Солнце начинало вставать - до города было так далеко? Он направился к ближайшей, самой широкой улице и, проходя между двумя угловатыми зданиями, вздрогнул от движения - там, отразилось в грани торчащего из стены кристалла. Он принялся следить - и увидел это снова.

  "Дети. Идут мимо".

  Но тут никого нет. "Кроме меня".

  Они брели из города - сотни и сотни детей. Тонкие как палки ноги, раздутые от голода животы. Рассматривая процессию, он не заметил ни одного взрослого.

  Маппо шагал, замечая новые отражения краткой оккупации, присутствия самозваных жителей среди величественной, хотя и холодной роскоши. "Икарий, я начинаю понимать. Вот самая жестокая из шуток: именно этого места ты не смог найти вновь.

  Каждый раз, говоря, что "мы близко"... Этот город ты искал. Эти хрустальные машины памяти. Ты шел по следу - пусть на другом континенте, пусть за полмира отсюда - по следу воспоминания. Об этом городе".

  Он двигался, складывая недавнюю историю армии детей, и много раз замечал одну девочку - рот окружен болячками, волосы потеряли цвет... Казалось, ее огромные глаза замечали его взор - хотя это невозможно. Она давно пропала с другими детьми. Ее может уже не быть в...

  "Ах! Это та самая! Начавшая песнь изгнания - заклинательница Д'айверса. Опалы, каменья, осколки... Та самая".

  Он вышел на главную площадь. Она была там, смотрела через витой кварцитовый шпиль. Он приблизился и встал перед ней. Снова ее глаза следили за ним.

  - Ты просто воспоминание, - сказал Маппо. - Такова функция машины - улавливать пробегающую мимо жизнь. Ты не могла меня видеть. Нет, кто-то проходил тем же путем, кто-то вот так же встал перед тобой. - Он обернулся.

  В пятнадцати шагах Маппо увидел закрытую узкую дверь-зеркало, а в ней тощего мальчишку с непонятной ношей в руках. Глаза их встретились.

  "Я между ними. Вот и всё. Не меня они видят, а друг друга".

  Но глаза мальчишки впились в него остриями ножей. Он заговорил: - Не отворачивайся.

  Маппо зашатался, словно его ударили.

  Девочка сзади произнесла: - Икариас не может нас удержать. Город встревожен.

  Он снова встал к ней лицом. Еще один мальчик появился за ее спиной, в руках была груда всякой дряни. Он смотрел на профиль девушки с явным обожанием. Она сдула мошек с губ.

  - Баделле. - Голос высокого мальчика проплыл словно туман. - О чем ты грезила?

  Девушка улыбнулась: - Никто нас не ждет, Рутт. Никто - они ничего не готовы изменить в жизни, чтобы нас спасти. Они живут и делают всё новых нас, и лживо говорят, будто заботятся о будущем. Но слова их пусты. Лишены силы. Я же видела слова НАСТОЯЩЕЙ силы, Рутт, и каждое было оружием. Оружием. Вот почему взрослые проводят всю жизнь, затупляя слова. - Она пожала плечами. - Никто не хочет порезаться.

  Мальчик заговорил снова - казалось, он стоит на месте Маппо. - О чем ты грезила, Баделле?

  - В конце мы забираем язык. В конце мы бросаем их позади. - Она нахмурилась на стоявшего рядом мальчика. - Выбрось это. Мне не нравится.

  Мальчик качал головой.

  - О чем ты грезила, Баделле?

  Взгляд девушки вернулся на лицо Маппо. - Я видела тигра. Видел огра. Видела мужчин и женщин. Потом пришла ведьма и забрала у них детей. Ни один не попытался ей помешать.

  - Не так было, - прошептал Маппо. Хотя было именно так.

  - Потом один поскакал следом - он был немного старше тебя, Рутт. Кажется. Трудно было разглядеть. Словно он призрак. Достаточно юный, чтобы слушать голос совести.

  - НЕ ТАК БЫЛО!

  - И всё? - спросил Рутт.

  - Нет, - ответила она. - Но он услышал достаточно.

  Маппо закричал, отвернулся и захромал прочь. Бросил взгляд назад: ее глаза следили за каждым шагом. В черепе звенел голос: - Огр, я не могу спасти тебя и ты не можешь спасти его. Не от себя самого. Он - твоя Хельд, но каждый ребенок просыпается. В нашем мире просыпается каждый ребенок, и этого ты боишься сильнее всего. Погляди на Рутта. У него на руках Хельд. И ты идешь искать Хельд, чтобы вновь занять руки. Погляди на Рутта. Он в ужасе: Хельд может проснуться. Он как ты. А теперь послушай стихи. Они для тебя.

  Выбрать велела

  Кого же спасать

  Ты выбрал, конечно

  Спасти одного

  Отдать остальных

  Нелегкий был выбор

  Но ты его сделал

  И каждый день делаешь

  Делаешь снова

  Вседневная правда

  Из тех, кто оставлен

  Кто-то умрет

  И новая правда

  Откроется миру

  Их не сосчитаешь

  Но стоит уйти

  Останется память

  Пусть быстро бежишь

  Пусть бежишь далеко

  Останется память.

  Маппо бегом покинул площадь. Унося ее голос:- В Икариасе остается память. В Икариасе ждет могила всего тобой позабытого. В могиле - память. В могиле ты можешь найти истину. Решил спасти его, Огр? Решил привести в этот город? Открыв свою могилу, что он найдет?

  А что бы нашел любой из нас?

  Готов ли ты нарисовать карту, Огр, со всеми мертвыми детьми, за спиной тобою оставленными? Видишь ли, мой сон нельзя пересказывать Рутту, ведь я его люблю. Мне снилась могила, Огр, заполненная мертвыми детьми.

  Похоже, все мы строители монументов".

  Маппо бежал, крича. Бежал и бежал, оставляя кровавый след, оставляя повсюду плененные отражения. Навеки скованные.

  - Потому что память остается.

  - Устаешь ли ты, Сетч, от мрака и рока?

  Сечул Лат искоса глянул на Эрастраса. - Устану, в тот же миг, когда ты утомишься от вида крови на руках.

  Эрастрас оскалился: - А если твоя задача - всегда напоминать мне о ней?

  - Честно говоря, не знаю. Полагаю, можно вырвать себе глаза и восхвалить обретенную слепоту...

  - Насмехаешься над моей раной?

  - Нет. Извини. Я вспомнил поэта, вдруг заявившего, что видел слишком многое.

  Килмандарос спросила сзади: - И его увечье изменило мир?

  - Необратимо, мама.

  - Как же?

  - Глаза могут быть прочными, словно доспехи. Их можно закалить, чтобы ничего не видели. Была бы сильна воля. Ты повидала такие глаза, мама - и ты, Эрастрас. Они спокойно лежат в глазницах, словно каменные шары. Они способны засвидетельствовать любую крайнюю жестокость. Ничего внутрь, ничего наружу. Ну, тот поэт удалил такие камни. Навеки сорвал завесу. И тогда то, что было внутри, вылилось наружу.

  - Но раз он был слепым, ничто извне не могло найти путь внутрь.

  - Да, мама. Но было слишком поздно. Как и должно было быть, если хорошенько подумать.

  - Итак, вылилось наружу, - вмешался Эрастрас. - И что?

  - Догадываюсь я, что мир изменился.

  - Не к лучшему, - буркнула Килмандарос.

  - Во мне нет жгучей нужды исцелять беды мира, - сказал Сечул Лат. - Этого или любого иного.

  - Но ты критикуешь...

  - Если честное наблюдение приводит к критическим выводам, ты отвергнешь честность или сам акт наблюдения?

  - Почему бы не всё сразу?

  - Действительно. Видит Бездна, так будет легче.

  - Тогда чего суетиться?

  - Эрастрас, передо мной два варианта. Рыдать по причине или рыдать без причины. В последнем случае вы увидите безумие.

  - А первый случай отличается? - спросила Килмандарос.

  - Да. Какая-то часть меня верит, что если плакать достаточно долго, можно выплакать себя. И тогда в прахе последствий может родиться нечто иное.

  - Например? - потребовал Эрастрас.