— Это лучше, чем погибнуть сейчас, — невозмутимо парировал Дарко.

Опешив, я посмотрела на него. Глаза прищурены, скулы резко очерчены, на лице спокойная решимость. Неужели никому здесь нет до Руженки никакого дела? Для всех она всего-навсего источник энергии. Да и для Сокола, наверное, тоже, только в отличие от остальных он жалеет источник, не хочет, чтобы тот после использования сломался. Или не желает, чтобы я таскала всю жизнь этот якорь? Нет, такого просто быть не может. Я перевела взгляд на Ружену и встретилась с ее решительным взглядом.

— В этот раз я не струшу, — тихо сказала она, протягивая мне руку. — Пойдем, сделаем это вместе.

Глядя ей в глаза, я почувствовала, что не одна, а вместе с другом. Как тогда, в детстве, в приюте. Такое забытое и потрясающее чувство, будто кто-то надежный стоит за спиной, и уже не так страшно идти вперед. Несмотря на то, что тогда Ружена меня обманула, в этот раз я снова ей поверила, приняла ее руку. Ружена поднялась с места, увлекая за собой. И первой сделала шаг.

— Мы согласны, — сказала она госпоже Милене. — Проводите ваш ритуал.

— Тогда я прошу оставить нас втроем, — сказала та, довольно улыбнувшись. — Не вижу смысла откладывать на потом.

Стало жутко, но Ружена пожала мою ладонь — не бойся, мол. Сокол кивнул нам, взял Дарко под локоть и вывел из гостиной. Госпожа Милена открыла небольшой кофр, окованный серебром, и принялась доставать из его обитой черным бархатом утробы сверкающие сталью непонятные инструменты.

— Это быстро и в вашем случае не трудно, — проговорила она с воодушевлением. Работа была единственным, к чему у нее просыпались хоть какие-то человеческие чувства. — От вас требуется только делать то, что я велю, и не мешать. Вам ясно?

— Да, — пролепетали мы почти хором.

— Подойдите ближе и встаньте по разные стороны этого стола, — госпожа Милена разожгла магический огонь и поставила между нами чашу из зеленоватого камня. Я вспомнила, что он называется оливин. Один из невосприимчивых к магии минералов.

Она взяла причудливой формы нож, похожий на инструмент целителя. Прямоугольное темное лезвие отливало синевой. Поднесла его к Ружене, и на мгновение я испугалась, что госпожа Милена полоснет ее по лицу, но она всего лишь срезала локон. Потом тем же ножом срезала мой.

— Отныне ваши судьбы будут связаны навечно, — сказала она, ловко сплетая из наших волос узорчатый шнур. Выходило красиво: ярко-рыжее на золотистом.

— Близко ли вы, далеко ли, — закончив плетение, она разрезала шнур надвое и свила каждую из половин спиралью.

— При жизни или в посмертии, — другим ножом, обоюдоострым, узким, из стали белой и тусклой, она по очереди порезала наши ладони, дав крови стечь в чашу. Я не выдержала, дернулась и вскрикнула, Ружена лишь крепче стиснула зубы.

— Вы будете держать в руках нити судьбы друг друга, — кровь смешалась, вскипела пеной, осела вязкой слизью, разделилась надвое и застыла мутными рубиновыми кабошонами. Госпожа Милена приладила их в центр каждой спирали. Затем повесила получившиеся амулеты на кожаные шнуры и вручила нам. — Вот и все. Носите.

— А если потеряем их или уничтожим… — спросила было я.

— Ничего не изменится. Просто по ним иногда можно увидеть, что со второй из вас что-то неладно. А теперь идите, мне нужно очистить тут все.

Удивительно, но магии во всем ритуале ощущалось не больше, чем во время заговаривания грыжи деревенской знахаркой. Правда, для мага такого уровня это говорило не о слабости, а напротив, чистоте колдовства, когда ни капля силы не утекает вовне. Мы поклонились и направились к выходу, но я все же не удержалась от вопроса.

— Вы тоже были связаны чем-то подобным? С Огненкой?

Госпожа Милена смерила меня взглядом, заставившим пожалеть, что я не родилась немой.

— Не имеет значения, — ответила она холодно. — И если у вас нет вопросов по существу, то будьте любезны мне не докучать.

Боясь, что она разозлится, мы поспешили покинуть гостиную.

— Кто такая Огненка? — спросила Ружена, когда мы вышли на веранду и немного перевели дух.

— Так… Одна знакомая, — пряча глаза, ответила я. — Сокол о ней рассказывал. То есть господин Радомир.

— Ты называешь его Соколом? — хихикнула Ружена. Уф, кажется, пронесло.

— Ага. Только ему не говори.

— Не скажу. Но мне кажется, он не рассердился бы.

— Он вообще никогда не сердится.

— Повезло тебе с наставником, — мне показалось, что по ее лицу пробежала тень. Неужели госпожа Милена насовсем ее заберет? Но ведь она так похожа на… — Он, кстати, за тебя волнуется, наверное. Пойдем в дом.

Прежде чем я успела что-то ответить, она развернулась и скрылась за дверью.

А в это время где-то далеко в море ураган набрал силу и начал неумолимое движение в сторону материка. Я почувствовала его во сне, в хаосе. Нечто пока неясное, огромное, страшное надвигалось безудержно и неотвратимо, и внутренний голос кричал об опасности. Паника поднималась откуда-то из глубин сознания, я старалась подавить ее, но тщетно: животный страх охватывал рассудок, призывая спасаться, бежать не медля.

Проснувшись среди ночи, я едва не оглохла от ударов собственного сердца. В комнате словно закончился воздух, тщетные попытки вдохнуть лишь наполняли легкие разрывающей пустотой. Хотела позвать кого-нибудь, но голос пропал, не удалось выдавить из себя ни звука. Зажечь бы свет, разогнать осязаемо плотную, жирную, как сажа, темноту, чтобы перестала давить на грудь, но тело словно сковал паралич. Что со мной? Кто-нибудь, помогите!

«Не бойся, Йована, — Сокол. Звук шагов из соседней комнаты слышится грохотом. — Все в порядке. Это ночное удушье, сейчас пройдет».

Кровать скрипнула и промялась под его весом. Горячая ладонь легла на середину груди, распространяя тепло. Судорожно всхлипнув, я вдохнула, выдохнула, потом еще и еще. Осторожно повернула голову в его сторону — слава богам, тело снова меня слушалось.

— Что со мной? — спросила хриплым шепотом.

— Ты чувствуешь приближение бури и реагируешь на нее, — ответил Сокол, слегка массируя мои ребра под ключицами сухими, теплыми, сильными пальцами.

— Неужели она уже так близко? — я ощутила, что вся покрыта отвратительным липким потом. Черт. И одеяло сбилось в ноги, а сорочка тонкая, почти ничего не скрывает. Будто прочитав мои мысли, Сокол укрыл меня до плеч.

— Да. Пора. Если ничего не изменится, завтра отправляемся на остров, — он погладил меня по щеке. — Но ты не бойся. Как бы ни было страшно и трудно, я приложу все силы, чтобы ты осталась жива. А сил у меня много, ты же знаешь.

— Я не смогу жить, зная, что вы пожертвовали ради меня собой, — сказала я, прижимая к лицу его ладонь. — Поклянитесь, что никогда этого не сделаете.

Он ласково улыбнулся, а потом склонился и слегка коснулся губами моего лба. Высвободил руку. Поднялся. Бесшумно ступая, вышел из комнаты.

— Спи, тигренок, — прошептал, обернувшись на пороге. — Набирайся сил.

Проводив его взглядом, я вдруг подумала, что если бы могла сейчас все отменить, то сделала бы это без колебаний. Променяла бы жизни многих на одну. На его жизнь. И пусть все города побережья обратятся в руины — пожертвовать Соколом ради их спасения я не готова. Ужасаясь самой себе, я гнала эти мысли прочь. Так думать нельзя, недостойно, стыдно! Что сказал бы обо мне Сокол, если б узнал!

Мы делаем все, что в наших силах, ради блага людей, даже если приходится рисковать. Мы добрые, благородные и смелые. Такой хочет меня видеть Сокол, и я такой буду. В конце концов, мне почти удалось себя в этом убедить и уснуть со спокойным сердцем. Но ненадолго — наставник разбудил нас с Дарко, едва забрезжил рассвет, чтобы показать, как военные корабли покидают город.

Они уходили до восхода солнца, чтобы не усиливать панику в городе. Стоя на веранде, мы молча смотрели, как они проплывают мимо: величественные галеоны, грозные каракки, стремительные бригантины, словно летевшие над водой, длинные галеры, похожие сверху на гигантских причудливых насекомых, шевеливших лапами-веслами. Рассекая волны беспокойного серого моря, белея туго натянутыми на ветру крыльями парусов, они шли в безопасный порт, где смогут уцелеть, если у нас не получится остановить ураган. Я впервые поняла совершенно отчетливо, что у нас ведь в самом деле может не получиться. Корабли уцелеют, но им некуда будет вернуться, потому что города уже не будет. Да и нас, скорее всего, тоже.