— Они вас подвели, Мэри! Вы поверили их басне, будто Эндрю Браун будет прощен, когда уляжется шум процесса! Не верьте им! Они затягивают петлю на вашей шее. Они собираются повесить Эндрю Брауна! Встаньте, Мэри, и расскажите всю правду! В противном случае кровь Эндрю Брауна падет на вас.

Публикой овладело исступление. Юристы повскакивали с мест, крича и протестуя. А над невообразимым шумом раздавался хриплый настойчивый голос:

— Не позволяйте Мэри и женщинам ее притона уйти из зала суда! — кричал он. — Они знают, кто убил этого мальчика! Допросите их, и они вам скажут, кто убийца.

Понемногу шум в зале улегся. Молчаливый рыжеволосый юрист, защитник Эндрю Брауна, одержал победу, ибо, последовав совету Эдит Карсон и воспользовавшись сведениями, которые раздобыла для него Маргарет, он смог докопаться до истины.

— Постарайтесь разузнать, есть ли у вашего Брауна любовница, — сказала Эдит.

Подумав над этими словами, он догадался наконец, к чему вели те намеки, которые делали ему женщины, посещавшие ресторан на Стэйт-стрит. Ему все стало ясно: эта Мэри, содержавшая притон на улице, где произошло убийство, была любовницей Эндрю Брауна. Теперь ее прерывистые рыдания огласили зал суда, и публика услышала рассказ о трагедии, разыгравшейся в притоне, неподалеку от которого стоял полисмен и беззаботно играл дубинкой. Это была повесть о невинной деревенской девушке, которую содержательница притона заманила и продала сыну миллионера, об отчаянной борьбе в маленькой комнатке между похотливым юнцом и испуганной, но храброй девушкой, об ударе стулом по голове, которым мужчина был убит, об обезумевших от ужаса обитательницах притона, которые, дрожа всем телом, вынесли труп и выбросили его на улицу…

— Они уверяли меня, что дадут Эндрю возможность выпутаться, когда шум уляжется, — рыдая, рассказывала содержательница притона…

Мак-Грегор вышел из здания суда; сердце его бешено колотилось, когда он шел по улице. Он весь горел огнем одержанной победы. Его путь лежал через мост, и по дороге он прошел мимо фруктового склада, где началась его карьера в Чикаго и где он дрался с рослым белобрысым немцем. Когда настала ночь, он пошел по Кларк-стрит, прислушиваясь к тому, как мальчишки-газетчики кричат о его победе. Он казался себе крупной фигурой в жизни города. Он чувствовал в себе способность устоять против всех, перехитрить всех и одолеть, добиться могущества и занять видное место в обществе.

Сын шахтера был опьянен новым, незнакомым ему до этого ощущением славы. Он прошел Кларк-стрит и направился к озеру. Там он увидел улицу, по обеим сторонам которой высились огромные дома, окруженные садами, и ему в голову пришла мысль, что, возможно, когда-нибудь он и сам обзаведется таким домом. Казалось, хаотический шум современного города остался где-то далеко-далеко. Дойдя до озера, он остановился и задумался о том никудышном бездельнике, мальчишке из Угольной Бухты, который вдруг превратился в знаменитого юриста большого города. Горячая волна прокатилась по всему его телу.

— Я буду одним из победителей, одним из тех немногих, кому удается вынырнуть на поверхность! — прошептал он.

Его сердце сильно забилось, когда он вспомнил, каким вопрошающим взглядом посмотрела на него Маргарет Ормсби в зале суда, когда он силой своей могучей воли прокладывал себе путь сквозь сети лжи и подлога.

Часть пятая

Маргарет Ормсби была типичной представительницей современного ей американского общества и очень обаятельной личностью. Ее отец, Дэвид Ормсби, король земледельческих орудий, выбился к богатству и славе из страшной нищеты. Он знал, что значат постоянные поражения и разочарования, и решил, что его дочь не должна проделывать тот же путь. Маргарет окончила университет, со вкусом одевалась, знала толк в красивых нарядах, умела вести себя в обществе и обладала хорошо развитым телом и умом. Вдобавок ко всему этому она, несмотря на полное незнание жизни, умела трезво и уверенно смотреть ей прямо в лицо. За годы, проведенные в университете, она приняла определенное решение:

— Что бы со мной ни случилось, я не допущу, чтобы моя жизнь стала тупой и неинтересной.

Однажды, когда из Чикаго к ней приехала подруга, они отправились за город и, усевшись на траве, принялись беседовать.

— Мы, женщины, всегда были дурами, — заявила Маргарет. — Отец и мать сильно ошибаются, если думают, что я с тем вернулась домой, чтобы сейчас же выйти замуж за какого-нибудь бездельника. Я знаю толк в хорошей папиросе и с удовольствием выпью стаканчик вина. Для тебя это ничего не значит, мне тоже не очень важно, но тем не менее за этим кое-что кроется. Меня возмущает покровительственный тон мужчин по отношению к женщинам. Они, мол, хотят охранить нас от зла! Меня тошнит от одной этой мысли, и я знаю, что тысячи девушек разделяют мое мнение. Кто дал мужчинам это право? По всей вероятности, все-таки наступит день, когда какой-нибудь мужчина, мнящий себя великим дельцом, захочет принять на себя заботы обо мне. Нет, уж лучше не трудитесь. Сейчас рождается новая порода женщин, и я буду одной из них. Я жажду сильных переживаний, я хочу упиваться жизнью! Придется папеньке с маменькой примириться с этим.

Маргарет встала и принялась взволнованно ходить взад и вперед, подняв руки над головой, словно готовясь нанести кому-то удар. Она напоминала красивого молодого зверя, готового встретить врага; в ее живых глазах отражалось все ее настроение. Казалось, она опьянела от своих слов.

— Я могу взять от жизни все, что можно! — крикнула она. — Я могу испытать и страсть, и силу, и даже зло жизни. Я хочу быть одной из новых женщин, спасительниц нашего пола.

Маргарет Ормсби и ее отца связывали крепкие узы дружбы. Дэвид Ормсби был голубоглазым широкоплечим мужчиной шести футов и трех дюймов ростом, в нем чувствовались сила и благородство, выделявшие его среди всех других мужчин. Дочь сознавала силу отца и нисколько не ошибалась; это был действительно необычайно одаренный человек! Под его наблюдением даже изготовление плугов превратилось в искусство. На фабрике он никогда не переставал играть роль командира, но в то же время внушал доверие к себе. Когда поднимался переполох из-за какой-нибудь катастрофы, он умел сразу всех успокоить и водворить порядок. Агенты, разъезжавшие по деревням и рекламировавшие его плуги, проникались под влиянием этого человека рвением миссионеров, несущих свет непросвещенным. Когда держатели акций треста земледельческих орудий приходили к Дэвиду Ормсби, взволнованные слухами о надвигающемся индустриальном кризисе, они не порывали с ним и выписывали новые чеки на покрытие нужд треста. Это был человек, возвращавший людям их пошатнувшуюся веру.

Для Дэвида Ормсби изготовление плугов было вопросом жизни. У него были еще другие интересы, но все они стояли на заднем плане. Он считал себя способным стать культурнее большинства своих сотрудников, а потому не отставал от достижений науки и искусства и порой до поздней ночи зачитывался книгой после долгого и тяжелого рабочего дня.

По мере того как Маргарет росла, она вызывала у отца все большую и большую тревогу; временами ему казалось, что неуклюжий, беззаботный подросток вдруг превратился в современную, решительную женщину. Смелость ее духа смущала его. Однажды он сидел у себя в конторе и читал ее письмо, в котором она извещала, что собирается домой. Это письмо было характерным излиянием импульсивной девушки, которая, казалось, лишь накануне вечером заснула на плече отца. Дэвид Ормсби был смущен мыслью, что он, честный производитель плугов, получил от своей молоденькой дочери письмо с восхвалением какой-то новой жизни, которая, по его мнению, могла только привести женщину к гибели.