— Ох, хватит болтать! Как там твой брак? — спросила она.
Сэм не обращала внимания на то, что я все еще оставалась с ней. Или, может, она ожидала этого.
— Не такой уж и жаркий, — ответила я. — У нас была первая ссора. Ничего серьезного.
Как раз в этот момент я осознала, насколько абсурдным было то, что во время наших разборок у костра я представляла, что она была нашей первой настоящей ссорой.
— Из-за чего?
Я понятия не имела, почему собиралась излить свою душу ребенку в сарае с садовыми инструментами. Но это была Сэм, поэтому я продолжила:
? Он думает, что я — бесчувственный сноб. Говорит, что я осуждаю всех.
Сэм возмущается:
— Это не правда. Ты достаточно чувствительна. Ты всегда знаешь, когда мне грустно. И все когда-нибудь кого-то да осуждают. Они — лгуны, если утверждают, что не делают этого. Но не все имеют мужества говорить то, что думают, вслух. А ты имеешь. И ты не смеешься над тем, что думают другие. Это то, за что ты мне больше всего нравишься.
Она порылась в упаковке с печеньем и засунула одно в рот.
— Да? Думаешь, это хорошая черта?
Она показала один палец, пока жевала и глотала.
— Конечно. Ты настоящая, Фиона. Ты не позволяешь, чтобы фальшивкам и обманщикам это сходило с рук. Так что, какая разница, если они недовольны.
Мои ноги уже наверно сдохли от холода. Я опустилась на колени.
— Ну, наверное, никому это не нравится.
Она прожевала и проглотила еще одно печенье.
— Мне нравится. И Марси тоже.
— Мы с Марси больше не друзья, — проворчала я.
— Что? — спросила она с набитым ртом. — Что ты имеешь в виду?
— Помнишь Гейба? Парня, который мне нравился?
— Ага.
— Она встречалась с ним еще с летних каникул.
В глазах Сэм появился испуг. Она проглотила свое печенье.
— Она что?
— И она все время врала мне об этом!
— Она говорила тебе, что не встречалась с ним, а на самом деле наоборот?
— Ну не совсем. Она просто не говорила мне о нем.
Сэм повернула голову.
— Тогда это не вранье, Фиона.
— Нет, это вранье.
— Нет. Она никогда не говорила, что НЕ встречалась с ним. Она просто не сказала, что встречалась. Потому что не хотела ранить тебя, это же очевидно!
— Если она не хотела ранить меня, то ей, для начала, не следовало гулять с ним.
Сэм лопнула пакет от печенья.
? Фиона, что если это — единственная настоящая любовь? Что, если она и Гейб были предназначены друг для друга, чтобы быть вместе? Ты бы хотела, чтобы Марси бросила его? Ты не позволила бы ей быть такой счастливой? Каким другом это тебя делает?
Что я могла сказать на это? Она была абсолютно права. Она пригвоздила правду. Снова. Внезапно у меня создалось впечатление, что я встала на колени у ног ребенка Будды. Некоего пророка подростковой мудрости, который скупо выдавал проницательные замечания, пока сидел на цветочном горшке между скамьей и мешком старого удобрения.
— Сэм, — начала я. Я собиралась сказать, какая она замечательная, когда услышала голос папы, который становился все ближе и ближе.
— Конечно, Джейк, — прокричал он преувеличенно громко. ?Я могу одолжить лопату для чистки снега. Она находится прямо здесь, в сарае.
За открывшейся дверью стояли папа и мистер Пиклер с наигранными масками удивления на лицах. На сей раз я держала рот на замке о фальшивках и обманщиках. Я сделала вид, что была так же потрясена, как и они.
— Саманта! — закричал мистер Пиклер. — Вот ты где! Мы повсюду тебя искали!
Он оттолкнул меня в сторону, когда бежал к дочери, чтобы обнять ее. Сначала она немного сопротивлялась, но без особого усердия.
— Да? — сказала она. — Ну, если ты так усердно искал, тогда почему ты здесь одалживаешь идиотскую лопату?
Мистер Пиклер погладил ее по волосам и солгал прямо ей в лицо. По крайней мере, я полагаю, что это была ложь.
— Потому что твоя мама так беспокоится, что ходит босиком по тротуару возле дома. Она отказывается входить в дом. Я хотел почистить снег для нее. А затем собирался вернуться к твоим поискам.
— Ты собирался? Она беспокоится?
Сэм будто бы купилась. Или просто хотела этого.
— Конечно, мартышка. — Он обнял ее крепче. — Мы не смогли бы жить без тебя.
Как провозглашенная королева выявления подделок и обманов, я могла сказать, что это не было ложью. Сэм тоже знала это, потому что обняла отца в ответ.
— Пожалуйста, пошли домой, — сказал он.
— В чей дом? — спросила она. — В мамин или твой?
— Знаешь что? Где бы ты ни была — там и дом. Ты делаешь его домом. Теперь ты идешь?
Сэм тряхнула волосами. Играет на публику. Хороший знак.
— Может быть, только на сегодня. Примат.
Конечно, все мы знали, и Сэм, наверное, тоже, что не только на одну ночь. Но мы позволили Сэм оставить последнее слово за собой. Она нуждалась в том, чтобы знать, что ее сообщение было услышано громко и ясно.
Мы выбрались из сарая. Сэм впереди со своим отцом — его рука притягивала ее ближе. Мой папа тоже обнял меня, и мы пошли к дому.
— Ты хороший человек, Фиона, — сказал он. Но я не полностью купилась на это. Но, к собственному удивлению, и не отрицала этого.
«Прогресс», — подумала я.
Глава 22
В понедельник, сразу после первого урока, я услышала оглушительный визг рупоров, доносящийся с улицы, а затем кто-то закричал в мегафон. Никакой ошибки, это голос моей мамы. Я подбежала к окну. Снаружи группа людей маршировала по кругу. Они несли плакаты и транспаранты. Снова завизжал мегафон, и я услышала крик своей матери:
— Хэй, хоу! Хэй, хоу!
И остальные митингующие, которые, как я, черт возьми, надеялась, были другими родителями, закричали:
— Брачное образование должно быть отменено!
Это, по-видимому, и была отличная идея, на которую маму вдохновила Элизабет Кэди Стэнтон. Акция протеста на снегу в стиле забастовки шла полным ходом. Если бы ее организовала не моя мама, я, возможно, подумала бы, что это круто. Но…
— Это твоя мама?
Внезапно возле меня появилась Келли Брукс. Ее губы были изогнуты с явным отвращением.
Я не собиралась выставлять напоказ перед ней свое бурлящее унижение.
— Да, это она! А где твоя мама? Почему она не помогает?
Келли искоса посмотрела и погладила свой свитер в ромбики.
— Она работает, — пробормотала она. — Но она подписала петицию. И отправила письмо.
— О, — сказала я, потому что больше нечего было сказать враждебно или как-то еще.
Митинг продолжался целый день. Когда директор Миллер попыталась сделать объявление после обеда, митингующие услышали ее по колонкам на улице. Так что они увеличили громкость мегафонов до максимума и заглушили ее. После последнего звонка мама и президент ассоциации родителей и учителей Сибил Хаттон остались, чтобы еще раз вспомнить о прошлом, так что я поехала домой на своем велосипеде. Когда я добралась, на автоответчике меня дожидалось голосовое сообщение из офтальмологии Зиннмана, в котором говорилось о том, что мои контактные линзы готовы. Не то чтобы они теперь были мне нужны для чирлидинга. Но я уже заплатила за них, поэтому решила, что могу их забрать. Папа рано вернулся домой из университета, так что я взяла его машину и помчалась в торговый центр.
Я втиснулась на парковочное место и поплюхала по грязному снегу к входу. Внутри стеклянного вестибюля отряхнула грязь со своих конверсов. Подняв взгляд, я увидела Марси, стоящую по ту сторону двери. Она смотрела на меня.
Вот черт. Первый понедельник месяца. Маникюр.
Не могу поверить, что я забыла.
Не было никакого способа избежать ее. Я сделала глубокий вдох и открыла дверь. В нос ударил аромат корицы из магазина выпечки неподалеку.
— Привет, Мар, — сказала я. Я хотела сказать, Марси.
— Привет, Фи. Что ты тут делаешь?
Хотя я была внутри теплого сверкающего торгового центра, а не на улице в холодной грязи, я сильнее закуталась в пальто.