Однако Тавора снова поглядела ему в глаза. - Неужели?

  Удар сердца, еще один... Добряк отшатнулся. Отвернулся.

  Лостара Ииль тяжело вздохнула. "Правильно говорите, тот готов..."

  Тавора не отцеплялась от кулака. - Вам нужен храм, Добряк? Образ на камне? Вам нужны жрецы? Священные тексты? Вам нужно закрыть глаза, чтобы узреть бога? Такого славного на высоком престоле, такого гордого взором... о, не будем забывать про длань милосердия - она вечно протянута к нам. Вам нужно всё это, Добряк? А вам, остальным? Вам нужен твердый порядок, чтобы получить благословение истины?

  Полог был грубо отдернут. Вошел Банашар. - Звали? - Его улыбка выражала ужас, казалась отверстой раной, обнажающей вихрь в душе человека, мучения всей его жизни. - Я снаружи кое-что слышал. Даже слишком многое. - Он глянул на Адъюнкта: - Благословение истины? Адъюнкт, дорогая моя, вы должны были уже понять. Истина не благословляет. Лишь проклинает.

  Адъюнкт словно стала меньше ростом. Уронила взор на стол с картой. - Тогда прошу, Септарх, прокляните нас парой слов истины.

  - Весьма сомневаюсь, что это нужно, - отвечал он. - Мы всю ночь шли под светом Нефритовых Чужаков. И пойдем снова. - Он помедлил, хмуро глядя на собравшихся. - Адъюнкт, вас осадили? А я неким невиданным чудом проломился внутрь?

  Добряк схватился за шлем. - Я должен собрать офицеров, - сказал он и замер в ожидании. Тавора жестом разрешила идти, не отрывая глаз от карты.

  Фаредан Сорт вышла вместе с ним.

  Лостара Ииль поймала взгляд Гудда и пригласила идти вместе. - Адъюнкт, мы будем снаружи шатра.

  - Отдыхайте.

  - Да, Адъюнкт, как прикажете.

  Унылая женщина слабо улыбнулась. - Скоро. Идите.

  Лостара увидела, что Банашар садится на кожаный стул. "Боги, в его компании... удивляться ли, что она такая?"

  Верховный Жрец ткнул пальцем в сторону проходившего мимо Рутана Гудда и сделал странное движение, словно рисуя нечто в воздухе.

  Гудд чуть помедлил, состроил озабоченную гримасу, провел рукой по бороде и вышел из шатра.

  - Вы в порядке? - спросила Фаредан Сорт.

  Лицо Добряка омрачилось. - Конечно, я не в порядке.

  - Слушайте, мы пытались...

  - Нельзя просить солдат раскрыть сердца. Сделав так, они не будут жить как прежде. - Он встал к ней лицом. - Как она не может понять? Нам нужно закалять себя перед всем, что должны будем сделать. Нужно стать тверже врага. А она желает нас размягчить. Чувства. - Он потряс головой. Она видела, что кулак дрожит - то ли от гнева, то ли от разочарования.

  Сорт повернулась, услышав, что Рутан Гудд и Лостара Ииль выходят из командного шатра.

  Добряк метнул взгляд на Рутана: - Кем бы вы на деле ни были, капитан, лучше вколотите ей в голову побольше здравого смысла. Похоже, никому другому это не удается.

  Рутан Гудд нахмурился. - И какой это должен быть смысл, Кулак?

  - Мы убиваем людей ради жалования, - прорычал Добряк.

  - Не думаю, что она намерена это изменить, - ответил капитан.

  - Она желает, чтобы мы истекли кровью ради Увечного Бога!

  - Потише, Добряк, - предостерегла Фаредан Сорт. - А еще лучше обсудим всё подальше, за лагерем.

  Они ушли. Рутан поколебался, но Лостара Ииль потянула его за собой. Ни слова не было сказано, пока они не миновали плохо организованные пикеты. Под солнцем жара обрушилась на офицеров, свет ослепил глаза.

  - Не сработает, - провозгласил Добряк, скрестив руки на груди. - Будет мятеж, а потом драка за воду; в конце концов почти все погибнут. Даже треклятые морпехи и панцирники в полном числе не удержали бы целую армию...

  - Похоже, вы невысокого мнения о моих подчиненных, - бросила Фаредан Сорт.

  - Сколько среди них добровольцев, Сорт?

  - Понятия не имею.

  - Малазанская политика - брать самых рьяных в морскую или тяжелую пехоту. Преступники, бедняки, изгои, вот кто кончает в регулярных войсках. Фаредан, вы действительно уверены в солдатах? Только честно - никому здесь не нужна пустая болтовня.

  Она отвела взгляд, прищурилась. - Одну лишь странность я заметила, Добряк. Они мало говорят. О чем бы то ни было. Нужно вывернуть такому руку, чтобы вырвать мнение. - Она пожала плечами. - Они знают, что безлики. Такими были всегда, задолго до вступления в ряды армии. Тут... тут или там, все едино.

  - Может, они молчат в пределах слышимости ваших ушей, Сорт, - буркнул кулак. - Готов поспорить, им есть что сказать друг другу, когда вокруг никого.

  - Не уверена.

  - Вы забыли дни, когда сами были в нижних чинах?

  Она вздрогнула. - Нет, Добряк, я не забыла. Но я стояла в пятидесяти шагах от костров, могла бы видеть шевеления губ, жесты, свойственные спорам - но ничего такого. Признаю, это странно, но моим солдатам, кажется, нечего сказать даже друг другу.

  Все замолчали.

  Рутан Гудд стоял, расчесывая бороду пальцами. Лицо его было задумчиво-отстраненным, словно он слушал не спор, а что-то, творящееся в тысяче лиг отсюда. "Или в тысяче лет".

  Фаредан Сорт вздохнула: - Мятеж. Какое мерзкое слово, Добряк. Кажется, вы готовы швырнуть его к ногам моих пехотинцев?

  - Я боюсь, Фаредан. Я не оспариваю ваше право командовать - вы ведь понимаете?

  Она подумала и вздохнула: - Ну, на деле именно его вы и оспариваете. Я не кулак Блистиг, смею сказать. Моя репутация среди солдат вполне достойная. Да, меня могут ненавидеть, но не смертельной ненавистью. - Она рассматривала Добряка. - Разве не вы сами говорили как-то, что намеренно вызываете ненависть в солдатах? Мы должны быть для них магнитными камнями. Когда они смотрят и видят, что мы все терпим, что нас ничто не может поколебать, то сами укрепляются духом. Или я неправильно поняла?

  - Нет. Но сейчас на нас уже не так смотрят, Сорт. В нас видят потенциальных союзников. Против НЕЕ.

  Голос Рутана Гудда был сухим. - Готовы возглавить восстание, Добряк?

  - Спроси еще раз, капитан, и я сделаю все, чтобы тебя убить.

  Рутан холодно усмехнулся: - Извините, я не намерен дарить вам легкий выход, Кулак.

  - Нет. Вы никому ничего не дарите.

  - И что я должен сказать, по-вашему? Она не хочет, чтобы солдаты плакали и вскрывали себе вены, став мягкими. Она хочет совершенно иного. Не просто твердости. - Он смотрел на собеседников. - Они должны быть дикими. Беспощадными. Упорными, как скала в море.

  - В шатре...

  - Вы не поняли, - оборвал Рутан. - Думаю теперь, никто из вас не понял. Она сказала: посмотрите вдаль, в глаза Увечного Бога. Посмотрите и ощутите. Но ведь вы не сможете, Добряк. Правда? А вы, Кулак Сорт? Лостара? Кто-то из вас?

  - А вы? - рявкнул Добряк.

  - Ни шанса.

  - Она спутала нас - какой в этом прок?

  - Зачем бы ей? - возразил Гудд. - Вы просили большего. А потом я, черт подери, пригвоздил ее к дереву безумными словами насчет служения. Она стала отбиваться, и это, друзья, был самый человечный облик Адъюнкта, нами виденный. - Он смотрел на них. - До этого я был в нерешительности. Оставаться ли? Или ускакать прочь от всего? И если я останусь, то не потому, что кто-то сумеет меня удержать - это понятно?

  - Но, - сказала Сорт, - вы еще здесь.

  - Да. Отныне я с ней, так долго, как она потребует.

  Кулак Добряк поднял руку, словно желая ударить Рутана. - Почему?!

  - Вы так и не въехали. Никто из вас. Слушайте. Мы не смеем взглянуть вдаль, в глаза страдающего бога. А она смеет. Вы требовали от нее большего - боги подлые, чего еще она может дать? Она ощущает сострадание, которого мы позволить себе не можем. За всем этим "холодным железом" она чувствует, а мы - нет. - Он невыразительно глянул на Добряка. - При этом вы требуете большего.

  Камни лопались на жаре. Немногочисленные насекомые трещали радужными крыльями.