Чувствуя, как в груди закипает ярость, Майк сказал:

— Сегодня днем он был у отца Коннелли. Вы знаете об этом?

— Нет. Что произошло?

После того как Майк объяснил, что случилось, Меррик вовсе не выглядел удивленным. Майк понимал, что другие полицейские, такие как Тугодум Эд, следят за Джоуной, вот только он не мог говорить об этом. Если он это сделает, то признает, что нарушил условия своего испытательного срока, и отправится в тюрьму, а Джоуна будет преспокойно спать в своей постели.

— А как насчет сиделки из хосписа, которая ухаживает за Джоуной? Вы с ней разговаривали?

— Откуда вам известно, что к нему приставлена сиделка из хосписа?

— Сорока на хвосте принесла. Об этом все знают. Это правда?

Меррик кивнул.

— Да, ее призвали на помощь.

— И?

— Я прошу вас держаться от нее подальше.

— Я почему-то уверен, что ограничения моего испытательного срока не распространяются на сиделку.

— Вчера вечером кто-то позвонил в участок и сообщил, ч то на другой стороне улицы от дома Джоуны припаркован грузовичок. К сожалению, звонивший не рассмотрел ни лица водителя, ни номерных знаков. Если вы окажетесь рядом с Джоуной — хотя бы только для того, чтобы поздороваться, — ему достаточно снять трубку телефона и позвонить нам, и вы моментально отправитесь отбывать срок. А ведь вам грозит от пяти до восьми лет тюрьмы. И прямо сейчас я ничего не могу сделать, чтобы вмешаться.

— Парень с лучшим адвокатом всегда выигрывает, правильно?

— Благодаря О. Джею [6]мы стали жить в другом мире. — Меррик отодвинул в сторону свой кофе и перегнулся через стол. На лице его появилось серьезное выражение. — Правда состоит в том, что вы мешаете расследованию.

Причем очень сильно мешаете. Когда все случилось, Джоуна охотно сотрудничал с нами, но потом появились вы, чуть не убили его, и теперь он шагу не сделает, не посоветовавшись со своим адвокатом.

Майк молчал.

— Джоуна живет взаймы. Я знаю, как получить от него то, что мне нужно, но для этого вы должны держаться как можно дальше от него, сиделки и всего этого дела. Предоставьте мне заниматься своим делом и беспокоиться о Джоуне. Возвращайтесь к своей прежней, нормальной жизни.

— У меня больше нет никакой жизни, — ответил Майк, — и я уверяю вас, что то, что от нее осталось, трудно назвать нормальным.

Бар располагался на окраине города, неподалеку от Челси, и носил весьма подходящее название «Последний приют». Заведение всегда вызывало у него в памяти черно-белый снимок, который он видел в катехизисе, еще когда учился в приходской средней школе: грешные души, которых не пускают в рай, лежат на больничных койках, и лица их искажены от боли. Они ничем нe отличались от здешних постоянных посетителей, потеря иных, злых и отвергнутых людей, просаживавших свои пенсионные пособия, пособия по инвалидности и чеки на оплату социальных нужд. Целыми днями они переходили из одного бара с тусклым освещением и клубами сигаретного дыма под потолком в другой, ничем не отличавшийся от предыдущего.

Бармен был молодым парнишкой, едва за двадцать, в синей рубашке с обрезанными рукавами, выставлявшей напоказ татуировки в виде колючей проволоки на бицепсах.

— Стаканчик «Джека» и что-нибудь запить, — попросил Майк.

— Что именно?

— Все равно.

Один-единственный стаканчик. Это все, что ему сейчас нужно. Нормальные люди приходят домой после рабочего дня и расслабляются с помощью выпивки, которая становится для них наградой за нелегкий труд. Всего один стаканчик, чтобы успокоить нервы и заснуть ночью. Его офицер по надзору за условно-досрочно освобожденными наверняка не позвонит и не заявится к нему в такой час.

Вернулся бармен и поставил перед Майком на стойку стаканчик виски и бокал пива. Майк облизнул губы и уставился на выпивку.

«Ты жалеешь себя».

Предположим, это правда. Ну и что с того? Что плохого в том, если он пожалеет себя? И почему он должен соблюдать правила, регулирующие каждый его шаг, тогда как этот кусок дерьма может ходить там, где хочет?

Майк взял стопку и поднес ее к губам. Запах алкоголя защекотал ему ноздри.

Всего один стаканчик. Один-единственный, чтобы заснуть, и он отправится домой.

«Один стаканчик перейдет в два, три, четыре и пять, тебе станет хорошо, и ты напьешься, а потом сядешь за руль и поедешь к Джоуне. Если тебе так хочется опрокинуть этот стаканчик — пей, но, по крайней мере, будь честен с самим собой».

Майк опустил стаканчик на стойку, отцепил от пояса свой сотовый и набрал номер, который знал наизусть.

— Ты никогда не задумывался над тем, в чем разница между чистилищем и жизнью?

— Отец Джек? — спросил Билл сонным голосом. — Честное слово, я не трогал себя в неприличном месте.

— Час назад они нашли куртку Сары на вершине Холма. — Майк сделал глубокий вздох и проглотил комок в горле. — Она была надета на крест.

— Ты где?

— Смотрю на стакан «Джека» с пивом в «Последнем приюте».

— В этой дыре? Господи, Салли, если ты хочешь слететь с катушек, то, по крайней мере, мог бы выбрать для этого местечко поприличнее.

— Я видел его сегодня вечером.

— Кого?

— Джоуну, — ответил Майк и пересказал Биллу все, что случилось сегодня.

— Выходит, Тугодум Эд оказал тебе большую услугу, — заметил Билл. — Он хороший парень. Приходил навестить мою мать, когда она лежала в больнице.

Майк смотрел, как капельки влаги сбегают по запотевшей стенке бокала с пивом. На другом конце линии он расслышал нечто похожее на захлопнувшуюся дверцу машины и протяжное завывание стартера.

— Выкинь это из головы, Салли.

— Прошел уже час, а я все еще хочу убить его.

— Предоставь его старухе с косой. Оно того не стоит.

— Джесс переезжает в Нью-Йорк.

— Все уезжают из Белхэма. Кстати, сегодня вечером после спектакля я повез всех в кафе в Род-Айленде, где подают бифштексы. Помнишь его, на шоссе номер шесть? Угадай, кого я там встретил? Бам-Бама с новой подружкой. Ее зовут Надин. Ты уже встречался с ней?

— Еще нет.

— Она тупее Анны Николь Смит.

— Этого не может быть.

— Надин думала, что свинина растет в лесу, как грибы. Между прочим, следующая игра «Пэтриотс» в воскресенье отменяется. Похоже, Бам-Бам неожиданно засобирался в Аризону. Угадай зачем.

— Полагаю, не для того, чтобы поглазеть на Большой каньон.

— Посетить спа-салон. Надин хочет, чтобы Бам сбросил несколько фунтов, вот она и тащит его на неделю в спа.

На завтрак он будет есть оладьи из проростков пшеницы, заниматься йогой, принимать грязевые ванны, стоун-массаж и клизму.

Майк задумчиво крутил в пальцах стаканчик с виски.

— Влюбленные способны на самые невероятные поступки, — сказал он, думая о предстоящем переезде Джесс в Нью-Йорк, который, как он подозревал, был связан, по крайней мере частично, с новым мужчиной в ее жизни.

— Этот жирный ублюдок даже отбелил себе зубы. Я говорю ему: «Бам, тебе что, стало жалко пары баксов за пузырек корректора, чтобы раскрасить свои зубы, как ты сделал перед нашим выпускным вечером?»

Майк сухо рассмеялся.

— Видишь, как смешно. А что Надин? Она просто сидела и смотрела на меня. Клянусь, я прямо-таки слышал, как в голове у нее крутится одна-единственная мысль, как канарейка в пустой комнате. Держись, Салли, я уже почти приехал.

Когда вы прибегаете к помощи средств массовой информации, все заканчивается тем, что они начинают использовать вас. Роза Жиро с самого начала вбила Майку в голову эту простую истину: «Майк, им нужны твои слезы. Это все, что их интересует. Они хотят, чтобы ты плакал для них, кричал и ругался, — они хотят, чтобы ты сломался перед камерой, и добиться этого они могут, только задавая тебе провокационные вопросы. Когда они начнут их задавать — а это произойдет обязательно, причем снова и снова, — всегда помни о своей дочери. Всегда помни о том, что за каждым идиотским вопросом стоят камеры и магнитофоны, которые передадут в эфир историю Сары и ее фотографии. Чем дольше тебе удастся поддерживать к ней общественный интерес, тем выше вероятность того, что рано или поздно, но у кого-нибудь появится нужная информация. Так что стой и терпи, потому что может настать такой момент, когда они тебе понадобятся».