Мать боялась. Нью чувствовал ее страх, горький, как скисшее молоко. «Распрямись», — мысленно приказал он ей, нарисовав соответствующую картинку в своем воображении.
Пару секунд поколебавшись, Майра вытянулась, как марионетка на веревочке. Выполнив приказ, она села так же, как и раньше. Ее прямые волосы свисали, закрывая половину лица.
Нью переключил внимание на Рэйвен. «Почеши голову», — скомандовал он.
Поглощенная разговором, Рэйвен даже не взглянула на него, но подняла левую руку и словно невзначай почесала затылок.
«Есть ли у магии какой-нибудь предел?» — размышлял мальчик.
Он подумал о ноже, поднимающемся из переплетения колючих лоз, о взлетающей над каминной полкой лампе, о стене из голубых камней, которая защищала его от Жадной Утробы, о матери, сидевшей со сцепленными руками, пока грузовик ехал в Фокстон. «Если магия во мне с рождения, как считает Король Горы, то я, должно быть, открыл ее с помощью злости в той яме, — решил Нью. — До этого у меня не возникало нужды в магии, и если бы Страшила не забрал Натана, я мог бы никогда не узнать о том, что таится в моем разуме».
Если сказанное Королем Горы — правда, то Нью происходит из древнего рода колдунов и ведьм, рода, чьи истоки потерялись во тьме столетий.
Старик, умирающий сейчас в больничной палате, приходился ему дедом.
Комета упала четвертого июля, ему тогда было десять, рассказал Король Горы Нью и Рэйвен. Лизбет было шесть лет.
Шел 1919 год. Сначала был оглушительный свист, потом взрыв, и лачуга затряслась. Разбуженный, он выскочил на крыльцо и увидел, что лес вокруг весь в огне. Отец кричал, что они должны собраться вместе и бежать. В небе вспыхнула красная полоса, и, когда взрывом повалило деревья, мальчик, которого позже прозвали Королем Горы, понял, что пришел конец света.
Мать сунула ему в руки Лизбет, велела убегать и вернулась к мужу. Крепко держа сестру, мальчик кинулся прочь от дома через объятый огнем лес. Лизбет кричала в ужасе. Раздался пронзительный вой, который становился оглушительно громким. Он оглянулся назад и увидел выбегающих из лачуги отца и мать.
Затем была ослепительная вспышка, лачуга взорвалась, и в воздух полетели щепки. Что-то ударило его в лицо, сшибло с ног, мимо прошла волна жара. Следующим его воспоминанием были горящие волосы и одежда Лизбет и как он пытался сбить пламя. Его руки были окровавлены, а когда сестра увидела его лицо, она завизжала.
Он не помнит, как они добрались до руин. Могли пройти часы или дни, прежде чем дети сжались в комочек, притулившись друг к другу в каменном строении, которое стало их новым домом. Отец приводил его сюда и рассказывал о прошлом их семьи. Мальчик помнил, каким тихим и заброшенным было это место. И оно считалось проклятым; никто не осмеливался туда подниматься.
Лизбет сильно обожглась. Рассудок покинул ее, и большую часть времени она проводила в углу, сидя на корточках, плача и раскачиваясь. Он наполовину ослеп, его мучила боль, и всякий шум в лесу пугал. Но позже — насколько позже, мальчик не знал — он оставил Лизбет и спустился по горе туда, где раньше стоял их домик. О нем теперь напоминала только куча углей. Проходя по пепелищу, он нашел какие-то лохмотья для себя и сестры, пару отцовских башмаков, несколько банок пригодных в пищу консервов и обугленный труп отца.
Его можно было узнать только по золотому зубу во рту. В руке был зажат кривой посох, вырезанный из слоновой кости его прапрадедом. Посох сильно почернел от сажи, но выстоял против огня. Отец рассказывал, что этот посох передавался из поколения в поколение; он заключает в себе как гнев, так и любовь, которую его предок испытывал к девушке. Это жуткая вещь, и с ней надо обращаться аккуратно, так как в ней прячется непостижимая сила.
Мальчик высвободил посох из мертвой руки и вернулся в развалины. Вскоре после этого его поврежденный глаз затвердел и выкатился из глазницы, как серый камешек. Раны затянулись и зарубцевались. Однажды он вернулся из леса, где собирал дрова для костра, и обнаружил, что сестра играет с посохом. Ее помешательство прошло, но память сохранила только визг падающих с неба метеоритов.
Шли годы, похожие один на другой как две капли воды. Они с Лизбет редко покидали руины. Их детская обоюдная нежность перестала быть только чувством, связывающим брата и сестру, хотя Король Горы не смог сказать, когда и как все произошло.
В мае 1931 года Лизбет родила мальчика. Он единственный из ее детей появился на свет живым и доношенным. Ей было девятнадцать, а Королю Горы двадцать два. Осенью того же года Лизбет с ребенком видели на утесе неподалеку от руин. Не прошло и недели, как туда поднялся шериф и обнаружил их.
Нью мог себе представить, какое они произвели впечатление: истощенные, грязные мужчина и женщина в лохмотьях и играющий на усыпанном листьями полу младенец.
Шериф созвал городской суд, чтобы решить, что делать, а потом какие-то люди пришли забрать ребенка в детский дом.
Король Горы сказал, что едва их не убил. Он бы мог. Это было бы очень просто. Но в глубине души он понимал, что для ребенка лучше уйти. Городские чиновники пытались сманить их с горы вниз, однако ни он, ни она не ушли. Пришельцы забрали ребенка и уехали в коричневом «форде», пообещав привезти одежду и еду. Но, насколько помнил Король Горы, эти люди больше не появлялись на Бриатопе.
Но почему, думал Нью, отец предпочел осесть на горе после того, как вырос в детском доме? Не вросло ли каким-то образом в подсознание отца место его рождения? Тянуло ли его обратно потому, что он чувствовал зло, которое, как сказал Король Горы, витает над Эшерлендом? Нью вспомнил, что его мать рассказывала ему о кошмарах отца: в них он видел конец света. Было ли это своего рода мрачное воспоминание о разрушении его предком города колдунов? Наверняка этого ему не узнать никогда. Но что бы ни звало отца, теперь оно же обращается к нему, Нью, из Лоджии Эшеров. Что ждет его там, в стенах этого дома? И что случится с ним, если он осмелится там показаться?
— Нью, — сказала Рэйвен, нарушив ход мыслей мальчика. Она сидела через стул от него, держа в руках записную книжку. — Мой отец проверил рассказ старика. В День независимости тысяча девятьсот девятнадцатого года Эрик Эшер стрелял из пушек по горе Бриатоп. Падающие снаряды Король Горы называл метеоритами. Огонь разрушил дюжину хибар и убил как минимум семнадцать человек. — Она сверилась с записями, которые сделала. — В выпуске «Демократа» за десятое число есть список погибших и пропавших. Су-дружеская пара, Бен и Оркид Хартли, погибла, но их дети Элизабет и Орен так и не были найдены.
— Орен Хартли, — сказал Нью. — Так его зовут, верно?
— Думаю, да. Но проверить его рассказ про своего ребенка невозможно, разве что поговорить с кем-нибудь в приюте для сирот. Могут что-то прояснить и записи шерифа, хотя я в этом сомневаюсь.
— А вы ему верите?
Рэйвен кивнула:
— Да, верю. Зачем ему придумывать? Думаю, Орен Хартли — твой дедушка. Остальное… не знаю. Я видела те фигуры на стенах развалин, наблюдала то, что умеет Король Горы.
Но… я до сих пор не могу заставить мой разум это принять, Нью. Всегда думала, что ведьмы, колдуны и магические жезлы — это фольклор. — Она нахмурилась, глядя на посох на коленях мальчика. — Он говорил… ты похож на него. Что он имел в виду?
Нью сделал глубокий вдох, на секунду задержал дыхание, а потом медленно выдохнул. Мальчик взялся руками за посох и посмотрел в другой конец комнаты, на платный телефон.
Рэйвен увидела, что глаза мальчика ярко засверкали. На правом виске ритмично запульсировала жилка. Он сидел неподвижно, отрешившись от всего, за исключением того, на чем сконцентрировался.
Рэйвен услышала, как что-то щелкает у нее за спиной, и обернулась на звук.
Диск платного телефона вращался. Раздался металлический щелчок, и из прорези для возврата денег вывалилась монета в двадцать пять центов и покатилась по полу.
Нью направил внимание на другое. Белая керамическая пепельница на столе рядом с дверью подпрыгнула и со стуком вернулась на место. Поднялись, хлопая страницами, журналы. Корзина с мусором, балансируя на ободке, закрутилась как волчок. По комнате, налетая друг на друга, запрыгали стулья. Эта демонстрация телекинеза продолжалась более минуты, а потом предметы снова замерли. Нью спокойно посмотрел на Рэйвен.