Зачем? Тебе здесь разве плохо? Вон тихо как и чисто как, и как светло, никто тебе здесь не мешает, ходи себе из зала в зал, глазей да удивляйся.

И он ходил — по залам, лестницам, по длинным коридорам. Петлял, сворачивал, кружил. Глаза устали от сияния. И вдруг…

Рыжий увидел дверь. Она была закрыта. Рыжий толкнул ее — дверь подалась и как бы нехотя, со скрипом отворилась. Рыжий вошел в нее…

Здесь, в этом зале, света почти не было. И золота здесь не было. Здесь стены, потолок — просто из камня. И пол здесь каменный, из темных скользких плит. А там, в дальнем углу…

Р-ра! Рыжий вздрогнул. И ему сразу вспомнилось: Лес, осень, тишина, вокруг все устлано сырой после дождя иглицей, а посреди — ярчайший лунный свет. Днем — лунный; р-ра!..

Только когда все это было?! А здесь в углу, наверное, просто бассейн, в нем просто вода. И Рыжий, сдерживая дрожь, с опаской подошел к нему…

Да, это был действительно бассейн, который до самых краев был заполнен чистейшей прозрачной водой. На дне бассейна росла зеленая трава, в траве там-сям мелькали стайки рыб — не золотых и не серебряных, а самых обычных, съедобных. Завидев Рыжего, рыбки метнулись по углам, попрятались в траве. Рыжий, подумав, лег на самый край бассейна и сказал:

— Не бойтесь, я вас не трону.

Рыбки поверили ему и одна за другой начали выплывать из своих убежищ. А после они стали плавать даже возле Рыжего. Время от времени они смотрели на него и разевали рты — так, словно что-то ему говорили. А Рыжий улыбался им. Он знал — рыб нет, они — это лишь сон, такое видение. Вот и опять видение! И вообще, вся жизнь твоя — это сплошное видение. Нет Острова, нет Океана, Бурка и Равнины. Ты просто спишь, и это тебе снится. Проснешься, выйдешь из норы, увидишь Вожака…

А что, если и он, Вожак, и Выселки, и Лес — это тоже видение? Что, если вообще есть только ты один? А что, если и ты — это тоже всего лишь чье-нибудь видение? И тот, которому ты снишься, сейчас возьмет да и проснется, и тогда ты исчезнешь?!

Ну что ж, пусть просыпается. Теперь ты даже к этому готов. «Наддай! кричат тебе, — наддай!» Но ты уже не только не бежишь, даже вставать — и то не хочешь. Ты устал. Да и куда теперь тебе еще бежать? Все, дальше теперь некуда. А начинать все заново — так ты же не птица. Это они летят, летят на юг и падают в Бескрайний Океан, и гибнут в белой пене, и вновь рождаются, и возвращаются на север. Хотя, возможно, это и неправда. Так Беррик Лу рассказывал, но он же сам того не видел, а просто предложил, предположил гипотезу. А какова цена гипотезам, ты сам прекрасно знаешь. Вот, думалось, и по расчетам все сходилось, что где-то далеко на юге есть Южный Континент, огромная, никем еще не заселенная земля. А на поверку что ты видишь? Высокую, отвесную скалу, жилище странных птиц. Нет, здесь совсем неплохо, даже хорошо. Вот ты лежишь и чувствуешь, как слабость разливается по телу и как тебе становится легко. Ничто тебя не трогает, никто тебя не беспокоит. И это хорошо. А если б ты остался в Выселках, так волокли б тебя сейчас на Гору Воронья, а после б вот сюда, где бьется пульс, вонзились бы…

Нет, все же хорошо, что ты убежал тогда из Выселок, что в Дымск попал, пробрался через Зыбь и был знаком с Сэнтеем, что верил в Континент, попал в Ганьбэй, увидел Океан, а вот теперь увидел этот Остров. Спокойно умереть, когда все позади — это немалая удача. Сейчас бы еще яблока!..

И вдруг…

— Я знал! — послышался знакомый голос.

Рыжий досадливо поморщился, но все же повернулся. Да, так и есть толмач сидел возле него. И он, толмач, сказал:

— Я знал, что ты меня услышишь и придешь. Я рад!.. Р-ра, что с тобой?

Но Рыжий не ответил. А зачем? Да, нет в нем радости, но толмачу-то что до этого? И он зажмурился, и лапы вытянул, и осторожно склонил на них голову…

Тогда толмач опять заговорил:

— Да, понимаю, ты устал. Ты долго ждал, надеялся, искал — но так и не нашел. А может быть, нашел, но только сам того не знаешь.

Рыжий открыл глаза. Толмач сказал:

— Если еще два дня идти строго на юг, то там как раз и будет то, куда вы направлялись. Там — Южный Континент.

Рыжий повел ушами, поднял голову. Толмач опять заговорил:

— Но дальше Острова еще никто не проходил. И не пройдет никто — они не пустят.

— Кто? — спросил Рыжий, он уже сидел.

— Да птицы, кто же еще, — сказал толмач. — Цвирин-тсаар, он никакой не император. Он просто здешний комендант, а Остров — это их передовая застава. Или, по-ганьбэйски, форпост.

— А… много их, ну, этих птиц, на Континенте?

— Я не знаю. Кто я у них? Простой толмач. И так давно я здесь, что лучше и не вспоминать… А твоих слов они ужасно испугались.

— Каких?!

— Да про монету. Что в ней их напугало, я не знаю. Наверное, та сила, что в ней заложена, им неподвластна. Но, повторяю, кто я такой, чтобы все знать?

— А и действительно, кто ты?

— Моряк. Карт-спец. А это — моя Башня…

Толмач вдруг замолчал, прислушался. Где-то внизу раздался гул, пол задрожал. Рыжий вскочил, спросил:

— Что это?!

— Я не знаю! — толмач тоже вскочил и в ужасе вскричал: — Смотри!

Рыбки в бассейне замерли, как будто неживые, а после начали желтеть, желтеть, вода — мутнеть и тоже становиться желтой. А что есть желтое? А желтое — суть золото. А зо…

А гул все нарастал и приближался. По стенам побежали трещины.

— Р-ра! — закричал толмач. — Я так и думал! Ну и пусть! Тебя им не убить, а я… Я все, что знал о них, сказал! Знание растерять нельзя! Теперь не я, а ты — их Хранитель! Рыжий, запомни это! Ры…

Гр-рохот! Гр-ром! Пол вздыбился и раскололся. Дым! Пламя! Гарь! Л-луна! О, где же ты, Л-луна? Мы твои блудные дети, спаси нас, спа…

Гр-ром! Пламя! Грозный перетоп! И…

Тьма! Падение! Рыжий вскочил!..

Нет, не вскочил, а вынырнул и отплевался. Ночь, небо в тучах, ливень, гром. Рыжий, подхваченный волной, взлетел на гребень, оглянулся…

Заветный Остров, содрогаясь, грохотал…

И — вниз тебя волной: плыви, барахтайся, и…

Снова вверх! Остров горит, крошится, погружается…

И снова вниз. Плывешь и вертишь головой, кричишь, зовешь…

И — вверх! А Остров…

Нет его! И ничего там больше нет: нет корабля, нет косарей, нет толмача, нет птиц! А ты плыви, Рыжий, плыви, глядишь, потом куда-нибудь и приплывешь. Бей лапами, греби, старайся, но в то же время силы береги. Тебе ведь еще долго плыть — ночь, день и снова ночь, и снова день, и месяц, год, а может, и сто лет — кто знает? А приплывешь, выйдешь на берег и расскажешь: там птицы, очень много птиц, они разумные и потому нас презирают, не допускают нас к себе, а тех, кто все же проберется к ним…

Р-ра! Р-ра! Греби, глупец, старайся. Да нет, теперь ты не простой глупец, а вдобавок еще и хранитель. А что тебе хранить? Да то, что все мы дикари. А Дрэм-то думал, будто дикари живут лишь только в Дымске да Голянии, Сэнтей надеялся на то, что дикари — это другие, но не братья, ведь братья…

Р-ра! Вот так-то вот! И вверх тебя волной, и вниз, и снова вверх, и снова вниз, давай, Рыжий, греби — ночь, день, неделю, год, сто лет. Плыви, храни: ты должен…

Нет! Ты никому и ничего не должен! Нигде и никогда ты никому… Да, никому! И никогда! И ни за что! Ты — это просто ты, сам по себе, и ты устал, ты хочешь отдохнуть, забыться. Вот ты и отдохнешь — прямо сейчас. Вот ляжешь и заснешь. Вот уже лег, закрыл глаза, лапы сложил, и вот уже тебя волной — р-ра! — с головой накрыло, и вот уже как будто кто-то тебя обнял и потащил вниз, вниз, ты испугался, ты кричишь — а крика нет, одни лишь пузыри пошли, ты захлебнулся, но еще пытаешься…

А вот уже и не пытаешься… А вот уже… А вот…

Проснулся он от холода. Подумалось: наверное, опять дверь не закрыл, вот за ночь все и выдуло. Рыжий открыл глаза, глянул на дверь — да, так оно и есть, стоит открытая. И пусть себе стоит, делов-то. Пошарив вокруг себя лапами, Рыжий нагреб тряпья, укрылся им как следует, лег на другой бок и опять заснул.