Сэм промолчала. А Майк вновь вернулся мыслями к только что обретенным воспоминаниям о Рождестве, матери и этому человеку в Бикон-Хилл. Правда ли это? Действительно ли тот мужчина был Жан-Полем? Или же подсознание сыграло с ним злую шутку и подсунуло ложные воспоминания? Картинка выглядела реальной, но теперь он уже ни в чем не был уверен.

Сэм сказала:

— Отойди в сторону.

— А как бы ты поступила на моем месте?

— Возможны варианты.

— Какие?

— Например, сколько дверей ты намерен открыть.

Майк кивнул.

— Второе письмо от моей матери… — пробормотал он. — Там был обратный адрес на конверте.

Сэм молча ждала продолжения.

— Я позвонил твоей подруге Нэнси и спросил, может ли она разузнать что-нибудь об этом адресе, о моей матери и том мужчине, Жан-Поле. Я решил, что Нэнси сумеет найти ее быстрее меня.

— Значит, ты решил разыскать ее.

— Все это время я думал, что Лу… что-то сделал с ней. Закопал ее где-нибудь. А теперь выясняется, что она может быть жива. Я не могу отбросить такую возможность.

— И что будет, если твоя мать жива?

— Не знаю, Сэм. Богом клянусь, не знаю!

Следующие три дня Майк с головой ушел в работу. В понедельник они закончили пристройку и ремонт кухни Маргарет Ван Бурен и переехали к очередному клиенту, на этот раз в Ньютон — к леди с урной. Дотти Конаста вышла на пенсию и была дамой весьма преклонных лет («Нет, правда, когда вы нянчили Моисея, как он себя вел?» — вечно подшучивал над ней Билл). Она страдала старческим слабоумием (без конца рассказывала одни и те же истории о своем покойном муже Стэне) и явно терзалась от одиночества (старушка без устали бродила за ними из одной комнаты в другую). Обычно подобная назойливость клиента, когда тот дышал в затылок и буквально шагу не давал ступить, выводила Майка из себя. Но болтовня Дотти стала для него приятным отвлекающим фактором, позволяющим хотя бы иногда не думать о матери, Лу и Джесс, а теперь и новом персонаже, этом Жан-Поле, мысли о которых не давали ему покоя.

После работы он ехал к Биллу и погружался в веселый, безумный хаос его семейной жизни. Ему обязательно нужно было чем-то занять себя, и он помогал Патти убирать со стола, мыть посуду и купать близнецов — что было совсем нелегко, поскольку те норовили устроить в ванне настоящее сражение. Он помогал Поле делать домашнее задание и приглашал ее на прогулки с собакой. Они говорили обо всем понемножку — о том, почему стало совершенно невозможно смотреть шоу по телевизору, почему мальчишки такие идиоты и почему теннис — отпадная игра. По вечерам он спускался в кабинет, который Билл устроил в подвале, и составлял сметы или смотрел ESPN, MTV и все прочее, что интересовало Билла. Словом, Майк заставлял себя как можно дольше оставаться на ногах, прежде чем подняться наверх и обессиленно рухнуть в постель. Билл знал, в чем дело, и не задавал глупых вопросов.

А потом позвонила Нэнси Чайлдз.

— У меня появилась кое-какая ниточка, но мой французский изрядно заржавел, — сообщила она, а потом, словно прочтя его мысли, добавила: — Да, мы, девчонки из Ревира, иногда в качестве второго иностранного языка учили не только испанский.

— Что вы узнали?

— Дайте мне сначала возможность увязать все воедино, потом я расскажу вам. А звоню я потому, что хотела бы привлечь к этому делу Сэм, — для нее язык лягушатников как родной. Вы не станете возражать?

Он не стал. Сэм и так уже обо всем знала.

По ночам, лежа без сна, он спрашивал себя, что могла раскопать Нэнси. Кроме того, ему не давала покоя история с Джесс. Когда мысли о ней становились невыносимыми, он садился на постели, набирал номер и давал отбой еще до того, как успевал прозвучать первый гудок. Хотел ли он знать правду? Или же просто хотел наказать себя еще сильнее? Ответа у него не было.

Наступила пятница, и Майк пообещал себе, что сполна получит удовольствие от вечера в обществе Сэм. Они не будут говорить о Лу, Джесс и прочем.

Костюм у него был всего один — черный, прекрасно подходивший для свадеб и похорон. Закончив наряжаться, он спустился в кухню Билла и застал близнецов за столом. Девочки были в шортах и рубашках и увлеченно облизывали фруктовое мороженое на палочке, которое таяло, текло у них по рукам и капало на тарелки.

Билл присвистнул.

— Отлично выглядишь, парень.

— И чувствую себя неплохо.

Зазвонил телефон.

— Не хватает только белого платочка в нагрудном кармане, — съязвил Билл и вышел, чтобы снять трубку в гостиной.

Грейс вытащила эскимо изо рта. Язык и губы у нее были фиолетовыми.

— Вы женитесь?

— Нет, — ответил Майк. — Я всего лишь иду на ужин.

— В костюме?

— Это очень приличный ресторан.

— А папа никогда не надевает костюм, когда идет в ресторан.

— Это правда.

— Мамочка говорит, что папа плохо ведет себя за столом.

— И это тоже правда.

— А папа идет с вами?

— Нет, я иду со своей знакомой.

— С девушкой?

Майк кивнул, пытаясь отыскать свои ключи среди газет и альбомов для раскрашивания, сваленных в кучу на кухонном столе.

Грейс заявила:

— У вас некрасивый галстук.

— Ты думаешь?

— У папы есть намного лучше. Со Снупи. Девушкам нравится Снупи. — Грейс повернулась к Эмме. — Он лежит в папином шкафу. Пойди и принеси его.

Эмма молча повиновалась и умчалась за галстуком.

— Вы должны подарить ей цветы, — сказала Грейс. — Девушкам нравятся цветы. Мамочка очень любит цветы, но папа редко ей их дарит, а когда приносит, то не те.

Майк наконец нашел ключи.

— Эй, малышка!

— Да, дядя Майк?

— Оставайся такой всегда.

И он с улыбкой поцеловал Грейс в лобик.

Девочка улыбнулась в ответ.

— Девушкам нравится, когда им покупают мороженое.

Движение на шоссе № 1 «Южное» было ужасным. Майк совсем забыл, что наступил вечер пятницы — час пик — и что люди стремятся как побыстрее выбраться из города, так и вернуться в него. Он сидел в своем грузовичке, а вокруг бампер к бамперу теснились другие автомобили, медленно продвигаясь к кабинкам оплаты за право проезда по Тобин-бридж.

Над головой прогудел самолет, и, глядя, как он карабкается в небо над силуэтами небоскребов деловой части Бостона, Майк вновь подумал о Джесс, о том, как она, подобно его матери, сложила свою прежнюю жизнь в чемодан и улетела, чтобы избавиться от старых проблем. Вот только этого не удавалось еще никому. От своих проблем нельзя избавиться: вы лишь перевозите их за собой в другое место. Облетев полмира, вы все равно остаетесь тем, кем были до этого. Тем не менее он не переставал удивляться тому, сколько людей срывались с насиженного места, оставляя позади все, что знали, и пытались пустить корни в каком-нибудь новом окружении, надеясь, что станут другими, не такими, как раньше. Совсем как Джесс с ее новой одеждой. Может, все дело в новых платьях. И еще в расстоянии между вами. И во времени. Да. Время и расстояние могут заставить вас забыть все что угодно, даже сына или дочь.

«Достаточно спросить об этом мою мать, — подумал Майк. — Или мою бывшую жену».

Ужин превратился в трехчасовое представление и завершился счетом, превышавшим сумму ежемесячного взноса за грузовичок. Когда они вышли из ресторана, на улице уже стемнело. Воздух был свеж, прохладен и буквально искрился ощущением радости жизни, которая переполняет тех, кто сумел пережить очередную ужасную зиму в Новой Англии.

— Нет, ты все-таки должен был позволить мне заплатить за себя, — заявила Сэм, кутаясь в обрывок материи, нечто среднее между шарфом и капором. Она была в туфлях на высоких каблуках и черном платье с разрезом до бедра.

— Я же обещал пригласить тебя в любое место по твоему выбору. Таков был уговор.

— Знаю, но ты так прифрантился… Да еще и шикарный ресторан. Майкл Салливан, вы меня удивляете.

— С приближением к среднему возрасту я пытаюсь найти новое применение своим талантам.