– Аминь, – произнес Бренди Куинн, не поднимая глаз от могилы, которая служила оправданием его присутствия на кладбище. Рюбен Джадж говорил ему, что показаться на похоронах Айзека – безумие. Этого только и ждут Гровнор Вейл или его агенты. Они будут следить за кладбищем. Пойти переодетым? Борода, перекрашенная в черный цвет, притворная хромота благодаря камешку в левом ботинке – жалкая попытка маскировки, раскрыть которую легче легкого. Стоило ли столько лет скрываться, чтобы разоблачить себя как раз тогда, когда они этого ждут?

Но годы разлуки лежали невыносимой тяжестью на плечах Брейди. Айзек Шелтон был его другом. Айзек Шелтон вырастил его, обучил, не оставлял советами, – он дал ему все, что мог дать. А кончилось тем, что Брейди покинул его и ушел не оглядываясь. Он порвал с ним все связи, разбил старику сердце, швырнул ему в лицо все труды его жизни. «Как я могу не пойти?» – сказал он Рэндаллу.

«Поздно, – говорили ему. – Что это может дать?»

Но они не поняли самого главного. Что это может дать? Да все! Может быть, не Айзеку – хотя и с этим можно спорить, если припомнить все, во что ты верил в детстве, – но уж во всяком случае Брейди Куинну.

Из ближайших друзей Брейди это понимал один только Старый Билл. В прежние времена, еще до того, как вся Америка двинулась на Запад, Уильям Гаррисон Хэч вел одинокую жизнь горца. Он-то знал, что даже долгая разлука не может ослабить сердечных уз. «Иди», – сказал ему Билл Хэч и, хотя все остальные в недоумении посмотрели на него, не стал ничего объяснять.

Брейди поднял глаза к небу и увидел, что тучи собираются снова. Сейчас начнется дождь. Не настоящий честный ливень с бурей, какой бывает в горах Запада, а гнусная мелкая морось. Он ненавидел Бостон. Его отвратительный климат, его подленьких людей, его тесноту и скученность. Он всей душой хотел вернуться на Запад – туда, где важно не то, кем были твои родители, а то, кто есть ты сам.

А Айзек любил этот город и ни разу надолго отсюда не уезжал. Не мешает помнить, что у всякого свои вкусы и пристрастия. Одни выше всего ценят семью и традиции, другим дороже свобода и новые горизонты. Как-то Айзек сказал, что корни его глубоко сидят в каменистой почве Новой Англии. И только в ней может лежать тело Айзека Шелтона – иное представить себе просто немыслимо.

Отрадно было вспомнить, что когда-то эти обжитые, ухоженные и даже респектабельные места тоже были диким пограничьем. И не так уж давно, между прочим. Не очень далекие предки Айзека вспахивали тощие склоны здешних холмов, держа одну руку на рукоятке плуга, а другую – на кремневом ружье. Впереди у них простирались полные опасностей, враждебные леса, а позади лежал холодный серый океан, в котором они навсегда утопили свое прошлое.

Ничего, Бостон еще переменится, напомнил себе Брейди. Все меняется. Из трущоб и пивных южной окраины уже прокладывают себе дорогу наверх толпы безродных ирландцев-иммигрантов, а в скором времени тот же самый океан начнут пересекать крестьяне из Европы, которые могучей волной обрушатся на головы незадачливых патрициев-янки. Новый Бостон будет совсем не таким, как Старый.

Брейди вдруг сообразил, что слишком задержался у этой могилы. Он еще раз перекрестился, круто повернулся и зашагал к выходу с кладбища, где у коновязи стояла, помахивая хвостом, его лошадь. Паршивая кляча, подумал Брейди. Городская лошадь, взятая напрокат. Он привык к коням получше.

«Прощай, Айзек. Vaya con Dios note 42, как говорят у нас на Западе».

Странно – он ожидал, что будет переживать сильнее. Сейчас у него было только ноющее ощущение потери – как будто у него отняли ногу или руку. Значит, это и есть скорбь? Печаль, ощущение потери, и ничего больше? И сознание вины, которую теперь уже не загладить? Если так, то оплакивать покойных важнее для тех, кто их оплакивает, чем для самих покойных. И, может быть, это к лучшему – по крайней мере, они еще могут стать иными.

Айзек прожил долгую жизнь. Долгую и насыщенную. И успел сделать много хорошего. Пусть даже все дело его жизни… Каким же злом могут обернуться самые благие наши побуждения! Какие тесные шоры мы готовы надеть себе на глаза! Что ж, с этим Брейди уже покончил раз и навсегда. А теперь и Айзек тоже. Правда, Айзек продолжал свое дело, хотя и знал, что оно обречено. Он заложил свою душу за возможность построить лучшее будущее – и даже сейчас, много лет спустя, Брейди никак не мог решить, была все-таки жизнь Айзека трагедией или нет.

Да, пророчества Карсона сбылись, и глубокая тень легла на страну Основателей. Он припомнил, как предостерегал Айзека в ту дождливую ночь в Джорджтауне столько лет назад. Беспринципные люди, не разделяющие идеалов Основателей, придут к власти в Обществе. Высокие идеи, толкавшие Основателей на ужасные дела, поблекнут, и останутся только сами ужасные дела. На что он надеялся, говоря это Айзеку после того, как Рэндалл умолял его сохранить все в тайне? Что его учитель откажется от дела своей жизни? Нет. Теперь он видел, что надеяться на это было глупо. Разве капитан не должен оставаться на тонущем корабле и биться до последней возможности, чтобы его спасти? Биться до конца, даже если дело проиграно. Разве не становится великим тот, кто выступает против всесильного рока? У викингов были легенды об обреченных богах.

Знал ли Айзек, что представляет собой Гровнор Вейл, до того как окончательно впал в дряхлость? Знал ли, что Дело давно проиграно, что оно пало жертвой их собственных неумолимых формул? Куинн от всей души надеялся, что ум Айзека померк прежде, чем его постиг этот последний удар в сердце.

Погруженный в размышления, Брейди подошел к своей лошади, но внезапно у него на пути выросли два человека – массивные, наглые, в клетчатых куртках и котелках. Тот, что стоял слева, остановил его жестом руки размером чуть не в половину говяжьей туши.

– Ну-ка, стой, – сказал он. – С тобой хочет поговорить мистер Вейл.

Брейди окинул их взглядом.

– Вейл? Я такого не знаю, и никаких дел с ним у меня нет.

Он попробовал их обойти, но они преградили ему дорогу.

– Ты не понял, Куинн, – настойчиво сказал человек. – С тобой хочет поговорить мистер Вейл, а когда мистер Вейл чего-то хочет, значит, так тому и быть.

Брейди вздохнул и отступил на шаг назад.

– Ах, вот что?

Рэндалл предупреждал его, что этим кончится. Но он не мог не прийти – это был его долг перед Айзеком. Теперь, похоже, проблема уже не в том, как попасть на похороны, а как с них уйти.

Длинный, почти до пят макинтош Брейди был расстегнут, и полы его свободно болтались.

– Ладно, даю вам последний шанс, – сказал он обоим громилам. – Пропустите меня.

Они обменялись насмешливыми взглядами.

– Даешь нам последний шанс? – переспросил тот, что стоял справа. – По-моему, ты не в таком положении, чтобы чего-нибудь давать.

Брейди сделал молниеносное движение обеими руками.

– Разве?

На каждого из громил глядело по кольту. Это произошло так быстро, что полы макинтоша почти не шевельнулись. Громилы в растерянности озирались. Только что перед ними стояла жертва, теперь им в лицо глядела смерть. Им и в голову не приходило, что этот человек может быть вооружен.

Перебравшись на Запад, Брейди многому научился у Рэндалла и Билла. В том числе – тому, как мгновенно выхватить пистолет. И еще – тому, что всегда нужно оставить противнику путь для отступления, хотя слишком церемониться с ним тоже де следует. «Когда приходит время действовать, – говорили они ему, – действуй, и действуй быстро, не задумываясь. Тот, кто так ведет себя в стычке, всегда имеет перевес над тем, кто слишком много размышляет».

– Место тут довольно удобное, как вам кажется? – сказал он.

Громилы стояли неподвижно, держа руки вверх и не сводя глаз с пистолетов. По лицу того, что справа, стекали капли пота.

– Удобное? – хмуро переспросил второй.

– Ну, тут же кладбище. Потом не придется вас далеко тащить.