Некие крестьяне из местечка Древоточцы близ города Тарт писали, что, прогневив бога, второй год не видят дождей. Гибнут сады и посевы, племенной скот забили на мясо. Собрав все, что у них есть ценного, селяне нижайше просят мага погоды о помощи. К просьбе также присоединяются соседние деревни, а именно Светлое поле, Переплюнь-гора, Поганое и Кожемяки.

— Тарт… Никак не могу вспомнить, где это, — пробормотала я задумчиво. «Мы голодаем», — плясали перед глазами крупные, неровные буквы. «Зимой с голода померло…»

— Мирославия. Тарт — крупный город неподалеку от границы. И те места, о которых идет речь, мне знакомы, — он сузил глаза. — Села вдали от торговых путей и зоны виноделия. Небогатые на урожай земли, слишком уж погода переменчива. В руках дельных хозяев был бы толк, но…

— Разве вы ездите в соседние королевства? — удивилась я. Мирославия отсюда была хоть и ближе, чем городок Унру на краю света, но все же далековато.

— Я еду туда, где нужна моя помощь. Но стараюсь все же надолго страну не покидать, — он смерил меня насмешливым взглядом. — Надеюсь, и в этот раз незапланированные приключения сильно нас не задержат.

Потом были бесконечные сборы в дорогу и проводы, застолья, уверения в вечной дружбе, спор с Соколом по поводу вещей, которые я беру с собой, выбор гардероба, снова спор. И снова застолья и уверения, поцелуи и аханья. Я успела ко всем здесь привязаться, и расставаться не хотелось.

Но утро отъезда все же настало. Вопреки моим ожиданиям, все, кто был в доме, вышли проводить, хотя уезжали мы, как обычно, на рассвете. Слуги, Мика и Златан с семьями, даже барон — каждый обнял меня на прощание. Помещицы плакали, да и у Златана глаза были на мокром месте, ведь с ним за это время мы по-настоящему сдружились. Я обещала непременно вернуться и посетить их всех. Наконец, мы сели на лошадей и выехали со двора. Оглянувшись на прощание, я увидела фигуру старенького управляющего возле ворот и помахала ему рукой. Он поднял руку в ответ.

Проезжая изобильный край в пору цветения, трудно было поверить, что в нескольких днях пути может быть голод, охвативший целые деревни. Вокруг нас лежали поля, покрытые молодыми всходами, бескрайние сады и виноградники, дома выглядели богато, а жители — сыто. Если честно, уезжать отсюда было немного грустно. Но радость путешествий скоро захватила, и снова сердце будто пело в ожидании приключений. После привала на обед Сокол спросил, что мы знаем о Мирославии.

— Это соседнее королевство, — ответила я, — с которым у нас не было войн с тех пор, как начала править династия их нынешнего короля. Славится рудниками и лучшими шерстяными тканями на свете.

— Верно. Что еще?

— Маги там подчиняются королю, — сказал Дарко. Откуда он это знает? — Или церкви, точно не вспомню.

— И то, и другое. Король Мирославии и есть глава церкви. Истинной церкви Небесного Отца. Глас бога на земле и абсолютный диктатор в своем государстве.

— Точно! Истинная церковь пришла к нам оттуда! — воскликнула я.

— Да. И не только к нам. Все ближайшие государства материка в той или иной мере приняли ее, объединившись в своеобразный альянс. Идеи этой религии нравятся королям. Они помогают сосредоточить власть в руках короны. Итак, вы помните, что Мирославией фактически правит Истинная церковь. Дарко, что ты знаешь о ней?

— Немного, — ответил он, чуть подумав. — В тех местах, где мне довелось бывать, поклонялись старым богам. С теми, кто принял Единого истинного бога, я говорил лишь однажды. Недолго, к сожалению.

— Сдается мне, этого разговора хватило, чтобы ты проникся к их вере симпатией, — заметил Сокол. Я хмыкнула. Истинная церковь с ее строгостью, унынием и всевозможными карами небесными только таким дуракам, как Дарко, и могла приглянуться.

— Они хоть о простых людях думают, — ответил он.

— Ах вот как. Ну что же, тебе представится отличный случай увидеть на примере, как Истинная церковь заботится о простых людях на самом деле. Но сейчас меня больше интересует, знаете ли вы законы страны, в которую мы направляемся.

И он начал довольно скучную, но необходимую лекцию о правилах поведения в Мирославии. Слушая все это, я от души порадовалась, что родилась и живу не там. Заботятся священники о простолюдинах или нет — магам они только мешают. Ну да ничего. Раз им нужна наша помощь, то пусть создадут условия для работы. Уверена, что незнание местного этикета нам простят. Однако ни я, ни Дарко не представляли, на что способна Истинная церковь, если дать ей волю.

— Мышь боится кошки. Кошка боится собаки, — дети собрались кружком вокруг рассказчицы, маленькой женщины с младенцем на руках, и смотрели на нее во все глаза, притихнув. — Собака боится волка. Волк боится медведя, хозяина леса.

— Хозяин леса — лесовик, — сказала крошечная глазастая девчушка, вытащив изо рта замусоленный сухарь. Другая женщина, изможденная, сутулая, тощая, шикнула на нее, бросив испуганный взгляд в сторону стола.

За столом сидели мы с Дарко в компании стражников границы и играли в черную даму по грошику. Стражники сделали вид, будто увлечены своими картами, хотя на самом деле прислушивались к сказкам, так же как и все в этой большой, душной комнате, полной самого разного народа. Все, кроме них, пытались куда-то уехать и по разным причинам задерживались. Все томились и маялись скукой.

— Хозяин лесных зверей — мишка косолапый, — продолжила сказительница равнодушно. — Он из зверей никого не боится. Одну только волшебную птицу грифон. Та птица живет на дубе, а дубу сто лет, тело у нее льва, голова и крылья от орла, хвост от лошади. Когда она летит, ветер деревья клонит. Тот, кто крик ее услышит, разум потеряет.

— И кого же он боится? — спросил мальчик, остриженный под макитру. Круглый затылок, нос курносый, сам непоседа. Я про себя называла его Горошком.

— Боится он мышку-малышку, — дети удивленно ахнули. — Да-да, простую мышь. Потому что она заберется по коре столетнего дуба в гнездо грифона, пока тот спит, да и погрызет перья на крыльях. Проснется грифон, прыг из гнезда, в небо лететь, а крылья-то не держат. Он и рухнет на землю.

Вошел Сокол, взъерошил волосы радостно приветствовавшего его Горошка и уселся напротив меня. Выражение лица его было задумчивым.

— Цикличность, — сказал он в пространство. — Довольно часто встречается в народных сказаниях. В этом есть смысл…

— Что-нибудь прояснилось? — спросила я, проигнорировав его философствования. Вот уже четвертый день мы торчали на границе с Мирославией. На этом скотном дворе, называемом гостевым. Без нормальных кроватей. Без горячей воды. С ужасной едой. Среди толп разношерстного, шумного народа. В полной неопределенности. От моей вежливости давно ничего не осталось.

— Пока ждем, — ответил Сокол равнодушно. — Не дергайся, Йована. Бери пример с Дарко. Он совершенно спокоен.

— А чего беспокоиться? — вяло произнес Дарко, тасуя засаленную колоду. — Тепло, кормят. Ругань ничего не решит. Присоединитесь? По грошику?

— Почему бы нет.

— Верно, юноша. Недаром великий пророк учит смирению, — сказал один из стражников, многозначительно на меня глядя. — Ибо все в руках Бога нашего, а нам остается лишь молить о милости и покориться воле его.

— Благослови нас Небесный Отец, — отозвались двое других. Я скромно опустила ресницы. К их набожности за эти дни я привыкла. В целом стражники были неплохими ребятами, и я старалась лишний раз их чувств не задевать.

Границу Мирославии в последнее время стало не так-то просто пересечь законно. Особенно если ты маг. Даже для Сокола оказалось сюрпризом, что одного нашего желания для въезда недостаточно. Нужна дозволенная законом королевства цель (спасение подданных от голода в число таких не входило), или подписанное церковниками приглашение (бедолаги крестьяне этим не озаботились). Пришлось Соколу отправлять письмо своему приятелю в столицу, и сейчас мы ждали ответ. Чертов четвертый день. Безумие!