— Ой, Йонтл, Йонтл! — Хаскл произносит это так, что тот шарахается от него.

Я понимаю, что все это только игра: могучему дубу Йонтлу нечего, конечно, бояться пожилого Хаскла, ступающего тихо и размеренно.

— Попадется такому Йонтлу на язык новое словечко, и он им козыряет на каждом шагу, — говорит мне Хаскл, словно мы с ним давно уже знакомы. — Прислал мне Бог помощника на электровоз. Советуюсь с ним о чем-нибудь, а он мне: у нас симпозиум; два человека — у него уже симпозиум.

— Как же иначе? Конечно, симпозиум, товарищ руководитель. А не ташлих!

— Ну вот. Поймал еще одно словечко. Ты сейчас у меня полетишь с моста. Это так же верно, как то, что сегодня праздник.

Интересно было бы посмотреть, как худощавый Хаскл поднимет с места этого богатыря.

— У вас на электровозе, — говорю я им, — наверно, довольно весело.

— Не жалуемся. Железнодорожники вообще веселый народ. Вы встречали когда-нибудь скучного извозчика? А машинист-еврей, если хотите знать, происходит от извозчика. Если отец его не был извозчиком или балагулой, то дед или дядя, как у меня, например. А у тебя, Йонтл?

— Ты разве не знаешь, что я со всех сторон, как ни подступайся ко мне, потомственный пролетарий!

— Ты, я вижу, сегодня по случаю праздника уже заправился.

— Я? Упаси боже!

— А что у вас сегодня за праздник? — спросил я.

Оба они с удивлением на меня посмотрели, точно только что заметили, что в их ряды забрался посторонний.

— Вы разве не знаете, что первое воскресенье каждого августа — это День железнодорожника, наш праздник?

— Ах, да, да, — говорю я, словно сам вспомнил, что сегодня День железнодорожника. И на этом закончились мои вопросы. Вижу ведь, что сегодня не время заводить с ними разговоры на будничные темы. Праздник есть праздник, он дан для того, чтобы веселиться, гулять, шутить. Потому так и ведут себя эти двое.

— Мы были на пикнике в лесу, — говорит мне Хаскл, показывая на идущих рядом людей. — И направляемся в парк на торжественный вечер. Но это еще не все. Потом у нас будет банкет в вокзальном ресторане. Когда-то нелегко было устроить праздник, а сейчас трудно справиться с праздниками. Остаешься от них без сил…

— Не надо столько есть и столько пить! — замечает Йонтл и на всякий случай отодвигается от своего напарника.

— От пикника и прогулки я остался без ног сегодня.

— Ты хочешь сказать — без колес?

— Йонтл, мы обойдемся без твоих истолкований. — И неожиданно обращается ко мне:

— А вы кто будете?

— Транзитный пассажир!

Йонтл останавливается напротив меня с широко раскрытыми руками, словно хочет обнять.

— Послушайте, вы же имеете прямое отношение к сегодняшнему праздничному симпозиуму. А откуда и куда вы едете?

— Езжу по местечкам.

— По местечкам? — В том, как Хаскл переспросил, слышалось: какие местечки? что за местечки? где вы видели в наше время местечки? Но спросил у меня: — Вы, случайно, не были в Сквире? Йонтл, сколько отсюда до Попельни?

— На паровозе или на электровозе? Если на электровозе, то сорок минут езды.

— Ну а от Попельни до Сквиры просто рукой подать. Вы будете надо мной, наверно, смеяться, да? Я уже немолодой человек, я уже дедушка. Но вы бы посмотрели, как тот дедушка бегает, попадая в Сквиру. Я ношусь по местечку, заглядываю в каждую улочку. Вы будете опять смеяться, да? Но не было случая, чтобы я, приехав в Сквиру, не зашел в ремонтные мастерские, где некогда была усадьба достославного ребе Дона. Там был сад, полный яблок и груш. Сколько раз мы приходили домой с порванными штанами и получали затрещины за то, что нарушили заповедь «не укради!». Но как не сорвать яблоко, пахнущее раем?

— Послушайте только, послушайте! — У Йонтла подпрыгнули вверх пшеничные усы. — Поди знай, с кем я рядом стою у пульта в электровозе.

— Вы будете снова смеяться надо мной, да? Я почти всю свою жизнь провел в Казатине, а скучаю по Сквире. Где я только не побывал во время войны — в Польше, в Болгарии, в Норвегии, ну а о Германии и говорить нечего, насмотрелся вдоволь, видел много красивых городов, но ни один из них, слышите, не может идти ни в какое сравнение со Сквирой!

— Знаю!

Хаскл остановился:

— Откуда вы знаете? Вы там были?

— Я тоже провел свое детство в местечке, в Погребище.

— Значит, мы с вами соседи. Я был в Погребище не меньше двадцати раз. Но не обижайтесь, сравнивать Погребище и Сквиру то же самое, что…

Йонтл перебивает его:

— Ты, может быть, скажешь, что Сквира красивее и больше Казатина? Для меня ничто и никто не сравнится с Казатином, объезди хоть целый свет. И знаете почему? Потому что я казатинец, я здесь родился и вырос. У человека, Хаскл, только один дом, и дороже этого дома нет у него ничего на свете. Я знаю, что многие евреи, которые во время войны успели отсюда эвакуироваться, были на новых местах неплохо устроены, но, как только кончилась война, сразу вернулись обратно сюда. Родной дом есть родной дом.

— В Погребище, в Деражне, в Меджибоже и в других местечках, где я побывал, то же самое: кто мог вернуться — вернулся.

Хаскл глубоко вздыхает:

— Вернулись и нашли могилы…

— Хаскл, сегодня праздник.

Но Хаскл, видать, не из тех людей, которые одним прыжком преодолевают пропасть и возвращаются от того, что было, к тому, что есть. У него это происходит гораздо медленнее, чем у Йонтла.

— Сколько же еврейских семейств живет теперь в Погребище?

— Точно не знаю, не считал, но семейств двадцать пять, тридцать, наверно, наберется.

— А сколько, вы думаете, можно собрать в Казатине или в Сквире?

— О чем ты говоришь, о чем? — останавливает его Йонтл.

— Ну а если наберется от силы даже пятьдесят-шестьдесят семей. А знаете, сколько раньше жило в Сквире? Такая резня, какая была в Сквире…

— Хаскл, может быть, хватит? Сегодня все-таки праздник.

То ли напоминание о празднике помогло Хасклу преодолеть пропасть прошлого, то ли он сам с этим справился, но он вернулся к сегодняшнему дню и спросил меня:

— А что вы делаете в местечках?

Но Йонтл, наверно, лучше меня знает, что я делаю в местечках, и опередил меня:

— Наверно, заготовитель.

Такой подсказки, честно говоря, я не ожидал.

— Вы почти догадались, — ответил я. — Но я заготавливаю особое сырье.

Узнав, какое «сырье» я собираю в местечках, они оба пристали ко мне, чтобы я с ними пошел в железнодорожный парк, откуда уже доносилась музыка духового оркестра. И всеми силами доказывали, что в Казатине мне сегодня делать нечего.

— Сегодня казатинцы в парке, если не все, то добрая их половина. Именно та половина, у которой вы можете заготовить столько «сырья», что не увезете его на электровозе. Пусть вам скажет Хаскл. Он у нас авторитет. Машинист у нас всегда авторитет. Разве не так, Хаскл?

— Йонтл, перестань! — И спрашивает меня: — Что же вы вдруг остановились?

Объясняю, почему я не могу провести сегодняшний день в парке. Я просто не имею времени. И показываю им мой билет, который действителен только до послезавтра.

— А ну дайте мне его, пожалуйста, — и Йонтл кладет мой билет в свой карман. — Не волнуйтесь. Вы пешком в Жмеринку не пойдете. А спорить со мной нечего. Силой вы у меня билет не отнимете. А если вы будете скандалить, то я скажу кассирше, чтоб она вообще вам билет не компостировала. И будете сидеть в Казатине столько, сколько мы захотим!

— Послушайте, — говорю я Йонтлу, — ваша фамилия случайно не Вайнштейн?

— Почему вдруг Вайнштейн?

— У вас в Печоре никого нет?

— В Печоре?

— В Печоре со мной случилась точно такая же история. Печорский Вайнштейн как две капли воды похож на вас.

— А ну опишите мне его! Может быть, это действительно мой родственник? Как, говорите вы, его фамилия? Вайнштейн? А что это за история?

И я рассказываю им историю, которая случилась со мной в далеком северном городе Печора.

Поезд Воркута — Москва отходил от станции Печора около пяти утра. Но Печора пока еще не такой город, в котором можно на ночь заказать такси. Об автобусах и говорить нечего — даже в больших городах не курсируют ночные автобусы. Но как же все-таки попасть в пять утра на поезд? Местный человек найдет возможность доехать до вокзала. А если ты живешь в гостинице? Шагать с чемоданом по темным заснеженным улицам? Оглядываться и присматриваться, не подвезет ли тебя кто-нибудь? Тащиться в такую даль в сопровождении печорского ветра — удовольствие маленькое. И я поступил так, как поступают многие в моем положении: около одиннадцати вечера перебрался из гостиницы на вокзал.