"Когда было в первый раз? Должен был быть первый раз. Сынок Соридо-мельника. У меня тем утром титьки набухли. Мы ушли за старый пристрой к таможне, к недавно сожженному из-за скопления пауков сараю, я задрала рубаху и показала ему.

  Как звали парня? Рилт? Раллит? Глаза стали круглыми. Я утащила из дома фляжку. Персиковое бренди. От этого зелья можно огнем пыхать. Я подумала, что нужно будет расслабиться. Видит Худ, я все продумала заранее. И мы напились, и он игрался с титьками.

  А штаны ему пришлось силой расстегивать.

  И это было в первый раз. Хотелось бы еще тысячу, но не так все бывает. Его убили год спустя в лавке отца... какие-то нарушенные указы, слухи про новую облаву на картулианских пиратов, потому что правители Малаза теряли выгоду или что там еще...

  Они не были пиратами. Но кто не прочь пограбить, если получается?

  Раллит или Рилт, кто бы ты ни был... рада, что мы трахнулись с тобой перед смертью. Хотя бы это ты получил.

  Нечестно. Куда пропали целые годы?"

  "Люблю тебя, Хеллиан". Трудно ли сказать три слова? Но от одной мысли челюсти Урба сжимаются, словно связанные проволокой. Пот течет по доспехам, сердце колотится, в горле тошнотное чувство. Никогда еще она не выглядела привлекательнее. Нет, она просто прекрасна. Почему бы не напиться? Он смог бы вывалить все без стыда, как бывает у пьяниц. Но неужели она захотела бы его такого? Разве что сама напилась бы. Но она уже не пьет. Глаза ясные, бегают, словно она впервые видит мир; лицо перестало быть обвислым, и теперь она возьмет любого мужика, только свистни - зачем ей на него даже смотреть?

  Он смотрел перед собой, пытаясь не замечать отдающих честь солдат. Лучше притвориться, что их здесь нет, не привлекать внимания; они могли бы пройти через армию и сделать то, что нужно сделать, и не нужно, чтобы кто-то видел.

  Внимание его нервирует, ведь единственное желанное внимание - от нее. Но если она обратит на него внимание... что ж, наверное, он рассыплется на месте.

  "Хотелось бы полюбиться. Один раз. Перед смертью. Взял бы её в руки и ощутил, что мир меняет форму, что все совершенно. Я видел бы это в ее глазах.

  А подниму взор... и вижу салютующих солдат.

  Нет, неправильно. Не поднимай взора, Урб.

  Слышал бы сам себя! Идиот!"

  Наоборот не сразу заметил, что идет рядом с Горлорезом. Он не ждал настоящего строевого шага, и босые ноги уже натерло сапогами. Всегда ненавидел необходимость вгонять пятки в землю, отчего сотрясается позвоночник, и задирать колени выше нормального. От муштры он быстро уставал.

  Впереди уже маячил край проклятого лагеря. Уйдя с глаз несчастных регуляров, они смогут расслабиться. А он-то уже радостно забыл все дерьмо первых месяцев учебки, до того как сумел вписаться в морскую пехоту (среди них дисциплина не означает шагать в ногу, выставлять плечо под верным углом и тому подобную чепуху; там ты должен делать свою работу и не тратить времени ни на что иное).

  Он вспомнил первого своего офицера, как тот брюзжал, видя Сжигателей Мостов или им подобных: "Ленивые наглые лоботрясы - не смогут встать в линию, даже если жизнь от этого зависит. Никогда не поймешь, выполнят они приказ или перережут командиру горло". Ну, не совсем так. Если приказ хороший, умный - его выполнят со всем старанием. А если это глупый приказ, гонящий солдат на смерть без достойной причины... ну, выбор невелик: или кара за неподчинение, или ловко устроенная трагическая случайность.

  Может, Сжигатели были в этом смысле самыми худшими - но они же были и самыми лучшими. Нет, Наобороту нравится быть морпехом, Охотником за Костями, усвоившим традиции буйных предшественников. Хотя бы маршировать на парадах редко приходится.

  Подошвы уже покрылись кровавыми мозолями.

  Мертвяк не сказал прощай никому. Не хотелось. Даже Горлорезу, шагающему прямо впереди, хотя можно было бы бросить шутку-другую и услышать тот смех - как будто утке шею сворачивают. Всегда забавно видеть, как люди отшатываются. Мертвяк прежде готов был делать так снова и снова.

  Он уже давненько не слышал смеха, но сейчас не время - не тут, с пехотинцами со всех сторон."Все эти мужчины и женщины прощаются с нами". Охотники за Костями доживают последние дни. Измученная армия увидит наконец финал - и, кажется, наступит он ужасающе, неожиданно скоро.

  "Но нет. Мы прошли полмира. Мы охотились за Вихрем. Вышли из горящего города. Стояли против своих в Малазе. Взяли Летерийскую империю, задержали На'рхук. Пересекли непроходимую пустыню.

  Теперь я понимаю чувства Сжигателей Мостов, тех, кого повалили и растоптали последними. Великая история... исчезает, просачивается в алую землю.

  Дома - в Империи - нас уже позабыли. Еще одна армия списана в расход. Вот так и проходит всё, так и валится в Бездну. Мы ушли и прыгнули с края мира.

  Не хочу прощаться. Хочу слышать безумный хохот Горлореза. Снова и снова, всегда".

  Еж собрал своих Сжагателей у северного края лагеря. Ожидая появления морпехов и панцирников, он осматривал пестрое сборище солдат. Они нагрузились по полной, почти стонут от веса припасов."Кажись, котят слишком много".

  Сержант Ромовая Баба поглядела на него. Еж кивнул, он подошла и встала лицом к лагерю Охотников. - Видели такое прежде, сэр? Интересно, кто отдал приказ? Лично Адъюнкт?

  Еж покачал головой: - Не было приказов, сержант - это что-то другое. Это от самих регуляров, служивых и так далее. Признаюсь, не ожидал найти в них такое.

  - Сэр, мы слышали молву насчет морпехов и тяжелых... что, может быть, они не хотят брать нас с собой.

  - Не важно, сержант. Когда придет пора, даже приказ Адъюнкта не понадобится.

  - Но разве она не...

  - Я соврал, - признался Еж. - Ни с кем я не говорил. Только мое решение. - Он глянул искоса: - Проблемы, сержант?

  Женщина ухмыльнулась.

  Еж поглядел внимательнее. - Находишь смешным, да? Почему?

  Она пожала плечами: - Сэр, мы уже слышали - от многих - что мы не настоящие Сжигатели. Но вы только что их посрамили, верно? Мы не принадлежим никому, только друг дружке и вам, сэр. Вы соврали, ха!

  Шпигачка сказала сзади: - Ночью я взяла одного в постель даром, и знаете почему? Он спросил, сколько мне лет, я сказала двадцать шесть и он поверил! Ну разве ложь не сладка?

  - Вот и они! - воскликнул Еж.

  Скрипач выводил отряд из лагеря. Даже с такого расстояния Еж видел лица морпехов и панцирников - мрачные, больные. Они не ожидали таких проводов. "И не знают, что делать. Скрипач отдает честь в ответ? Нет, явно нет.

  Скрип, вижу тебя. Тебе так же плохо, как остальным. Ты словно ведешь их к палачу.

  Мы, солдаты, знаем лишь одну полновесную монету, и это - уважение. Мы ее копим, прячем, и никто не стал бы называть нас щедрыми. Мы не любим сорить деньгами. Но есть и кое-что худшее, чем бросать монеты - когда кто-то выходит и бросает их нам назад.

  Мы беспокоимся. Отводим глаза. Что-то ломается в душе, мы падаем в себя. Зевакам не понять. Они думают, мы должны улыбаться, махать руками и шагать с гордым видом. Но нам ничего такого не нужно. Потому что много друзей осталось позади, на полях брани, и мы понимаем: только им по праву принадлежит уважение.

  Мы могли бы сидеть на груде королевских сокровищ и ничего не замечать. Потому что иные богатства застревают в горле и душат нас".

  Увидев, что Скрипач его заметил, Еж пошел рядом.