Он снова засмеялся, придерживая передо мной дверь.

— Добрый день, Ханна, — крикнула я, как только вышли на улицу.

— Хорошего вечера, Лара, — зазвенел ее голос, когда за нами закрывалась дверь.

Я последовала за ним к пикапу. Я уже знала, где стояла его машина, но подумала, что лучше позволить ему привести меня к ней самому. Не стоит ему показывать, что я буквально прилипла к окну, шпионя за ним, ожидая, когда он приедет. Он открыл дверцу, я ощупала высоту сиденья, и проворно запрыгнула, как коза. Хорошо, моя мама называла меня упрямой, шустрой козой.

В пикапе было тепло. Сиденья широкие и удобные, покрыты мягкой, как масло, кожей. Я пробежалась ладонью по ним, он сел рядом и закрыл дверь. С его появлением атмосфера в машине изменилась. Я почувствовала напряжение, как от электричества. И задалась вопросом, почувствовал ли он тоже самое.

— Мне нравятся старые автомобили, — сказала я, чтобы унять тысячи бабочек, порхающих у меня в животе.

Он помолчал.

— Откуда ты знаешь, что это старая машина?

— По звуку двигателя, — улыбнулась я, повернув к нему голову. — Только не говорите мне, что вы не слышите все это великолепное мурлыканье под капотом.

— Да, мэм, — произнес он с гордостью. — Я потратил много времени и сил на эту старую подружку.

— Хорошо, сэр. Это видно, — не знаю, что такое в нем было, но мне захотелось притвориться, что я замерзла, чтобы прижаться к нему. Даже перебросившись парой фраз у автомобиля, у возникла реакция опасного бурления в нижней половине моего тела. Это было странно и волнительно... и страшно.

Он выехал с парковки библиотеки на улицу, сказав:

— Я купил тебе чай.

— Спасибо! С нетерпением жду, чтобы выпить чашечку.

Он явно относился к тем людям, которые не многословны, погрузившись в глубокое молчание. Хотя я и пыталась завязать разговор время от времени, он возвращался к своей жесткой и грубоватой манере, отвечая мне или каким-то мычанием, или же неразборчивым бормотанием. Это будет интересный психологический эксперимент. Я не так уж была недовольна его молчанием. Я сидела неподвижно на сидение, прислушиваясь к звуку двигателя и окрестностям, пролетающим за окном.

Поездка до его дома оказалась не долгой, с Элейн мы добирались дольше; может из-за того, что тогда я так не нервничала. Как только машина стала подпрыгивать на колдобинах, я поняла, что мы съехали на проселочную дорогу.

Он не проронил ни слова, пока мы не свернули к его дому и не остановились. Он просто сказал:

— Сиди здесь, — и вышел из машины, обходя ее спереди, направляясь к моей дверце.

Когда он подошел, я уже вышла.

— Я сказал тебе сидеть, — в его голосе послышались высокие нотки.

— Если вы хотите, чтобы в следующий раз я подождала, вежливо попросите меня об этом, — ответила я. — И передо мной стоит открывать дверь, лишь в том случае, что вы — джентльмен, а не потому что я слепая.

Последовала минута молчания. Он был явно озадачен, поэтому отвечая подбирал и взвешивал каждое слово:

— Не сомневаюсь, что ты вполне способна самостоятельно выбраться из машины. Я собирался открыть для тебя дверцу не потому что ты слепая, а потому что земля сейчас скользкая, как теплое говно совы, сегодня с утра я чуть не навернулся дважды на свою задницу.

— Теплое говно совы? — зашлась я смехом, что даже согнулась в пополам.

Он взял меня за руку, я все продолжала заливаться и повел к крыльцу. Вдруг я даже не поняла, как это произошло, но мои ноги очутились в воздухе, я тут же перестала смеяться.

— Видишь? — спросил он.

Мы молча вошли в дом. Это было слишком коварно сделать что-то подобное, но я постаралась удержаться в вертикальном положении.

Попав в дом, Кит, казалось, полностью очутился в своей стихии. Но при этом чувствовал себя неловко и странно скованно.

— Я не топил камин. Разжечь для тебя?

Я отрицательно покачала головой.

— Не беспокойся обо мне.

— На кухне печь, которую нужно топить дровами. Там теплее. Хочешь мы сядем там?

— Ладно, — с легкостью согласилась я.

— Тогда следуй за мной.

— Здесь красиво и тепло, — произнесла я, как только вошла к нему на кухню. Пахло беконом и фасолью.

Он пробурчал что-то и вытащил стул. Я подошла и села на него. Он засуетился на кухне. Я услышала, как полилась вода из крана слева от меня. Потом он сделал три шага, моих целых четыре, и я услышала, как он затопил печку и включил чайник. Повернулся ко мне лицом.

— Вода для чая уже греется.

— Спасибо, — улыбнулась я ему.

Его голос снова был неприветливым, типа «Оставь свою вежливость!» Это было прекрасно. Мы же здесь находились не для того, чтобы обмениваться нашими самыми потаенными темными тайнами. Я находилась здесь, чтобы читать ему, а он будет спокойно слушать.

Я ждала, когда он вернулся к печке, услышала звук перебираемых кастрюль или сковородок, потом он выругался, потом он поставил передо мной что-то металлическое, еще что-то положил рядом, а потом подошел и поставил передо мной чашку или кружку, от которой подымался пар.

— Спасибо, — произнесла я, потянувшись к ней.

Это оказалась чашка с блюдцем. Я не удивилась. В этом мужчине не было ничего вежливого или ложной утонченности. Он не играл в игры других. Он четко устанавливал свои правила. Металлический предмет — это была чайная ложка, а также сахарница, которая стояла рядом с ней. У нее на крышке были сколы.

— Молоко, — сказал он, и поставил его рядом с моей чашкой.

По глухому стуку о стол, я догадалась, что молоко было в пакете. Мои пальцы двинулись к нему. Он уже открыл сверху крышку. Я налила в чай, положила две ложки сахара.

Помешала и сделала глоток.

— Аааа... прекрасно, — я вздохнула, и повернула к нему голову, спросив:

— Может нам стоит начать?

Кит положил передо мной книгу, я провела пальцами по обложке, с нетерпением желая прочесть название.

— Деньги, — произнесла я. — Мартин Эмис, — я посмаковала имя на языке, как бы пробуя его на вкус. — Мартин Эмис. Я никогда не читала этого автора раньше.

Стул напротив меня заскрипел, когда он опустился на него. Он вот так будет сидеть напротив и смотреть, как я читаю? Или он прикроет глаза и потеряется в повествовании? Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуть свои мысли к книге, пока я проводила пальцами по обложке. Я почувствовала трепет, который всегда испытывала при новой книге, счастливый танец у себя в сердце. Книги всегда несли что-то увлекательное и интересное.

— Ты что-нибудь знаешь о нем?

Он озадаченно спросил:

— Для чего?

— Обычно, чем больше знаешь об авторе, тем больше смысла раскрывает книга, по крайней мере, для меня. Как будто автор подписывает каждую страницу, которая придает весь тон повествованию, уникальному для данного автора. Неважно, кто он и что из себя представляет, автор оставляет след в своем творении после себя.

— Хм... ну, он британец и известен своим ирочным талантом. Черный юмор. Для меня он слишком жестокий, — его голос звучал странно, почти бросая мне вызов, рискну ли я задавать дополнительные вопросы.

— Жестокий? Он? — переспросила я, благодаря его замечанию я больше узнала о Ките, чем об авторе.

Я открыла книгу и прочитала обложку.

— Деньги... предсмертная записка самоубийцы, — я наклонила голову. Как любопытно.

Он хмыкнул себе под нос.

Я отхлебнула чай и обратилась к первым страницам. Пропустила титульные листы и подошла к самому интересному. Мои пальцы нашли первые слова:

«Это предсмертная записка самоубийцы. Когда вы отложите в сторону книгу (а вам стоит читать ее медленно, если вы хотите найти ключ к разгадке или подсказки), Джон Селф перестанет существовать».

О, это будет действительно интересно!

Я читала громко и отчетливо, как обычно, если бы я читала сама для себя. Примерно на половине первой страницы, я услышала странный звук. Если благодарность может принять форму храпа, то именно это я и услышала.