— Джоуна умирал сегодня утром и отказался говорить.

— Почему это вас удивляет?

— Вас там не было. Он страшно боялся умирать. Я видел это по его глазам.

— Разумеется, ему было страшно. Вы уже отделали его один раз. Задохнуться или быть избитым до смерти… Что бы вы выбрали?

Майк спросил:

— Вы узнали что-либо еще?

— Лаборатория обнаружила два волокна, оба синтетические. Одно из них совпадает с той имитацией меха енота, что Джоуна носит на капюшоне своей куртки. Но coup de grace [14]— это единственный волосок, который эксперты обнаружили на одном из обшлагов куртки.

— Это был волос Джоуны.

— В самую точку. По словам моих источников, Меррик может со дня на день нагрянуть к Джоуне с ордером на обыск. Располагая такими уликами, я бы предположила, что домой Джоуна уже не вернется.

Наконец-то. Прошло пять лет, и теперь он имел осязаемые вещественные доказательства, привязывающие Джоуну к исчезновению Сары.

Майк уставился на фотографию куртки. Эта борьба отняла у него столько времени и сил, что он надеялся ощутить… Что? Отмщение? Неужели? Почему же в таком случае он не чувствует ничего, кроме опустошения?

«Чувство опустошения вызвано шоком».

— Я не отдам вам эту папку, — заявила Нэнси. — Если кто-нибудь увидит вас с ней и об этом станет известно Меррику или еще кому-либо, связанному с этим делом, мне чувствительно прищемят задницу.

— Спасибо вам. — Майк все еще не мог прийти в себя.

— Не за что.

Нэнси встала, держа в руке портфель и папку, и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Майк откинулся на спинку кресла и провел рукой по гладкой поверхности стола, глядя в окно на полудюжину небоскребов, торчащих вдали, на горизонте.

— Прошу прощения за то, что Нэнси вела себя так резко, — спустя несколько мгновений сказала Сэм. — Она хороший человек. Просто у нее были большие проблемы с пьяницами. Ее отец и брат алкоголики.

— Ну, по крайней мере, ты знаешь, чего от нее ожидать. Спасибо за то, что организовала эту встречу, Сэм. Я твой должник.

— Я могу еще чем-нибудь помочь?

Майк покачал головой и закрыл глаза. Потирая их, чтобы избавиться от непрошеной влаги, он представил курточку Сары лежащей в ящике для вещественных доказательств, с заклеенной клейкой лентой крышкой, в каком-нибудь темном шкафу.

Когда он открыл глаза, Сэм смотрела на него. Выражение ее лица было беззащитным, как много лет назад, вечерами на пляже, когда они сидели рядышком и поверяли друг другу свои разочарования и обиды. Тогда она выслушивала его рассказы об отце и не судила его, и Майк готов был биться об заклад, что она не станет осуждать его и сейчас.

— Мне все время снится один и тот же кошмар, — признался Майк. — Сара спит в своей комнате и плачет во сне. Плачет и не может успокоиться. — Он сделал глубокий вздох и продолжал: — Я хватаю подушку и прижимаю к ее лицу. А вчера ночью мне приснился другой кошмар. Мы едем в машине, Сара плачет, и я вышвыриваю ее вон. Я. Ее отец. Почему мне снятся такие сны, хотел бы я знать?

Той ночью Сара вновь пришла к нему.

Она стояла на краю пруда Салмон-Брук в застегнутой под горло розовой курточке, но капюшон Пыл откинут, и лицо дочери оставалось ясным и чистым. Она приоткрыла рот и высунула язык, облизывая нижнюю губу.

— Смотри, папочка, смотри! — закричала она, едва не срываясь на визг от восторга, и поехала через пруд, судорожно перебирая ногами в манере «О господи, я сейчас упаду», свойственной всем юным фигуристам, и размахивая руками, как крыльями.

Майк катился на коньках рядом с ней. Стоял чудный зимний день: небо было пронзительно-синим, а воздух — прохладным и свежим, и в нем не чувствовалось той морозной крепости, что заставляет вас сидеть дома. Пруд в форме бобового стручка был битком забит детишками и родителями. В одном его конце, подальше от основной массы народа, мальчишки играли в хоккей, и в ясном воздухе раздавался глухой стук их клюшек об лед.

— У тебя отлично получается, Сара.

— Поехали со мной.

— Я могу взять тебя за руку?

Сара задумалась.

— Ладно, — сказала она и, перебирая ногами, понеслась вперед. — Но мы должны сделать прыжок вертолетиком.

— Ты же знаешь, что я так не умею, хорошая моя.

Сара остановилась, подняла на него глаза и поправила сползшие на кончик носа очки. Сейчас, на ярком солнечном свете, каждая черточка ее лица смотрелась выпукло и объемно: ямочки на бледных ирландских щечках, синева глаз.

— Но ведь так нас будут оценивать судьи, — сказала она.

Он нахмурился, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— По телевизору, папочка, помнишь? Мужчина и женщина катались по кругу. А потом получили очки.

— A-а, ты имеешь в виду фигуристов.

— Мужчина подхватывает женщину и держит ее в воздухе. А судьи дают им очки.

— Ага, понятно. Ну, думаю, на это я способен. Готова?

— Готова, — ответила дочка и протянула руку.

Ее маленькая ладошка напомнила ему наполненные страхом и тревогой дни, когда она лежала в реанимационном отделении для недоношенных детей Центральной клинической больницы Массачусетса, и все четыре фунта ее крошечного тельца опутывали шланги и провода хитроумного компьютерного оборудования. Тогда Сара только училась дышать самостоятельно, потому что легкие у нее еще не сформировались окончательно, а потом сражалась с инфекцией, едва не погубившей ее.

— Папочка!

— Да, хорошая моя?

— Ты невнимательный. Судьи смотрят на нас. Они хотят, чтобы ты поднял меня в воздух и подержал над головой.

Он сделал так, как она просила: поднял ее над головой, что было совсем не трудно, поскольку она весила едва сорок фунтов. Для своего возраста Сара по-прежнему была очень маленькая.

Она вытянула руки и ноги в стороны.

— Морская звезда! Теперь твоя очередь.

Он посадил Сару себе на плечи, а потом обхватил ее ноги одной рукой и прижал их к груди, а вторую руку отставил в сторону.

— Так?

— Назови, что ты делаешь, папочка!

(Гаав-гав)

— Стрелу!

Сара возразила:

— Судьям не понравится такое слово.

— А как бы ты назвала это?

— Бойцовая рыбка!

(Снова залаял Фанг: Гаав-ГАВ!)

Он открыл глаза. Комнату заливал лунный свет. Фанга на кровати не было. Майк повернул голову и увидел, что пес стоит под одним из открытых окон, выходящих на задний двор, уткнувшись носом в сетку и принюхиваясь. Его короткий хвост вилял из стороны в сторону.

Наверное, енот или еще кто-нибудь. Окна на втором этаже были распахнуты настежь, и по дому гулял сквозняк, принося с собой запахи леса.

— Фанг, ко мне!

Пес не сдвинулся с места. Майк встал, чувствуя, как исчезает из памяти лицо Сары, и быстро схватил пса за ошейник.

— Папочка!

Майк отпрянул от окна, налетел на пса и едва не упал. Испуганный Фанг вывернулся у него из рук и залаял.

Голос Сары. Это был голос Сары, и он доносился со двора.

«Я все еще сплю. Сон не окончательно выветрился у меня из головы, и воображение сыграло со мной злую шутку».

Порыв ветра всколыхнул занавески. С бешено бьющимся сердцем он опустился на колени и выглянул в окно. Над темными вершинами сосен висела полная луна, заливая неверным неоновым светом островки слежавшегося снега. Он обвел взглядом задний двор и стал ждать.

«У тебя слуховые галлюцинации. Сегодня ты столкнулся с Джоуной, тебе приснился кошмар, и…»

— Папочка, где ты?

Голос Сары. Это был голос Сары, и она звала его.

Майк нашарил в полутьме джинсы и надел их, дрожащими руками застегнул пуговицу и молнию.

— Папочка?

Он сунул босые ноги в кеды, сбежал по лестнице и влетел в гостиную. Фанг с лаем мчался за ним. Дрожащими руками Майк отпер замок раздвижной стеклянной двери, откатил ее в сторону, и пес выскочил наружу. Майк побежал по тропинке. Низко нависающие еловые лапы, ощетинившиеся иглами, и ветви деревьев закрывали луну, и по мере того как он углублялся в лес, вокруг становилось все темнее. Фанг с лаем несся скачками где-то впереди, и сухие сучья трещали под его лапами.