— Не понимаю.

Исида подняла хвост и протянула его Мерфи.

— Я подумала, что он вам может помочь.

— Помочь? Каким образом? Исида отвела взгляд.

— Разве его предназначение не в том, чтобы… Разве вы не верите в его способность исцелять?

И тут Мерфи понял, зачем она приехала.

— Нет! Ни в малейшей степени! Это же не более чем кусок бронзы.

Казалось, его ответ озадачил Исиду.

— Не более чем кусок бронзы? Но вы ведь рисковали жизнью, чтобы добыть его! Я полагала, что именно он исцелил израильтян, когда их кусали ядовитые змеи в пустыне.

— Как раз в это-то я совершенно не верю. Израильтян исцелил Бог благодаря их вере в Него. Сила заключалась в их вере, а вовсе не в Змие. Когда же они начали поклоняться Змию, словно он на самом деле обладал магическим могуществом, Господь приказал Езекии уничтожить его.

Исида, тем не менее, протягивала Мерфи кусок Змия, убеждая его взять сокровище:

— Откуда вам знать? Почему вы так уверены, что он не обладает никакой магической силой? Почему уверены, что он не поможет Лоре?

Мерфи откашлялся и ответил:

— Потому что я знаю, что Бог — не колдун. Он не занимается магическими фокусами.

— А как же те, кто исцеляет с помощью веры? Чем их исцеления отличаются от магических фокусов?

— Вы ошибаетесь. Мы не ведаем, почему Господь порой исцеляет людей. Так же, как не ведаем, почему… почему время от времени Он насылает на них болезни. — Сказав это, Мерфи не смог не взглянуть на Лору. — Даже на хороших людей. На самых лучших. Самых достойных.

Исида встала, и Мерфи показалось, что она собирается, чуть ли не насильно сунуть ему в руки древний артефакт, как это делают торговцы на рынке.

— Почему бы не попробовать? Возможно, ничего не выйдет, но ведь никакого вреда не будет, не так ли? Разве не стоит попытаться?

Мерфи взял ее за тонкие изящные руки, словно умоляя понять его.

— С моей стороны это будет дурной поступок. Воспользовавшись им, я как будто скажу Богу: «Я больше доверяю этому куску металла, чем Тебе». А это уже грех.

— Какая разница? Вы совершите грех, ну и что? Ведь вы спасете Лору! Вы поступаете как самый настоящий эгоист, заботясь лишь о чистоте собственной души, в то время как ваша жена может в любую минуту умереть. — Исида залилась краской и закрыла рот рукой. — О, извините. Мне не следовало этого говорить.

Мерфи ничего не ответил. Он просто взял у нее хвост Змия, положил его в конверт, а затем обратно в саквояж. Закрыл сумку и протянул ее Исиде.

— Возвратите эту вещь в музей. Заприте ее в ящик. И потом, если вы захотите помолиться за Лору…

Исида взяла саквояж, не глядя на Мерфи.

— Да. Да, конечно. Мне очень жаль.

Она напомнила профессору маленькую девочку, которую застали за какой-то недостойной проделкой.

— Я вам кое-что еще хотела сказать. Я закончила перевод надписи. Я понимаю, конечно, что сейчас не самое удобное время… Надпись, в общем, довольно странная. Я подумала, что следует передать ее вам как можно скорее.

Мерфи взглянул на Исиду пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Я вам позвоню. Когда все это… когда все это закончится. Она кивнула и вышла из палаты, крепко сжимая в руках саквояж.

Мерфи взял руку Лоры и прижался к ней щекой.

— Почему, почему ты не можешь заговорить со мной, дорогая? Ты же всегда знала, как нужно поступить в любой ситуации.

Усталость взяла, наконец, верх над Мерфи, и он впал в некое подобие беспокойного сна. Минут тридцать спустя профессор проснулся, разбуженный тревожным звуком, исходившим от аппаратуры искусственного дыхания.

Что-то изменилось в палате. Он поднял глаза, не понимая, что случилось, и тут до него дошло. Обычное спокойное попискивание монитора, отслеживавшего жизненно важные функции организма, сменилось тревожным сигналом. Мерфи вскочил со стула и бросился к двери, но тут она сама открылась, и в палату вбежал доктор Келлер. За ним следовали какой-то другой врач и сестра с каталкой.

Они склонились над Лорой. Сестра держала в руках электроды, ожидая указания доктора Келлера, но в это мгновение чьи-то сильные руки коснулись Мерфи, и он закрыл глаза.

Следственная группа, наконец, уехала. Сняли последний кусок скотча, которым полицейские заклеивали то, к чему нельзя было прикасаться, и престонская церковь вновь сделалась тем, чем была всегда, — местом богослужения.

Однако восстановление здания и устранение всех повреждений, причиненных взрывом, естественно, займет немало времени. Хотя строение укрепили с помощью стальных опор, установив их под сильно поврежденным полом и лесами у восточной стены, а большую часть разбитых окон заделали пластиком, обугленный, почерневший дверной проем напоминал о том, что всего за несколько дней до этого внутренняя часть церкви больше напоминала ад. Лишь церковный шпиль остался нетронутым взрывом и теперь был подобен персту первозданной чистоты, указующему на небеса. Когда же прихожане вновь, как и прежде, начали собираться под сводами храма, невозможно было не видеть в нем некий символ надежды и стойкости.

Вагонер стоял у входа так же, как в вечер взрыва, и приветствовал всех пришедших на службу. Притом, что одна рука пастора все еще находилась в гипсе, и он не мог по-дружески обнять многих из тех, кому в эти дни особенно была необходима теплота и поддержка окружающих, его рукопожатие было таким же твердым и уверенным, как и прежде. Один за другим члены престонской общины заполняли храм и усаживались на десяток сохранившихся после взрыва скамей, обратив взгляды на переносной амвон, установленный на месте разбитой кафедры.

Мерфи сел в первом ряду, рядом с ним села Шэри. Он сжимал ее руку в своей. Сквозь пустое восточное окно, лишившееся ярких разноцветных витражей, скупо пробивался солнечный свет. Лучи его коснулись края гроба, стоявшего у подножия алтаря, и сразу же цветы и венки, расставленные вокруг, вспыхнули ярким сиянием. Справа от Мерфи сидел отец Лоры. Его неподвижный взгляд был устремлен вдаль, словно он видел нечто недоступное остальным. Жена держала его за руку и тихо всхлипывала.

Глядя на лицо Лоры, лежавшей в открытом гробу, было трудно поверить, что она мертва. Казалось, платье цвета слоновой кости излучает какое-то сияние и придает бледным чертам лица неземной оттенок, подобный цветам вокруг гроба и маргариткам, вплетенным в волосы. В пустое окно врывалось радостное пение птиц, и Мерфи подумал: «Неужели их тоже обманула внешность Лоры, и они видят в ней просто спящую? Кто-то должен сказать им. Я должен поговорить с пастором Бобом».

Мерфи хотел, было встать, но Шэри удержала его. Он снова сел на скамью. Может, и правильно, пусть птицы поют. Они замолчат, когда ее будут опускать в землю.

Вагонер медленно поднялся на импровизированный амвон, не сводя глаз с Лоры, а затем обвел взглядом всех присутствующих.

— Для нас наступило очень тяжелое время, — начал он. — Порой мне кажется, что в последний раз мы собирались здесь целую вечность назад, а порой — что всего несколько мгновений. Некоторые из нас потеряли любимых и членов семей, все мы потеряли друзей. На всех нас остались шрамы того страшного дня. И я имею в виду вовсе не физические шрамы. Я говорю о боли утраты, которая останется с нами навеки. — Он закашлялся, и на какое-то мгновение возникло ощущение, что церковь снова наполнилась дымом. Но вот пастор продолжил сильным и громким голосом: — Что касается меня, то воспоминания о той ночи еще долго будут подернуты в памяти неким туманом… Однако я очень хорошо помню, о чем собирался говорить в тот вечер. Я собирался говорить о необходимости веры в Божий промысел. О важности сохранения веры этой даже в те минуты, когда кажется, что Он совершенно забыл о нас. — Пастор сделал паузу. — И я думаю, что именно сейчас наступило это время. Как вообще могло случиться такое чудовищное злодеяние? И ко всему прочему, в довершение несправедливости тех самых людей, которые в наибольшей степени пострадали от трагедии, обвиняют в жутких преступлениях. На телевидении и в газетах нас называются отъявленными убийцами и террористами. Как подобное возможно?