж получилось. Леди Бэллок читала о вас, и у нее сложилось самое благоприятное впечатление. Ни о ком другом она и слышать не хочет. Поэтому она пригласила вас с женой на уик-энд в Пламли-Грин, и никто не желает услышать от вас иного ответа, кроме «да». Вас ждут к ужину в пятницу вечером. Мой секретарь подробно проинформирует вас, как туда добраться. Вопросы есть?

— Да, сэр.

Помощник комиссара, уже решивший, что разговор окончен, удивленно поднял голову и смерил подчиненного взглядом, исполненным раздражения:

— Ну что там у вас еще?

— Если эта дама просит обеспечить ей охрану…

— Я вам уже сказал…

— Если она хочет, чтобы ее охранял именно я, — быстро поправился Генри, — то я не вижу никакого смысла в том, чтобы ехать к ней на уик-энд одному или с Эмили. Разве нельзя прикончить ее в понедельник, когда я уеду? Или нам нужно поселиться там на длительный срок?

— Ах да! — Шеф зашуршал бумагами на столе. — Хорошо, что вы обратили на это внимание. Дело в том, что в субботу у леди Бэллок день рождения. И она ожидает, что к ней съедутся ближайшие родственники.

— То есть вы хотите сказать, — предположил Генри, — она боится, как бы ее не лишил жизни кто-нибудь из родни?

— Она этого не говорила, — быстро отрезал шеф и добавил с нажимом в голосе: — Она просто попросила обеспечить ей охрану на эти дни.

— И никак не объяснила свои вздорные подозрения?

— Ровным счетом никак. Если хотите знать мое личное мнение, то это очередная блажь взбалмошной старухи. Если бы это была не леди Бэллок… Тиббет, вы всех нас премного обяжете, если вы и ваша жена примете приглашение. Сами понимаете, дело сугубо неофициальное. Уверен, вам там понравится.

— Я тоже, сэр.

— Фокс-Трот? — изумилась Эмми. — Поверить не могу!

— Так здесь написано, — ответил Генри. — Фокс-Трот, поселок Пламли-Грин, графство Суррей.

— Я в том смысле, что это не историческое название. Очень смахивает на довольно пошлый каламбур двадцатых годов. Остается только гадать, как же выглядит дом.

— Скоро увидим.

На светофоре зажегся зеленый, и Генри повернул налево. В половине шестого вечера пятницы они находились посреди небольшого городка Хиндчерста. Широкая центральная улица, по обе стороны которой стояли пышные ухоженные деревья и приятного вида особняки в стиле короля Георга, кончалась развилкой со светофорами. Согласно дорожным знакам, главная дорога на юго-запад уходила вправо, к Петерсфилду и Портсмуту. Второстепенная дорога, больше похожая на проселочную, шла влево и вела к местечкам Тримбл-Уэллс, Банстед и Пламли-Грин.

Через несколько минут они миновали последний многоэтажный дом, и вскоре живописно разбросанные загородные домики с садами сменились лесом. За окнами машины виднелись серебристые березовые рощицы, могучие дубы и поросшие вереском холмы в окружении рвущихся ввысь сосен. В густых зарослях папоротника Генри заметил уходившую вправо грунтовую дорогу. Прилаженный на суку изрядно проржавевший знак оповещал, что грунтовка ведет в Фокс-Трот.

Подъездная аллея — если можно было ее так назвать, поскольку сквозь щебенку бурно пробивались клевер, одуванчики и просто сорная трава, — вела на несколько сот метров в глубь леса, который по весне, очевидно, весь расцвечивался колокольчиками. Деревья вдруг расступились, грунтовка сделала последний поворот, и машина въехала на посыпанный гравием передний двор Фокс-Трота.

— Боже праведный! — ахнул Генри.

— Я же тебе говорила! — в унисон воскликнула Эмми.

Дом, построенный на искусственной поляне, словно шагнул на них из середины двадцатых годов. Генри подумал, что в первые месяцы это здание, очевидно, производило сильное впечатление — нагромождение кубических блоков из белоснежного бетона, напоминающее детский игрушечный домик из кубиков. Бетонные блоки прорезали огромные зеркальные окна в металлических рамах. Скорее всего бетон сохранял свою первозданную белизну не более года. Теперь же, спустя сорок лет, он сделался грязно-серым с ржавыми потеками вокруг рам, многие годы противостоявших натиску дождя и снега. Сейчас дом походил скорее на кучу картонных коробок после сильного ливня.

С убогим видом постройки и заросшей сорняками подъездной аллеей резко контрастировал любовно ухоженный сад, окружавший Фокс-Трот и занимавший примерно пол-акра. Глаз радовали и лужайка с бархатистой травой, и специально вырытый пруд с фонтанчиком в виде саксофона, из которого на розовые и белые кувшинки била тонкая струйка воды, и тщательно прополотые клумбы с живокостью, люпинами, астрами и голубками. Кто-то явно день-деньской не покладая рук ухаживает за садом, отметил про себя Генри.

Парадная дверь была приоткрыта, и прибывшую чету приветствовала лишь доносившаяся откуда-то приглушенная музыка. Единственной машиной, припаркованной на небольшой стоянке, оказался открытый «бентли» тридцатых годов в превосходном состоянии. За ним, очевидно, тоже ухаживали. Генри нажал кнопку звонка. Раздался затейливый перезвон. Он посмотрел на Эмми и улыбнулся:

— Да уж, скучать не придется!

Они терпеливо ждали. «Раньше были одни воспеватели, а теперь остались одни ругатели», — бойко пропел проигрыватель откуда-то из глубины дома. Казалось, в нем нет ни души, только это механическое пение.

Генри позвонил еще раз. Через мгновение высокий, чистый, хорошо поставленный голос мелодично позвал:

— Долли!

Пластинка продолжала играть, никто не выходил.

— Долли, дорогая! В дверь звонят! — Тишина. Спустя пару секунд: — Ах ты, несносная девчонка!