— Забудь об этом.

— Я должна узнать.

Марси вздохнула.

— Послушай, давай вернемся туда. Джонни ждет нас.

Она поправила бусы из небольших черных камешков на своей шее. Проверила аметистовые серьги.

— Ну ладно, хорошо.

Я вытерла руки, и мы ушли.

Мы нашли Джонни сидящим на трибуне на другом конце спортзала. Мы с Мар сели по обе стороны от него. Его плечи наклонены, как будто он сейчас сорвется с края сидения и побежит. Взглянув на часы, он произнес:

— Двадцать семь минут до начала речи.

— Нам требуется убить совсем немного времени, — сказала я.

Марси выпрямилась и поправила ремень на своей лавандовой майке.

— Пойду возьму что-нибудь выпить. Вы, ребята, хотите чего-нибудь?

Я покачала головой, Джонни сказал:

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Я быстро.

Она пошла в угол спортзала, где стояли закуски.

— Не опаздывай, — крикнула я шутя.

Марси улыбнулась фальшивой улыбкой через плечо.

— Я не пропущу это ни за что на свете.

Затем Мар исчезла в толпе танцоров, двигающихся по спирали.

— Она не выглядит взволнованной из-за всего этого, не так ли?

Джонни пожал плечами.

— Не очень.

Я сняла свои очки и потянула рукав кофты, чтобы протереть им линзы.

— Это нее ее вина. Шалости — это не ее. Марси совершенно другого социального слоя. Семья ее матери владеет старым состоянием, заработанным на одном из Чикагских скотных дворов. Я не знаю, как много его осталось, но миссис Беофорт до сих пор учит Марси сидеть прямо, правильно пользоваться вилкой, писать благодарственные письма. Ты знаешь.

— Оооу, — сказал он, искоса глянув на разноцветный огонек, замерший возле баскетбольной сетки.

Я надела свои очки.

— Дело не в том, что у меня нет манер. Они есть. Но мои родители не чокнутые, как мама Марси. Когда я у нее дома, мне приходится быть очень осторожной, чтобы не пить из крана. — Джонни засмеялся. Я продолжила говорить. — Ее мама милая, но может быть ужасным снобом. Время от времени родители Марси берут нас в Чикаго на обед в «Алинеа». Это ресторан молекулярной кухни.

Джонни посмотрел на меня с недоуменным лицом.

— Это что, еда? Звучит жутко.

— О нет, это сумасшедший потрясающий ресторан. Он выиграл все награды. И он милый… я имею в виду, льняные салфетки, настоящее произведения искусства на стенах. И мужчины, которые должны носить пиджак, верно? Если парень приходит туда без пиджака и в бейсбольной кепке, а мама Марси видит его в двери, она становится раздраженной и шепчет Марси «ННКМ».

— Что такое «ННКМ»?

— «Не Наш Класс, Милая». Марси объяснит позже. Все из ННКМ являются ниже для семьи Беофорт по социальному статусу, согласно словам ее матери. Она сказала, что ее мать использует ННКМ как код. Как секретный шпион или что-то еще.

Джонни почесал бок и провел пальцами по волосам. Он попытался сгладить хохолок над правым глазом, но тот продолжал спадать вперед.

— Я не понимаю, — сказал он, — если парень не сможет услышать ее, зачем нужно использовать код?

Я откинулась назад на скамью позади нас и вытянула ноги вперед.

— Согласно маме Марси, только люди, не имеющие социального положения, на самом деле используют этот термин. Если оно у тебя есть, ты никогда не будешь о нем говорить.

— Ооо. — Джонни кивнул головой. — Словно герпес.

Я покатилась со смеху. Смех был таким сильным, что мой бок свело судорогой, и я не могла разогнуться. Затем я выпрямилась и ударила руку Джонни костяшками своей руки.

— Я должна запомнить это.

Джонни улыбнулся в пол. Он отбивал ритм мысками своих черных ботинок.

— Это Доктор Мартенс?

— Да.

Он наклонился вниз, чтобы завязать шнурок. Я кивнула.

— Милые.

Мы сидели, ничего не говоря, пока бесконечная на вид танцевальная мелодия в стиле техно пульсировала в спортзале. Я ковыряла ноготь. Джонни скрестил руки, а затем снова опустил их. Его нога постукивала в ритм песне.

Он сказал:

— Так… ты любишь музыку?

Это был довольно глупый вопрос. Кто не любит музыку? Хорошо, возможно, некоторые пуританские фанатики в Хиксвилле. Но, в действительности, это было то же самое, что спросить «Ты любишь еду? Не правда ли, кислород — отличная вещь? У тебя есть кожа?». Я знаю. Однако я знаю, что он имел в виду.

— Да. Но такую… не очень, — сказала я. — А тебе она нравится?

— Неа, — сказал он. Затем качнул своей головой назад и вперед. — Это нормально. Некоторым людям она нравится.

— Предполагаю, твой друг Ной — один из них.

Джонни покачал своей головой.

— О, он не выбирает музыку. Он просто работает с оборудованием.

— Ааа, — сказала я. Я старалась моргать глазами достаточно часто, чтобы противостоять мигающему свету. — Интересно узнать, кто же выбирает музыку.

— Ну, на самом деле… — Джонни выпрямился и прочистил свое горло. — Поскольку ты упомянула, признаюсь — это я. Я делаю это.

Я уставилась на Джонни в изумлении.

— Что? Не может быть!

— Да, я свожу плей-листы для каждых танцев, начиная с первого класса старшей школы. — Он указал своим подбородком на мою толстовку. — Тебе нравится The Connells[4]?

Я толкнула его плечом.

— Боже мой, ты знаешь The Connells? Я обожаю их.

— Знаю их? — произнес Джонни. — Лично я думаю, что это одна из самых недооцененных поп-инди групп во всем движении пост-панка.

Я моргнула.

— Ух ты. Эмм… да, я полностью с тобой согласна. — Я вытянула свой балахон так, чтобы можно было прочитать надпись, несмотря на то, что она была перевернутой и начиналась с убойной шутки. — Я не понимаю, почему они не успешные.

— «'74-'75»[5] была вполне популярна в Европе. — Джонни поднял свои брови. — Что еще ты слушаешь?

Я развернулась и подтянула свою ногу на скамью.

— Я безумный, сумасшедший фанат The White Stripes[6].

— Абсолютно закономерно. Они вне пределов современности. Джек Уайт[7] — потрясающий музыкант.

— Корме шуток. The Raconteurs[8]?

Джонни повернулся лицом ко мне.

— Боже мой, его работа с ними просто сводит с ума. С «Salute Your Solution»[9] позднее сделали микс.

— Удивительно.

Мы усмехнулись и кивнули друг другу.

Начала играть «I‘ll Be Your Mirror» группы The Velvet Underground & Нико[10], и я сказала:

— Ух-ты, хороший выбор. Боже, если бы я знала, что ты сводил плей-листы все три года, я бы приходила на танцы чаще.

Джонни открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но когда началась лирическая песня, он просто повернулся вперед и сгорбился на своих коленях.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Все отлично. — Он попытался убедить меня, что все в порядке, не поднимая взгляда.

— Нет проблем.

Я искала на танцполе Гейба, но нигде не видела его. Зато я заметила Тодда и Аманду, прижимающихся друг к другу и качающихся под музыку. Она водила ногтями вверх и вниз по его рубашке поло, когда они танцевали.

Джонни поднял голову и тоже наблюдал за толпой. Один парень обернул серебряную ленту вокруг своей девушки и держал концы, в то время как она медленно танцевала перед ним.

— Ты любишь танцевать? — спросил Джонни.

О Боже. Это неловко. Он спрашивает, люблю ли я танцевать? Мой рот был широко открыт, в то время как я задумалась над более глубоким смыслом этого вопроса. Он, должно быть, почувствовал мои сомнения, потому что выпалил:

— Я ненавижу танцы. Думаю, что ненавижу. Я просто… Я просто в ужасе. Я полностью нахожусь в музыке, но действительно не могу танцевать.

Ух. Облегчение.