Какие волшебные мечты! Однако их оттесняла все дальше растущая тревога: какого Франсуа встретит она на берегу? Угнетенного, придавленного угрызениями совести, каким она едва ли не насильно извлекла из Пинероля, или совсем другого, преображенного несколькими месяцами одиночества посреди океана? В любом случае прежний Бофор, полный отваги, жизненной силы и веселья, канул в Лету. Человек, к которому она торопилась, официально именовался бароном Ареном, поплатившимся ссылкой за чересчур тесную связь с Фуке и нашедшим убежище в доме, приобретенном некогда для мадемуазель де Валэн.
Убежище можно было считать надежным: король, его заклятый враг, не проявлял интереса к острову, которым его некогда пытался пугать Кольбер. Он не держал на нем гарнизона, более того, отдал его бесстрашной Мадлен Фуке, добившейся уважения к себе неустанной борьбой за добрую память о муже и возвращение имущества. Островитяне, оплакивавшие бывшего своего хозяина, были вознаграждены ею сторицей.
Чем больше загораживали дикие скалы острова горизонт, тем сильнее становилось волнение Сильви. Ее сердце переполнено любовью, но сохранил ли любовь тот, к кому она стремится?
Лодка обогнула мыс, за которым находился порт Спасения и небольшая скала, увенчанная домиком и мельницей Танги Дрю, рядом с которой Сильви завещала ее похоронить. На песке лежала перевернутая лодка, которую чинил человек, смахивающий бородой и длинными седыми волосами на викинга. На нем были только штаны, кончавшиеся бахромой у колен: он с наслаждением подставлял солнцу темный, как у американского дикаря, торс.
Услышав оклик кормчего лодки, доставившей Сильви, он выпрямился и приставил ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше рассмотреть гостью. Сильви облегченно перевела дух: то ли прежний Франсуа никогда не исчезал, то ли его вернул к жизни остров. Широко улыбаясь, он вошел в прозрачную воду и зашагал навстречу лодке. Сердце норовило выпрыгнуть у Сильви из груди: никогда еще он не был так красив! Немало придворных щеголей позавидовали бы этому молодцу 56 лет, закаленному долгими плаваниями. Своим прежним громоподобным голосом он крикнул лодочнику, с которым был, как видно, знаком:
– Спасибо, что наконец-то привез мне жену! Я уже сомневался, что это случится.
– Если она задержалась без причин, пускай просит прощения, – пробасил в ответ бретонец. – Заповедь гласит: жена да последует за мужем!
Франсуа со счастливым смехом взял Сильви на руки и перенес на берег. Двое матросов выгрузили из лодки ее кожаный сундучок и большой мешок, а затем снова поймали парусом ветер. Франсуа опять взял Сильви на руки и молча заторопился по пляжу, потом по тропинке, перешедшей в грубые ступени. В дом он ворвался, как ураган, и захлопнул дверь ударом ноги, едва не сорвав с петель. Только тогда он поставил Сильви на ноги и отошел на два шага, чтобы полюбоваться ею.
– Вот ты и дома! – прорычал он неожиданно свирепо. – Долго же мне пришлось тебя ждать!
Он даже не удосужился ее поцеловать. Оскорбленная Сильви не обращала внимания на щекочущий запах ухи, наполнявший бывшую молельню. В помещении царил образцовый порядок, в старом камине пылал огонь, в медном сосуде красовались дикие цветы. Все указывало на то, что здесь постаралась женщина. Сильви не смогла этого снести.
– Вам известно, что мне потребовалось несколько месяцев, чтобы привести в порядок дела. Впрочем, как я погляжу, вы тут не скучали. Сразу видно, что живете не один.
Он рассмеялся, подошел к ней, обнял и так стиснул, что у нее перехватило дыхание.
– Ты права: я не знал одиночества, потому что со мной всегда была ты.
– Не я занималась уборкой и стряпней...
– Эту загадку мы отложим на потом. Значит, ты заподозрила, что здесь заправляет женщина, спрятавшаяся при твоем приближении?
– Очень может быть! Отпустите меня! Я задыхаюсь...
– К этому я и стремлюсь. Я задушу тебя поцелуями и доведу до обморока своей любовью!
Он слегка разжал объятия, чтобы дать ей глотнуть воздуху, а потом с такой ненасытностью принялся целовать в губы, что она вынуждена была отбиваться, не желая превращаться в игрушку в его сильных руках, хотя в ней пробуждались мало-помалу забытые, казалось бы, чувства. Но его пыл был так велик, что она не могла, да всерьез и не хотела ему противостоять. Прекратив сопротивление, она отдалась желанию, захлестывающему ее все сильнее.
Почувствовав, что борьба прекращена, Франсуа начал ее раздевать – ласково, но проворно, не прерывая поцелуев. Когда на ней не было уже ничего, кроме белых шелковых чулок на синих подвязках, он отстранился и воззрился на нее в немом восхищении. Лучи солнца, заглянувшие в оконце, заставляли ее жмуриться, руки инстинктивно прикрывали обнаженную грудь. Он ласково развел их.
– До чего ты красива! – простонал он. – Тебя можно принять за молоденькую девушку, так безупречны очертания твоего тела! Ты совершенно не изменилась. Как тебе это удалось?
Она широко раскрыла глаза и хитро улыбнулась.
– Я следила за собой. Наверное, не смея признаться в этом самой себе, я всегда мечтала рано или поздно стать твоей...
– Так стань же моей, любимая! Настал день, которого я так ждал!
...Спустя длительное время оба с юношеским аппетитом набросились на густую уху, сваренную женой мельника, следившей и за чистотой в доме. Франсуа то и дело замирал с ложкой в руке, не в силах отвести от Сильви глаз, как ни клонило его ко сну. Розовые лучи заката ласкали ее кожу и гладили волосы, рассыпанные по плечам.
– Известно ли тебе, моя богиня, что мы совершили грех и будем грешить впредь?
Она в ужасе выронила ложку. То, что произошло только что между ними, было так прекрасно, так значительно, что назвать это грехом было равносильно оскорблению.
– Вот как ты на это смотришь? – молвила она тоном печального упрека.
Он расхохотался, вскочил с табурета и, схватив Сильви за плечи, заставил встать и прижаться щекой к его груди.
– Нет, конечно! Тебе известна моя приверженность дурацким шуткам. Но нашим душам все равно грозит опасность, и мы должны ее избежать. Одевайся скорее! Нам надо идти...
– В такой час? Куда?
– Прогуляться. Вечер так чудесен...
Они побрели, взявшись за руки, как дети. Сильви думала, что они будут гулять вдоль берега, но Франсуа заставил ее повернуться к морю спиной и повел к маленькой церкви, которую она хорошо помнила, потому что часто молилась в ней, когда скрывалась от палачей Ришелье.
– Что ты задумал? – спросила она, не замедляя шаг. – Хочешь исповедаться на ночь глядя?
– Почему бы и нет? Господь, как тебе известно, никогда не дремлет.
Мысль показалась ей странной, но перечить ему она не захотела. Приятно снова войти в маленький молитвенный зал под низкой колокольней, выдерживающей все покушения стихии... Церковь стояла среди руин старого замка, в окружении убогих жилищ. Франсуа направился к ближайшей из лачуг, единственной, где еще не тушили свет. Свеча озаряла пожилого мужчину за скромной трапезой – местного священника. Трижды постучав в низенькую дверь, Франсуа вошел, толкая перед собой Сильви. Священник поднял глаза, узнал своего гостя и сказал с улыбкой, встав из-за стола:
– Приплыла? Значит, уже сегодня?
– Если это вас не затруднит, ваше преподобие. Вы давно знаете, как мне не терпится...
– Тогда идемте, – ответил священник, дружески пожав Сильви руку.
Сильви хотела что-то сказать, но от волнения запнулась. Франсуа прижал палец к губам:
– Тсс! Помолчи немного.
Они направились следом за священником в церковь, дверь которой была закрыта на простую задвижку. Впустив гостей, он запер дверь изнутри на ключ. Внутри было темно, только трепетал красный ночник перед дарохранительницей.
– Сейчас я зажгу свечи.
Священник зажег две свечи на алтаре, надел на шею епитрахиль, затем поманил Франсуа и Сильви.
– Я выслушаю вашу исповедь, госпожа, а потом – исповедь вашего... спутника.
Поняв, что сказанные недавно Франсуа слова об исповеди не были шуткой, Сильви испуганно спросила:
