— То есть вы верите, что это действительно не я была в том пабе? — спросила я с надеждой.

Тихо вздохнул надзирающий инспектор. Хотела бы я знать, что его так расстраивало.

— К несчастью, верю. Вы чертовски подозрительная особа, Софья Андреевна, этого у вас точно не отнять, однако мне совершенно точно ясно, что сейчас вас подставляют, и довольно грубо.

Хоть какая-то радость в моей унылой жизни. Инспектор Левин пожелал мне поверить. Вероятно ради разнообразия.

— Назвать меня подозрительной… Просто у вас паранойя, Кирилл Александрович. Вам нравится подозревать людей в самом худшем.

— Просто мой жизненный опыт куда больше вашего. И я уже понял, что нормально ожидать от людей худшее. Лучше изредка приятно удивляться, чем постоянно горько разочаровываться.

Мне показалось, что в этот момент Левин должен улыбаться. Что-то такое слышалось в его голосе, даже несмотря на то, что веселья в словах мужчины не было ни капли.

— И попросите, пожалуйста, вашего друга меня больше не донимать. С ним я точно буду встречаться только в присутствии родителей.

Повисло молчание, тревожное и тяжелое.

— Вам звонил Никита? Зачем? — спустя полминуты проговорил медленно и словно бы с трудом Левин.

Откуда я могла знать мотивы Павлицкого?

— Хотел поговорить наедине. Я отказалась наотрез. Предлагал приехать с вами, тогда я сказала, что со мной будет мама. Почему-то ваш друг передумал. Быть может, это вы мне объясните, зачем ему понадобилось со мной общаться. Кажется, у меня и господина Павлицкого общих тем нет.

И снова молчание.

— Я поговорю с Ником, Софья Андреевна, непременно. Он не станет вас больше донимать, поверьте.

Хотелось в это верить, но меня и так-то никто не мог назвать оптимисткой, а уж в такой тяжелой ситуации и вовсе.

Внезапно я услышала скрежет, а потом звон разбивающегося стекла, настолько громкий, что у меня едва не уши заложило, а из горла против воли вырвался испуганный вскрик.

Зеркало. Я ни на мгновение не усомнилась: только что приказало долго жить второе и последнее зеркало в моем доме. Его я использовала лишь единожды, значит, по всем законам ведьмовства, оно было практически неуязвимо для воздействий извне. Но теперь зеркало разбилось.

Я вышла из комнаты в коридор, опасливо озираясь по сторонам. Стекло валялось по всему коридору, словно мое зеркало просто взорвалось.

Как такое возможно?

— Софья Андреевна, что там у вас? — забеспокоился Левин.

Обычно во время разговоров с ним я не имела привычки кричать.

— Зеркало. У меня только что второе зеркало разбилось, Кирилл Александрович, — сдавленно ответила я. — Но оно у меня было практически "чистым". Так почему же?.. Что нужно было сделать такого, чтобы его разнесло вдребезги?

Голос дрожал. Колени — тоже.

— Софья Андреевна, возьмите себя в руки, — скомандовал надзирающий инспектор. — Не паникуйте. Во-первых, сами к зеркалу не прикасайтесь, не колдуйте и никого не впускайте в квартиру до моего приезда. Вообще никого. Во-вторых, позвоните своей матери, пусть Анна Георгиевна приезжает и тоже посмотрит, что у вас такое стряслось. Так и ко мне вопросов будет меньше. Все ясно.

Я кивнула, потом сообразила, что вряд ли собеседник увидит этот мой жест, и ответила:

— Да. Жду вас.

Левин положил трубку, оставив мне необъяснимое чувство покоя и полной уверенности, что все будет хорошо, хотя бы на этот раз. Верить ему было бы наивностью, но я все равно решила поверить, а заодно еще и матери позвонить, как мне и приказали.

— Что, блудная дочь, в кои-то веки решила сама набрать номер престарелой несчастной матери? — иронично поприветствовала меня родительница.

Упрек был вполне заслуженным. Без веской причины мне и в голову не приходило звонить родителям.

— Мам, зеркало только что разбилось. Второе, — тихо и как-то жалобно сказала я.

Мама то ли выдохнула, то ли рыкнула, так и не разобрать толком.

— Я сейчас буду, — сказала матушка отрывисто. — Левин?..

Втянув голову в плечи, я почти испуганно пролепетала:

— В курсе. Он тоже едет.

Почему-то мне казалось, что мама непременно начнет меня ругать за то, что рассказала о случившемся магу. Но ругани не последовало.

— Пустишь нас в квартиру одновременно. Но только нас.

Как странно, что они проявили с надзирающим инспектором такое единодушие.

Зачем-то приходил сосед. Звонил минуты три, потом в дверь колотил. На самом деле поведение вовсе не хамское, весь подъезд был в курсе, что сложно подгадать время, в которое меня дома не будет. Но вот почему сам сосед в будний день оказался под моей дверью, было непонятно. Неужели уволили Федора?

Потом до меня пыталась добраться и тетя Вера с пятого этажа, которая время от времени рисовала на моей двери крест освященным мелом и окропляла весь этаж святой водой. То, что я как бы в церковь хожу, пусть и нечасто, аргументом для пожилой дамы не было, и она принципиально крестилась при моем появлении. Зачем ей вдруг понадобилось стучаться в мою дверь, я вообще не представляла, разве что решила бесов из меня изгнать.

Я снова выбрала тактику молчаливого игнорирования, и сделала вид, будто меня нет дома. Совсем. Соседка спустя пять минут пробормотала что-то недовольно себе под нос и все-таки удалилась. Ее уход я сопроводила вздохом облегчения.

В общем, когда все-таки появился Кирилл Александрович, я уже готова была ему обрадоваться.

Левин, разумеется, добрался до меня первым и был чрезвычайно "счастлив", когда узнал, что без матери я его в квартиру не пущу. Я услышала пару цензурных, но все же нелицеприятных выражений в свой адрес и в адрес моей родительницы, однако биться в дверь инспектор не стал, что добавило ему веса в моих глазах.

Мама прибыла спустя десять минут, когда мы уже даже успели с Кириллом Александровичем обсудить погоду, рост цен и работу местной управляющей компании.

— Сонька, открывай, — скомандовала мать как прапорщик на плацу. Конечно, мне никогда не доводилось собственными глазами лицезреть, как именно прапорщик орет на плацу, но почему-то в моем представлении делать он это должен именно так.

После маминой зычной команды замок наверняка должен был открыться сам, без какой-либо моей помощи, но на всякий случай я решила ему помочь. Стоило только двери распахнуться, как мама и Левин бросились в квартиру едва ли не наперегонки. Мне оставалось только вжаться испуганно в стену, пока не затоптали.

На осколки зеркала оба моих гостя смотрели с одинаковым любопытством и жадностью. Ну, ладно, Левин, он еще с прошлого зеркала жаждал получить что-то этакое из моей квартиры, но мама-то чего?

Кирилл Александрович, даже не раздеваясь, сел на корточки и осторожно поднял с пола один осколок. Мама тут же последовала его примеру и прикрыла глаза, пытаясь считать с зеркала отзвуки того, что заставило его взорваться.

— Ну, одно могу сказать с полной уверенностью: Софья Андреевна точно это зеркало для колдовства не использовала очень и очень давно. Разбилось зеркало не из-за нее.

Мать уставилась на инспектора и очень выразительно закатила глаза.

— Открытие века, прям-таки. Сонька моя отродясь никому зла не делала. Даже перед тем, как муху прибить — и то мучается, переживает. С чего бы такая стала людей морить? А вот то, что к стеклу прилипло — это точно чары на смерть.

Вот странное дело: вроде и похвалили меня, а все равно кажется, будто доброта моя — это недостаток. У мамы вечно так. Вроде и делаю хорошо — а все равно каждый раз так выворачивает, что от самой себя гадко становится.

— На смерть, стало быть… Но почему тогда зеркало не убрали из дома? Неужели не додумались, что найди его мы — и все пойдет прахом? Или…

Сперва тяжелый инспекторский взгляд скользнул по мне, затем перешел и на маму. Интуиция подсказала, что вывод Левина мне на этот раз очень не понравится.

— Или вы решили помочь мне изменить мнение о дочери, Анна Георгиевна. Или она сама решила. Простой и надежный ход, не так ли?