И все — действительно. О деле больше и полслова не сказали. Ларкен беспрестанно наливал, жадно расспрашивал о Бурке: как там, что нового, по-прежнему ли в городском саду гуляния и жгут ли по ночам потешные огни, а у фонтана Двух Сердец… а правда ли, что за курение обманки… а разве и действительно… а вот я слышал, что… а в это я совсем не верю, но… и многое и многое подобное, такое же пустое, никчемушное — зачем ему все это? Но Рыжий отвечал как мог серьезно, основательно; правда, Ларкен быстро хмелел и потому уже почти не слушал, перебивал и задавал все новые и новые вопросы и уже сам на них и отвечал, а после просто принялся рассказывать невнятно, сбивчиво, но Рыжий все же понял: Ларкен родился в Бурке, в Бурке вырос, закончил пансион с отличием, а дальше…
И вдруг Ларкен запнулся, замолчал; смотрел перед собой пустыми черными глазами… а после чуть слышно, но твердо сказал:
— А дальше — грязь, мой друг. Такая грязь, что не представить. Но! — и вдруг он, шатаясь, поднялся, злобно сверкнул глазами, приказал:
— Встать!
Рыжий встал. Ларкен загадочно, по-пьяному прищурился, сказал:
— Грязь, да. Но кое-что… А! Сам увидишь. Двинули!
Вышли, пошли, гулко ступая, темным коридором. Ларкен, для верности держась за стену, шел впереди и объяснял — пять дней тому назад занятия закончились, выпускники подались на эскадры. Штиль в школе, скукота. Вот разве что…
Завел в библиотеку. Там оказалось много редких книг по навигации и праву. Рыжий ходил вдоль полок, щелкал языком. Ларкен победно улыбался и быстро, прямо на глазах, трезвел. Налюбовавшись удивленьем гостя, который брал, хватал одну, вторую, третью книгу, флаг-спец важно откашлялся, спросил:
— В карт-класс?
Вошли в карт-класс. Там тоже было интересно. Подобных точных компасов Рыжий еще не видел. И также в первый раз Рыжий смотрел в девятикратную подзорную трубу, листал «Атлас дальних созвездий», «Тайн-планы всех фарватеров»… А в классе математики он долго так и сяк вертел линейку со стеклянным бегунком, но после все-таки сообразил, как вычислять по ней магнитные склонения, брать синусы и сдвоенный процент минус налог на риск.
— Ну а теперь, — сказал Ларкен, — айда в депешную. Там само-самое!
Депешная была устроена на верхнем этаже в отдельной башенке без окон. Тройная бронедверь, секретные замки, пневморевун…
— Горласт! — сказал о нем Ларкен. — На совесть делали! — и отключил ревун, вставил ключи, одновременно, двумя лапами, ловко их провернул…
И новые друзья вошли в совсем пустую комнату, посреди которой стоял большой овальный стол, укрытый, словно скатертью, ганьбэйским флагом. Входная дверь была уже плотно закрыта, а окон в башенке и вовсе не было… и тем не менее все здесь было залито каким-то ровным серебристым светом. Рыжий принялся с удивлением оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать этот загадочный светильник…
Но тут Ларкен сказал:
— Сюда!
И подошел к столу, одним рывком сорвал флаг на пол…
И глазам Рыжего предстал Разумный Треугольник — макет Земли на всю столешницу. С краев, как и положено, — синий Бескрайний Океан с отметками глубин, а посреди — неправильный овал самой Земли. Земля была раскрашена где как, по странам, как на карте: Тернтерц, Даляния, Мэг, Харлистат, Фурляндия. А там — Равнина, Лес… Земля и впрямь была здесь, на макете, как панцирь преогромной, в целый мир, Аонахтиллы. И вот даже и лапы ее, хвост, а вот и голова — Ганьбэйский мыс, Ганьбэй, и эта голова обращена конечно же на юг, и ведь не зря это, знак это, верный знак, но им — и этим, и другим — как ни доказывай, что Южный Континент действительно…
Но тут Ларкен перебил его мысли, сказал:
— И вот это и есть искровик. Я сработал! Садись. Теперь уже совсем пустяк остался — ровно в четыре склянки пополудни он оживет, и ты тогда… Ну, в общем, надо ждать!
И они сели, замерли. Рыжий внимательно смотрел на искровик, Ларкен на Рыжего. И… Р-ра! Ларкен конечно же уверен, что ты вот-вот будешь безмерно поражен, подскочишь как ошпаренный и завизжишь от удивления и станешь задавать ему вопросы — беспомощные, глупые. Но ты… Х-ха! Знаем мы, слыхали! Да, несомненно, говорил Сэнтей, на первый взгляд все это очень удивительно, однако никакого чуда в этом нет. Просто берут двойную желтую жемчужину и разрезают ее пополам — конечно же особым, тайным способом — а после ты берешь одну жемчужину себе, а вторую, ее близнеца, ты отдаешь другому, и он, этот другой, ее уносит и увозит, прячет; жемчужины как будто бы навек разлучены… Но нет! Они ведь близнецы и потому по-прежнему живут одной и той же жизнью. Называется это «эффект близнецов». А используется он следующим образом. Вот ты, например, берешь свою жемчужину и опускаешь ее в особенный раствор — жемчужина немедля чернеет… и та, другая, в тот же самый миг точно так же почернеет! А если ты сожжешь свою жемчужину значит, и та в то же самое время сгорит. А если ты возьмешь свою и начнешь выстукивать по ней — вот так вот, когтем: тра-та-та, тра-т-та, т-та-та! то и другая сразу же…
Звон! Снова звон — это ударил гонг на адмиральской башне: бьют склянки. Ну а здесь…
Здесь на макете тотчас засверкали искры! Они по большей части вспыхнули вдоль побережья, в крупных портах, но кое-где сверкал и континент. Вот, скажем, Бурк сверкал, а вон в Фурляндии огни. И Харлистат, и даже Горская Страна там-сям искрят. Все искры были желтые, они мигали, словно заведенные, — две с промежутком яркие и тотчас же одна едва заметная, опять две яркие, одна едва заметная, опять… То есть шла стуколка, доклад лазутчиков, дневная перекличка: здесь все хоп-хоп, и здесь, и здесь…
— Ну, как тебе оно? — спросил Ларкен, самодовольно ухмыляясь.
— Да, — кивнул Рыжий, — впечатляет. Вот разве что… А здесь чего молчат? — и лапой указал, где именно. — Это Нехилый, да?
Ларкен весь дернулся, застыл. А ведь действительно — Нехилый Мыс молчал. Нехилый, р-ра — опорный форт на Скользком Побережье, и там — верфь, шахты, арсенал. Да если там вдруг что-нибудь случится, то тогда…
Но ожил и Нехилый, замигал — да вот только не желтым, как везде, а красным светом. Депеша была длинная; невидимый стукач дважды сбивался, начинал сначала. Стук был шифрованный, Рыжий не понял в нем ни слова, зато Ларкен, упершись грудью в стол, внимательно следил за бегом искр. Он был так увлечен, что даже не заметил, как Рыжий, дотянувшись до макета, поддел, где надо, когтем, посмотрел… Да, именно жемчужина, Сэнтей не лгал, вот, значит, как оно устроено. Наверное…
Но тут стукач закончил передачу. Ларкен, еще немного подождав, вздохнул, задумчиво сказал:
— Ну и дела-а-а!
— Что? — спросил Рыжий.
— Так, безделица… — и тут Ларкен вдруг рассмеялся и сказал: — А Крот от желчи лопнет! Облысеет! — а после сплюнул, отвернулся от стола.
— А кто ему докладывает? Ты?
— Ха! Если бы так! Да он и без меня уже все знает! У него в кабинете такой же стоит… Да, так… Вот как! — Ларкен склонился, поднял с пола флаг и аккуратно прикрыл им уже погасший к тому времени макет, нервно огладил его лапой и сказал:
— И ты, я вижу, тоже много знаешь. Вот и о нем даже. Что, небось братья в Бурке наболтали?!
— Н-ну, в общем, да, — согласно кивнул Рыжий. — Был в Башне разговор, что есть такая штука. И объясняли, что она умеет. Но как это устроено… вот тут мы много спорили, ибо об этом никому…
— Х-ха! Никому! — самодовольно перебил его Ларкен. — Вот то-то и оно, что никому из них, из братьев, секрет искровика неведом! А почему? Что им мешало получить его? Ведь я ж не сразу побежал в Ганьбэй, я ж поначалу… Хва! Об этом хва! — и сам себе лапой махнул и замолчал, щеки надул, задумался… надолго… и вдруг опять заговорил: — Но это что! Тут есть еще одна штуковина, и вот о ней, бьюсь об заклад, ты никогда ни от кого не слышал. А любопытно?
— Да.
— Тогда чего стоим? В подвал! Ар-р, порс!
Что ж, порс так порс; сошли в подвал, в секретную. Там на столах и верстаках были навалены какие-то детали, инструменты. Ларкен важно расхаживал по мастерской и то рассказывал, а то показывал, давал даже потрогать, покрутить. Его ну прямо распирало от гордости. Ар-р, ну еще бы! Ведь наконец Рыжий молчал, покорно слушал его и не спорил, а, как и все они, поддакивал, кивал — всему, чего бы не услышал. Ну а Ларкен уже притворно удивлялся:
