С обнаженными мечами ворвались стражники в опочивальню царя, взглядом ища блеск или тень от кинжала убийцы. Среди теней опочивальни не было тени убийцы, однако облегчения никто из них не почувствовал, так как каждый предпочел бы лицом к лицу столкнуться с самым страшным заговорщиком, нежели увидеть распростертое безжизненное тело властелина.

Навуходоносор, повелитель вавилонской империи, победитель египетской армии под Кархемишем, покоритель Иерусалима, уже несколько раз разрушавший великий город, царь, чье имя рождало ужас в самых отважных сердцах, сидел на огромной кровати из черного дерева, широко открыв глаза, с подергивающейся от страха челюстью и со смертельно бледным лицом. Подушки на постели были влажны от царственного пота.

— Мой повелитель!

Ариох, начальник царской стражи, сделал шаг по направлению к царю, прекрасно зная, что излишнее приближение к владыке может повлечь смерть. И все-таки он хотел убедиться. На теле царя нет никаких следов от оружия, и убийца не смог бы так быстро убежать. Значит, царь отравлен? Дыхание государя было неровным, он судорожно прижимал руку к сердцу. Однако производил впечатление скорее человека, чем-то сильно потрясенного, нежели испытывающего боль. Если бы царь был отравлен, то сейчас бился бы в конвульсиях, прижимая руки к животу.

Немного придя в себя и зная, что нужно как-то успокоить людей, все еще пребывающих в панике, стражник терпеливо ждал.

— Сон.

Это был шепот царя. Привычный гром, вдруг ставший не более чем веянием ветерка.

— Сон, мой повелитель?

Глаза Ариоха сузились. Даже сон может быть опасен. Насланный умелым чародеем, знатоком черной магии, сон способен убить не хуже клинка.

— Прости меня, повелитель. Что за сон? — Царь повернулся, чтобы взглянуть на него.

— Бесспорно, ужасный сон, — поспешно добавил стражник.

Царь закрыл глаза, словно пытаясь припомнить забытое имя или лицо давно умершего друга.

— Нет, — произнес он наконец. Голос царя возвысился до почти привычных интонаций, когда он схватил со столика глиняный кувшин с вином и в ярости швырнул его на пол. — Я не могу сказать. Я ничего не помню!

— Говорите!

Глядя на стоявших перед ним людей, царь сжимал подлокотники золотого трона, впиваясь пальцами в искусно вырезанные головы львов.

Люди эти являли собой странное зрелище. Два мрачноглазых халдея с обритыми головами и совсем голые, если не считать полотняной набедренной повязки и священных амулетов на шее. Чернокожий нубиец со шкурой леопарда на худых плечах. Египтянин, чье простое белое одеяние из хлопка оттенялось густо подведенными черной краской глазами. И вавилонянин, жрец Мардука Насылателя Чумы собственной персоной.

Приказ царя гласил: «Приведите ко мне самых великих магов. Соберите их со всех концов Вавилона, ибо душа моя стенает. Я должен узнать, что значит мой сон».

Маги стояли полукругом у подножия царского трона, и на лицах их сверкал пот, пот ужаса перед царским гневом.

И царь возопил еще раз:

— Говорите же, грязные псы, или, клянусь, ваши жалкие потроха станут пищей шакалов еще до захода солнца!

У магов не было оснований сомневаться в правдивости его слов. Со времени того страшного сна царь ни о чем другом не мог и думать. Его ночи превратились в мучительную агонию бессонных метаний, а дни заполнились бесплодными попытками вспомнить хоть крошечный фрагмент сна.

Теперь это за него должны были сделать мудрые чародеи. Если же им не удастся… ровный строй солдат за троном царя, держащих наготове короткие пики, красноречиво демонстрировал, какими будут последствия.

Мучительная тишина длилась и длилась. И тут Амуккани, предводитель халдейских прорицателей, откашлявшись, попытался угодливо улыбнуться царю.

— Возможно, моему повелителю послано видение от самого Кишара — видение, которого достоин только царь. Возможно, бог лишил тебя памяти, чтобы ты не смог рассказать его простым смертным.

Он низко поклонился, а Навуходоносор впился в халдея пронзительным взглядом.

— И какой же в этом смысл, глупец? Послать мне видение, чтобы отнять его. Если оно даже предназначено только для меня, я должен знать его!

Перебирая напомаженные локоны бороды, царь повернулся к Ариоху.

— Надеюсь, пики твоих солдат остры. Эти типы, присвоившие себе звание мудрецов, скользки, как угри.

Начальник стражи расплылся в улыбке. Подобно большинству вавилонян он боялся могущества магов не меньше, чем могущества демонов. Недурно бы полюбоваться, как они будут извиваться на остриях пик.

Чувствуя, как быстро уходит время, театральный возглас издал египтянин, так, будто неожиданная мысль посетила его.

— Мой повелитель! Я вижу! Мой разум осветился светом, словно зажгли тысячи факелов. И там, среди огней, река из пламени, и на реке…

— Молчи! — загремел голос царя. — Неужели ты рассчитываешь провести меня? Неужели думаешь, что я одна из тех глупых старух, что платят тебе за предсказания? Когда кто-то в точности расскажет мне мой сон, я сразу пойму это. И я сразу понимаю, когда какой-нибудь паршивый пес хочет обманом заставить меня поверить в то, что знает его. Довольно! Железо копий положит конец твоей лжи!

Он поднял руку, давая копьеносцам знак приготовиться.

— Постой! Заклинаю тебя, повелитель! — Второй халдей сделал шаг вперед, словно хотел прикоснуться к царю. — Пощади нас, и, клянусь, твой сон будет истолкован.

Рука Навуходоносора опустилась. Он с удивленной улыбкой взглянул на говорившего.

— Никто из вас до сих пор не сумел мне сказать ничего, кроме лжи и уловок. Какой мне будет прок оттого, что я пощажу вас?

Халдей сглотнул, во рту у него пересохло.

— Мы не можем рассказать тебе твой сон, повелитель, верно. Но я знаю того, кто сможет.

Царь вскочил на ноги, и все предсказатели как один съежились от ужаса.

— Кто он? Кто этот человек?

— Один из евреев, повелитель, — ответил халдей. — Приведенный сюда из Иерусалима.

Чародей выпрямился, вновь обретя надежду, что ему удастся дожить до завтрашнего дня.

— Этого еврея зовут Даниил.

Шейн Баррингтон принадлежал к тем людям, которые никогда не ведают страха. Мальчишкой он рос на мрачных улицах Детройта, научивших его, что, если хочешь выжить, ты никогда не должен выказывать слабость, никогда не должен демонстрировать противнику свой страх, каким бы сильным и крутым ни был враг.

Уроки улицы сослужили потом Шейну неплохую службу и в залах заседаний крупных компаний. «Баррингтон комьюникейшнс» в настоящее время являлся одним из крупнейших медиагигантов на планете, и успехи компании зиждились на двух главнейших китах: на стремлении Баррингтона беспощадно давить любого конкурента, с одной стороны, и на почти гениальной способности манипулировать числами — с другой.

И вот теперь, когда личный самолет магната «Гольфстрим-IV» приближался к берегам Шотландии, Шейн всматривался в ледяную тьму и чувствовал, как морозный холод пронизывает его до самых костей. Впервые в жизни Шейн Баррингтон боялся.

В сотый уже раз он пробегал глазами помятую и покрывшуюся пятнами пота распечатку. В сотый уже раз просматривал колонки чисел, небольшие ряды цифр, в которых мог таиться конец всему тому, что Баррингтон с таким трудом создавал, ради чего лгал и преступал все мыслимые нравственные законы. Маленькие ряды цифр, которые были способны уничтожить его не хуже пули, пушенной в затылок.

Шейн уже отбросил всякие попытки понять, каким образом произошла утечка сведений об особых способах ведения бухгалтерии в «Баррингтон комьюникейшнс». Уникальные сверхсовременные системы кодирования информации в сочетании с угрозой самых тяжелых последствий для любого, кто посмел бы перейти ему дорогу, позволяли Шейну надежно сохранять секреты на протяжении двадцати лет. Вне всякого сомнения, сотрудники Баррингтона были слишком умны — или слишком глупы! — чтобы предать его. Значит, кто-то из бывших конкурентов по бизнесу?