— Я не решил, а только пред полагаю… Возможно, видел такую дверь, когда бродил по Лоджии. И тот игрушечный скелет был из пластмассы, но сейчас… он кажется настоящим.

— Для вас это было ужасное испытание, — тихо сказал Эдвин. — Провести одному долгие часы в темноте… Я благодарю Господа, что нашел вас тогда. Но это случилось очень давно. Рикс, надо дать страхам перед Лоджией уйти. Однако вынужден признать, что Лоджия частенько обводила меня вокруг пальца. Несколько раз я так заблудился, что был вынужден звать на помощь. Кстати, это мне напомнило, зачем я вас искал. Вы не видели утром Логана?

— Логана? Нет. А в чем дело?

— Я думаю, он сбежал. У нас возникли разногласия. Он, кажется, считает, что я слишком требователен к его работе. Этим утром Логана не было в комнате, когда я пришел его будить.

— Скатертью дорожка, — натянуто сказал Рикс. — Логан никогда бы не смог занять твое место. Надеюсь, теперь ты это понимаешь.

— Я искренне думал, что Логан способен сделать что-то в своей жизни. Кэсс говорила, что я свалял дурака. Может, она права. — Эдвин нахмурился; Рикс не привык видеть такое выражение на его обычно спокойном лице. — У Логана совершенно отсутствует дисциплина. Я узнал об этом, когда Роберт рассказал мне о всех переделках, в которых тот побывал. Но… я хотел дать парню шанс, он ведь Бодейн. Так ли это плохо?

— Вовсе нет. Может быть, ты излишне доверчив?

— Вот и Кэсс сказала то же самое. Я пока не буду звонить Роберту. Дам Логану время до вечера. Но если он не справляется, кто займет мое место? — Эдвин вздохнул. — Выпороть бы его как следует.

— Он давно вышел из того возраста, когда можно поркой вправить мозги.

Эдвин вздохнул.

— Я еще не был возле Лоджии. Если Логан пошел туда один после того, как получил мой совет этого не делать, то он так же глуп, как и непослушен. Ну что ж, не буду вам надоедать, Логан — это моя проблема.

Он направился к дверям библиотеки.

— Эдвин?

Гость остановился. Рикс махнул рукой в сторону картонных коробок.

— Я в них роюсь, чтобы узнать, как Ладлоу Эшер вернул трость в семью. Знаю, что она была похищена тем самым человеком, который убил на дуэли Арама Эшера, и отсутствовала как минимум тринадцать лет. Очевидно, трость очень важна. Есть ли у тебя какие-нибудь соображения по поводу того, как Ладлоу мог ее заполучить? Может, ты слышал что-нибудь от отца или матери?

— Нет. — Но это было сказано так быстро, что Рикс мгновенно навострил уши и встал между Эдвином и дверью.

— Если ты что-нибудь знаешь, расскажи. Кому это повредит? Не маме и уж конечно не папе. И не вам с Кэсс. — Он видел на лице Эдвина нерешительность. — Ну пожалуйста.

— Рикс, я не…

— Это важно для меня, и я должен знать.

За окнами библиотеки, как гулкий барабан, прогремел гром.

— Хорошо, — сказал Эдвин покорным голосом. — Я знаю, как Ладлоу нашел трость. В возрасте Логана я был точно таким же, как он. Я ненавидел работу и нашел хорошее место, чтобы прятаться, — библиотеку в подвале Лоджии. — Он загадочно улыбнулся. — Я, бывало, воровал сигары из курительной комнаты и таскал в свое укрытие. Дымил среди журналов и книг. Удивительно, как дом не поджег. Естественно, я много читал.

— И ты что-то нашел насчет Ладлоу и трости? — нажимал Рикс.

— Среди прочего. Это была подшивка старых газет. Конечно, дело очень давнее. Я не уверен, что моей памяти еще можно доверять.

— Расскажи все, что помнишь.

Эдвин по-прежнему глядел неуверенно. Он было снова запротестовал, но затем вздохнул и медленно опустился на стул.

— Хорошо, — сказал он, глядя на свечи, горевшие в канделябре на столе. — Я знаю, что Лютер Бодейн, мой дедушка, летом тысяча восемьсот восемьдесят второго года поехал вместе с Ладлоу в Новый Орлеан. Ладлоу хотел повидаться с Шанн, своей сводной сестрой. Она жила за городом в женском монастыре, где провела более восьми лет.

— Шанн была монахиней? — спросил Рикс. — Я думал, она стала пианисткой. Разве она не училась музыке в Париже?

— Училась. Очевидно, она была музыкальным гением, потому что уже в десять лет сочиняла мелодии. Насколько я помню, когда ее отца убили, Шанн жила в Париже. Его смерть, должно быть, для нее явилась страшным ударом. Застенчивая и нежная девушка, она боготворила Арама Эшера. Но она не пала духом и закончила образование. На выпускном экзамене в консерватории Шанн играла концерт собственного сочинения. — Глаза Эдвина, казалось, потемнели, он смотрел мимо Рикса в прошлое. — Концерт был написан в честь ее отца. Шанн получила высокие оценки на выпускных экзаменах. Вернувшись в Америку, она сразу же отправилась в концертный тур.

— Как же она стала монахиней?

— После того как Шанн уехала, директриса академии повесилась, — продолжал Эдвин, словно не слыша вопроса Рикса. — Во время своего турне Шанн играла то, что стало известно как «эшеровский концерт». В библиотеке Лоджии хранятся десятки хвалебных статей о ее выступлениях. Турне продолжалось более четырех месяцев, и везде, где Шанн играла, она имела феноменальный успех. Затем начались самоубийства.

— Самоубийства? Не понимаю.

— Сперва никто не мог понять. Дюжина в Нью-Йорке, десять в Бостоне, восемь в Филадельфии, еще двенадцать в Чарльстоне. И все они слышали «эшеровский концерт».

Рикс внутренне съежился. Он вспомнил выцветшую фотографию маленькой счастливой девочки, сидевшей за большим белым роялем.

— Ты хочешь сказать… что музыка была как-то связана с самоубийствами?

— Похоже на то. — Голос Эдвина стал мрачным. — Музыка была такой… прекрасной и странной, что еще долго после прослушивания действовала на подсознание. Заинтересовалась пресса; когда Шанн со своей свитой сошла в Новом Орлеане с поезда, газетчики накинулись на нее, как свора охотничьих собак. За вокзалом стояла толпа. Ее называли убийцей, кричали, что она ведьма, которая сочинила сатанинскую симфонию. Стресс для Шанн был слишком сильным, и она прекратила выступления. Следующие несколько лет она провела в новоорлеанской лечебнице для душевнобольных. После того как ее выписали, она ушла в женский монастырь.

— И не возвращалась в Эшерленд? Разве она не похоронена здесь на кладбище?

— Нет. Здесь ей поставили памятник, но похоронена Шанн в Новом Орлеане. Точно неизвестно, зачем Ладлоу ездил к ней, возможно, чтобы привезти домой. Как бы там ни было, она не уехала из монастыря. — Эдвин помедлил, собираясь с мыслями. На стене нечетко вырисовывалась его тень. — В Новом Орлеане были сильные бури и наводнения. Поезда отменили, — тихо продолжал он. — Ладлоу и Лютер забронировали места на «Голубой луне», это один из последних пароходов старика Кордвейлера. Согласно описанию, данному газетами, пароход был в плачевном состоянии. Так или иначе, Ладлоу как-то позволил увлечь себя в дальнюю каюту для игры в покер, и так началось возвращение семейного скипетра.

Пока Эдвин говорил, над Эшерлендом прозвучал приглушенный гром. В своем воображении Рикс увидел некогда гордую, а ныне всю в неприглядных заплатах из дешевой доски «Голубую луну», с трудом плывущую на север по вышедшей из берегов Миссисипи. В корме при свете ламп шла игра в карты. Ставки были высоки. Двадцатичетырехлетний Ладлоу сел за круглый карточный стол, но это оказалась не просто игра.

Мистер Тайсон, пожилой джентльмен в цилиндре, который завел в баре разговор с Ладлоу, представил его остальным игрокам. Ладлоу назвался Томом Уайеттом, понимая, что пожилой джентльмен, вероятно, ищет овцу, которую можно остричь, а фамилия Эшер может быть ему знакома. Ладлоу часто прибегал к такой предосторожности.

Ладлоу кивнул по очереди каждому из них: лысому мужчине крепкого сложения, который носил кричащий бриллиантовый перстень и назвался Николлсом — с двумя «л», кофейно-смуглому человеку по имени Чэнс — у него была козлиная бородка, а правый глаз прикрывала коричневая бархатная повязка, и худому негру, который назвался Брезреном.

В одну из его широких ноздрей была продета булавка с рубином. Ладлоу налили стакан виски, предложили отличную гаванскую сигару, и игра пошла.