Край Стеклянной Пустыни был ломаной линией кристаллов и булыжников, весьма походившей на границу древнего моря. Араникт не могла отвести глаз. Она неловко сидела на устало шагавшей лошади, натянув капюшон от обжигающего солнца. Она отъезжала от главной колонны. Принц Брюс был где-то впереди, около авангарда; он оставил ее одну.

  Долгая, плоская пустыня слепила, отблески почему - то резали глаза, словно она была свидетельницей творящегося преступления, грубого насилия над самой землей. Камни расплавились, став стеклом, осколки кристаллов беспорядочно торчат копьями, тогда как другие походят на кусты, и каждая веточка блестит, будто оторочена инеем.

  Вдоль границы лежат кости, сваленные в кучи наподобие прибрежного плавника. Почти все расщеплены, став острыми иглами. То неведомое, что глумилось над этой страной, зажало в тяжелом кулаке каждую тварь и выдавило жизнь - кажется, это был обдуманный акт, упражнение в беспредельной злобности. Она подумала, что может ощутить вкус зла, может учуять его гнилое дыхание в ветрах.

  Волны тошноты снова и снова проходили по животу, медленные как ползущий прилив; отступая, промывая путь назад, они оставляли осадок в костях. "Это место... желает убить меня. Я чувствую". Кожа под плащом стала холодной и влажной как глина. "Оно хочет внутрь. Навязчивое, как зараза. Кто мог такое учинить? Зачем? Какой ужасный конфликт к этому привел?"

  Она вообразила, что если сможет прислушаться внимательно, если звуки тысяч шагающих солдатских ног, сотен катящихся колес вдруг пропадут, если даже ветер набормочется до тишины... она сумеет различить стонущие слова ритуала, воспламенившего пожары, создавшего скверну жестокости. Стеклянную Пустыню.

  "Вот к чему ведет отчаяние, то отчаяние, что похищает у мира свет, насмехается над желанием жизни выстоять, продолжиться. Отрицает наше желание исцелиться, починить сломанное. Гонит прочь саму надежду.

  Если отчаяние выражается в ритуале, он был здесь проведен".

  Скача так близко от блестящего края, около груд костей и потрескавшихся валунов, она чувствует, будто вбирает всё в себя, будто кристаллы уже растут внутри, шепча пробужденные отзвуки древних слов. "Когда всё, что ты имеешь, портится. Вот это каково!"

  Армия Брюса Беддикта давно двигалась позади двух других - принц решил покинуть Охотников за Костями последним. Они прошли с ними до самой границы стекла. Восемь дней по все более изорванной и враждебной земле. Она гадала, не надеется ли он изменить решение Адъюнкта, убедить ее в безумии плана пересечь Пустыню. Или он задумал пойти вместе с ее обреченными силами? Впервые с того дня, как они стали любовниками, Брюс закрылся от нее. "И не только. От всех.

  В день, когда мы ушли от них, Брюс стоял с Таворой и молчал. Как и все мы, стоявшие и следившие за Охотниками, которые построились и развернулись, перешли зловещую линию кристаллов и костей, скрывшись в безжалостном сиянии. Мы следили, и ни у кого - ни у кого в целой массе солдат - не было подходящих слов".

  Когда последний перегруженный фургон перевалил грань и последний столб пыли осел за малазанами; когда их колонна размылась, заплясав за восходящими потоками жара - Брюс повернулся к ней.

  Взгляд в лицо потряс ее, разорвал все слои защиты. Думал ли он переубедить Адъюнкта или нет - момент упущен. Нет, тысяча моментов. Длиной в восемь дней, и ни один не ухвачен, не лег оружием в руку. Хрупкая стена молчания победила его, победила всех. Этот взгляд...

  "Беспомощный. Полный... Бездна подлая, полный отчаяния".

  Необычайной женщиной была эта Тавора Паран. Все поняли. Все видели свирепое величие ее воли.

  И солдаты пошли следом - вот что труднее всего понять. Взводы слились, собрались в роты и, проходя мимо принца Брюса Беддикта, отдавали короткий, точный салют. "Словно на параде. Глаза скрыты в тенях шлемов, кулаки прижаты к груди, лица, высеченные резцом... боги, никогда не забуду. Ничего. Их лица. Ужасающие своей пустотой. Эти солдаты - ветераны, испытавшие нечто гораздо важнее битв, сомкнутых щитов и обнаженных клинков, важнее даже криков умирающих друзей и тоски потерь.

  Ветераны, за которыми жизнь, полная невыносимых решений, полная всем, что терзает и не оставляет возможности утешиться".

  Потом Брюс Беддикт поскакал во главе колонны, чтобы повести солдат вдоль самого края Стеклянной Пустыни. Ясно было, что, дойдя до южной оконечности, он погонит армию на восток отчаянным, поспешным темпом. Они уже на неделю отстали от Напасти и Эвертинского Легиона.

  Араникт зажгла очередную палочку ржавого листа. Шея болела, словно волшебница лишилась способности смотреть вперед, вдаль. Ее влекла Стеклянная Пустыня.

  "Они там. Они падают под ее натиском? Их поразило безумие? Они уже убивают друг друга, озверев от жары? Прошло три дня. Все и каждый могут быть уже мертвы. Новые кости, чтобы разбивать и класть вдоль границы - единственно оставшееся им отступление". Она покосилась на расщепленные осколки. "Вы все пытались пройти пустыней?"

  Мысль вызвала озноб. Содрогнувшись под плащом, она заставила себя оторвать взор от ужаса, что слева - только чтобы увидеть тянущийся вперед край. Казалось, две линии - граница пустыни и колонна - сходятся далеко впереди, в туманной дымке.

  "Брюс, любимый, что ты выкуешь из нас? Мы, летерийцы, познали слишком много поражений. Мы снова вкусили свою кровь, в этот раз пролитую На"рхук. Не такая горькая, ведь мы спасли Охотников. И всё же мы бледная тень союзников. Мы съежились в их тени.

  А они... отдавали нам честь".

  Она не могла изгнать тот миг из памяти. Лица преследовали ее призраками; казалось, ей не освободиться до конца жизни.

  "Чья они армия, эти Охотники за Костями? Что ими движет? Откуда приходит сила? Она - в душе Адъюнкта? Нет, лично я так не думаю. О да, она стоит в центре всего, но они ее не любят. Они ее видят, так сказать, не отличимой от горы, колонны штормовых туч, горького серого моря - они видят часть природного мира, вещь, с которой нужно сжиться, которую нужно перетерпеть.

  Я видела на лицах истечение ее воли. Они терпят. Они терпят ее, как всё остальное. Эти малазане посрамят самих богов".

  - ... и быстро приближаются к нам, Ваше Высочество, с северо-запада.

  Брюс кивнул: - Подтяните свободное крыло, Преда. Я возьму знаменосца и Атри-Цеду - когда увидите, что мы выехали из колонны, посылайте крыло сзади.

  - Слушаюсь, Ваше Высочество.

  Брюс слышал, как Преда отдает распоряжения гонцам, посылая одного к крылу легкой кавалерии на фланге, другого к основной колонне, вызвать Араникт. Знаменосец подъехал к принцу, лицо его было бледным, напряженным. - Не нужно тревоги, солдат, - сказал Брюс юноше. - Это будет встреча союзников.

  - Но... ящеры, господин!

  - К'чайн Че'малле, не Короткохвостые - уверен, вы уже слышали, что приближающая армия окончательно победила На'рхук.

  Юноша кивнул, нервно облизнув губы.

  Брюс внимательно поглядел на него. - Солдат, наша схватка с На'рхук - тогда вы впервые вкусили бой?

  - Да, господин.

  - Вы несли штандарт?

  - Нет, господин. Хотя я подхватил его, уже третьим, когда мы пустились в бегство...

  - Отступили, - поправил Брюс. - Поверьте мне, бегство было бы гораздо более беспорядочным.

  - Так точно, господин.

  Брюс глянул на штандарт и подавил вздох, вспомнив об извращенном чувстве юмора брата. "Не знамя легиона. Имперский Штандарт, не иначе". С железного перекрестия свисала рваная тряпка из неокрашенной шерсти, фактически точная копия одеяла Теола, даже по размеру. Там, где можно было ожидать изображения некоего гордого геральдического символа, виднелся новый королевский знак Теола Неповторимого: развернутая под три четверти кровать на крыше старого его дома. Внимательный зритель, прищурившись, мог увидеть спрятавшихся под кроватью шестерых куриц - ощипанных, но вполне живых. Брюс смотрел и вспоминал встречу с братом, когда штандарт был впервые развернут.