Прозвучала команда:

— Пли!

Ромм поднес фитиль к запальному отверстию. Грянул выстрел, оглушивший всех, стоявших поблизости. А ядро с шипением понеслось по воздуху и ударило чуть ниже бойницы, из которой выбросили солдата с белым флагом; брызнули осколки кирпичей.

— Пли!

Остальные пушки стреляли тоже. Нападавшие были в пороховом дыму, евшем глаза.

— Что там, что там?

— Кажется, опускается подъемный мост.

— Быть того не может.

— Да смотрите сами!

Совершенно верно: из открывшихся ворот показались солдаты с поднятыми руками и белым флагом. Вслед им раздались ружейные выстрелы со стен, но никто не пострадал; сдавшихся встречали как братьев, обнимали, приветствовали, а по тем, кто засел в Бастилии, дали залп из пушек. Это был сигнал к штурму — толпы по опущенному мосту стали прорываться внутрь крепости. Попадавшихся им на пути офицеров и солдат, не сложивших оружие, избивали и резали. У тюремщиков отнимали ключи, открывали камеры с узниками.

— Здесь, здесь еще кто-то! — выкрикнул Попо.

Кованая дверь со ржавым скрипом открылась. В нос ударил смрад, запах нечистот и гнили. В блеске факелов Строганов увидел бледного старика с длинной бородой и отросшими до середины спины волосами. Он смотрел на вошедших в ужасе, пальцы его с давно не стрижеными ногтями сильно дрожали.

— Кто вы, мсье? — обратился к нему русский барон.

— А вы кто? — дребезжащим голосом спросил тот.

— Мы — восставшие, захватили Бастилию. Вы свободны, сударь.

Пожилой мужчина молчал.

— Это правда? Вы не шутите надо мною?

— Абсолютная правда. Революция в Париже. Власть Версаля кончилась.

По щекам заключенного покатились слезы.

— Да неужто оно свершилось? Я дожил, я дожил!

Взяв его под руки, вывели на свет.

— Кто вы, сударь? — повторил свой вопрос Попо.

— Да уже почти что не помню… Но когда-то был граф. Граф де Лорж…

— Сколько лет вы сидели в темнице?

— А какое нынче число?

— Тысяча семьсот восемьдесят девятого года четырнадцатое июля.

Бывший узник наморщил лоб и пошевелил дряблыми губами, вычисляя про себя. А потом ответил:

— Сорок лет, три месяца и один день.

— Господи, помилуй!

Штурм и падение Бастилии были только искрой — сразу полыхнуло по всей стране. Толпы народа захватывали ратуши, избивали и убивали дворян, жгли усадьбы, устанавливали новую власть — муниципалитеты, выбирали мэров. Всюду формировалась Национальная гвардия, во главе которой встал Лафайет. Перепуганный король наконец-то признал Учредительное собрание, но, увы, было слишком поздно: инициатива оказалась в руках нападавших.

Посещая разные революционные сборища, младший Строганов обратил внимание на мелькавшую там постоянно девушку с костюме-амазонке. Ей на вид было около тридцати. С черными вьющимися волосами до плеч, черными бровями и орлиным носом, дерзким взглядом голубых глаз, молодая француженка притягивала взгляды мужчин. Часто надевала мужскую широкополую шляпу с синей лентой, а на пояс вешала саблю, затыкая за него два пистолета. Этакая муза революции. Новоявленная Жанна Д’Арк.

— Кто она? — обратился Попо однажды к Ромму. — Вы ее знаете?

— Да, конечно, — отозвался учитель. — Это Терри, полностью — Теруаж. Псевдоним, кстати, как и Поль Очер. Настоящее имя мало кому известно. Впрочем, вряд ли так уж важно. Главное, она преданный товарищ и идейно стойкий боец.

— Познакомите?

— Отчего не познакомить? С удовольствием. Только не надейтесь, мон шер, на взаимность. Терри отдалась революции, но не отдается мужчинам.

— Я и не надеюсь пока.

Ромм представил друг другу молодых людей. Девушка взглянула на Попо холодно, точно обдала водой из колодца: он молокосос, младше на много лет, не герой ее романа. Ей же втайне нравился Марат — Жан-Поль Марат, издававший в Париже газету «Друг народа», и его самого поэтому называли Другом народа. Но Марат любил какую-то англичанку, та ответила отказом, и ему остальные женщины были не интересны. А на нервной почве у него разыгрался какой-то кожный недуг, типа псориаза, и Жан-Поль постоянно принимал ванны из отваров лечебных трав, чтоб уменьшить зуд всего тела.

Словом, как предсказывал Ромм, первое знакомство Терри и Попо не имело никаких продолжений. Но в начале 1790 года мсье Шарль организовал в доме, где жила Теруаж, Клуб друзей закона (Ami de la loi), цель которого была борьба за утверждение королем принятых Учредительным собранием «Декларации прав человека и гражданина» и других декретов, прежде всего — о свободе слова (liberté de la presse). В Клуб вступил и Строганов. Терри была назначена секретарем и хранительницей архива документов, а Попо сделался библиотекарем Клуба. Поначалу он стеснялся с ней заговаривать на какие-то второстепенные темы, обращался только по делу. Но однажды молодой человек засиделся у нее допоздна, за полночь, разгребая очередные бумаги, а когда спохватился, девушка сказала:

— Ну и как ты пешком пойдешь в такую-то даль? Да еще один? Нынче на парижских улицах неспокойно.

— Ты мне одолжишь пистолет, — улыбнулся юноша.

— Выстрелить не успеешь, как тебя окружат и дадут по голове сзади. Нет, не фантазируй. Постелю тебе в гостевой комнате.

— Я могу и здесь, на диванчике.

— Ах, к чему такой аскетизм? Ляжешь в постель нормально.

А потом, постелив, пожелала спокойной ночи и, не глядя в глаза, ушла. Он задул свечу и разделся неторопливо. Близость Терри будоражила его ум и тело, но барон понимал, что малейшие поползновения будут с гневом пресечены с ее стороны. Лег, накрылся простыней. Смежил веки.

Вдруг услышал под дверью какой-то шорох. Даже сел на кровати от удивления. Что это такое? Может быть, грабители? В темноте нащупал рукой деревянную табуретку — неплохое орудие, чтобы отбиваться.

Дверь открылась, и в лиловом свете, шедшем от неплотно прикрытых штор, разглядел некую фигуру в белом. Вроде не грабитель. Может, привидение?

— Поль, ты спишь? — прозвучало вполголоса.

— Терри, ты? Что случилось?

Теруаж, облаченная в ночную рубашку, подошла беззвучно. Провела ладонью по его щеке. Прошептала ласково:

— Тише, мальчик, тише. Всё в порядке. — И прильнула жаркими губами к его губам.

Так Попо сделался мужчиной.

Между тем Симолин продолжал слать императрице бесконечные донесения: Учредительное собрание отменило сословные привилегии, титулы и гербы дворянства, разрешило свободную торговлю, ликвидировало церковную десятину; но король отказался утверждать эти документы; подчиняясь возмущению депутатов, Лафайет двинул Национальную гвардию на Версаль; испугавшись, Людовик XVI убежал в Париж и закрылся во дворце Тюильри; королевская власть во Франции фактически пала. Сообщал посланник и о поведении Строганова: тот участвует в смуте со своими наставниками и якшается с заводилами беспорядков — Робеспьером, Дантоном, Сен-Жюстом, а недавно вступил в якобинский клуб[74]. Словом, надо срочно спасать молодого ветреника, напирал Симолин в письме, и барон Александр Сергеевич должен употребить все свои финансовые и организационные возможности, чтобы вытащить Павла из революционного логова.

Эта последняя депеша в самом деле взволновала Екатерину II, и царица показала ее Строганову-старшему. А когда тот прочел, заявила твердо:

— Вот что, мой дружочек, время шуток прошло. Видит Бог, я смотрела долго сквозь пальцы на французские проказы вашего сыночка. Но терпение мое лопнуло. И теперь не прошу, но велю вам: не позднее зимы нынешнего года шалопай должен быть в России. А иначе и он, и вы, оба дождетесь моей немилости.

Поклонившись, барон ответил:

— Дважды повторять мне не нужно. Воля ваша — закон. Я сегодня же снаряжу моего человека в Париж за Павлом.

— Сделайте одолжение, Александр Сергеевич. Очень меня обяжете, — поддержала его готовность императрица, коротко кивнув.