Сати подобрала цель так, будто никогда ближе к ней и не выходила. Кабан завалился, передёрнув ногами.

Взглянув на Индру, женщина равнодушно заметила:

– После первой стрелы у меня есть время только на один выстрел. Поэтому необходимо попадать издали.

Будто оправдалась. Остальное Индра понял сам. После первой стрелы он брал в руки копьё, и свирепый подстрелок встречался со свирепым охотником. Один на один. В рукопашную. Ярость против ярости. Охотница, захоти она того же, была бы растерзана зверем. Вот Сати и била наверняка. С первой стрелы. Чтобы второй – только поправить подстрел, если требовалось.

Лёгкость, с которой охотница перерезала кабану горло, уверенно направив в сторону фонтан крови, вызывала восхищение. От прежней Сати не осталось и следа. Куда делась её сладкая, томная, кошачья мягкость?

Индра долго не мог смириться со своим провалом. Охотники забрали туговёртые свиные ноги, отдав остальное голодным падальщикам. Всю обратную дорогу кшатрий только и думал, что о реванше. Ему понадобилась ещё неделя. До следующей охоты.

И ещё одна неделя понадобилась Индре. И ещё одна. Воин не мог примириться с тем, что Сати лучше него стреляет. Все дни тратил Индра на охотничий рыск. Он подтрунивал над гарцеватым шагом охотницы, над её упрямой спиной, не знавшей охотничьей прижимки, над медлительностью движений и безразличием к ритуальным танцам и тотемным приворотам. Но стреляла она лучше. И это Индру бесило. И ещё она прекрасно чувствовала зверя, всегда твердо зная, какой тропой следует идти.

– Почему?! – негодовал Индра. Сати молчала и упрямо вела его к дичине. Выводила на выстрел. Индре оставалось только поднять лук. Иногда он попадал, но Сати всегда выравнивала его подстрел. Добивала зверя. И всегда это получалось у неё идеально.

Чем большим притяжением окликалась в душе воина Ратри, тем беспощаднее проходили его ночи с прекрасной охотницей. Он будто пытался подавить её силой своей страсти. Но и в этом противостоянии Сати не имела равных.

Явление Ратри в изменчивых мыслях и чувствах кшатрия перестало символизировать своё. Она постепенно покинула одиночество Индры. Одиночество, которое ещё не завоевала Сати, уже вытеснив свою молодую соперницу.

В охотнице было много привлекательного для воина. И даже её возраст, столь несочетаемый с наивными порывами души Индры, прижился к его пониманию наибольшей женской красоты. Всё сложилось.

Часто долгими ночами, зарывшись в мягкие шкуры по самые носы, Сати и Индра говорили о величии мира и о наслаждении испытывать это величие, спрятавшись под одеялом в маленьком, неприметном земляном доме. Индре действительно нравилось так думать. Нравилось казаться самому себе маленьким и беспомощным зверьком, затаившимся в тихой норке. Воин предался чарам новой для себя ритуальной игры. Единственным, что его тревожило в этой игре, было упорное нежелание Сати говорить о детях. В ней отсутствовало какое бы то ни было стремление к материнству. Что, вероятно, объяснялось её невозможностью забеременеть. Индра пока не знал, нужны ли ему их дети, но что-то в этой игре было уже не так.

Прошёл год. Мало-помалу перепокоив все бунтарские идеи воина. Нет, Индра от них не отказался. И Сати даже поддержала его выдумки относительно приручения лошадей. Изменилось только время принятия решений. Будто прикрылось терпением, утвердившись в нём. «Если дело верное, совершенно не обязательно с ним спешить», – сказала как-то охотница. К тому же нигде поблизости не паслись табуны.

В поведении Сати было только одно, что могло бы насторожить и обеспокоить Индру. Она не соблюдала законов Ману, священных для каждого арийца. Законы предписывали приносить жертвы Агни, встречать и провожать день молитвой богам. Сати приносила жертвы перед охотой и после, не жалея крови добытых птиц и зверей. К Агни она не обращалась никогда, и молитвы свои женщина таила от ушей Индры, избегая всяческих разговоров о богах. Кшатрию это казалось странным. Он искал собственных объяснений поведению женщины, но в итоге довольствовался лишь надеждой услышать объяснения от неё самой. Когда-нибудь.

Однажды, томимый душевной усталостью от однообразия жизни, Индра забрёл туда, куда обычно мужчины носа не кажут. Пользуясь при соответствующей нужде другой стороной. Забрёл безо всякой причины. Скорее, просто исследуя окрестности своего нового дома.

Уже поняв, где он оказался и боясь быть застигнутым в своём неблаговидном дозоре, воин услышал голос Сати. Обращённый вовсе не к нему. Это насторожило Индру, и кшатрий, тихо преодолев кустовник, подобрался ближе.

Увиденное вызвало у него изумление. За кустами отхожего места располагался алтарь, и какой! Его обрамляли цветастые колья с черепами. Черепов было пять. И ещё – две мёртвые головы, водружённые относительно недавно. Судя по наличию волос и кожи.

Сати стояла на коленях возле пустого столба, не имевшего никакого навершия, кроме остроконечья. Этот кол был врыт последним. Свежая земля под ним говорила о только что законченных приготовлениях к обряду. Женщина продолжала молитву:

– Вкуси его кровь, великая Кали. Я принесу тебе его жизнь…

Индра оцепенел. Он вдруг вспомнил, что предыдущий муж Сати умер, как она говорила, незадолго до появления кшатрия. Должно быть, так умирали все её мужья.

Воин бесшумно покинул свою засаду. И всё-таки чутьё не обмануло Сати и на этот раз. Она прервала молитву и обернулась. Но тень воина скользила уже далеко от этих глаз. Потому опасливый рыск по кустам ничего не дал охотнице. И лишь точность её поиска снова потрясла Индру.

Вернувшись в земляной дом, воин первым делом подумал о встрече опасности лицом к лицу. Но, остыв понемногу, решил действовать иначе. Сати могла подозревать его случайную посвящённость в предречение собственной судьбы. Если бы её опасения подтвердились, их охота друг на друга оказалась бы неминуемой. Она была к ней уже подготовлена. Индра не стал пере– оценивать свои возможности в этом бою, отводя женщине как противнику малодостойную роль.

Враг – понятие бесполое. Становясь врагом, женщина теряет все те преимущества, что даёт ей благородство мужчины. Либо война, либо благородство. Совместить эти понятия – значит поплатиться кровью.

Кроме того, Индра помнил, что не было ещё такой охоты за целый год, которая бы закончилась для Сати неудачей. Вполне возможно, что к числу её боевых достоинств относилась не только безупречная стрельба. Не ветер же занёс все эти головы на её мрачный алтарь. Семь мёртвых – против одной живой. Живучей, ласковой и беспощадной кошачьей головы.

Нет, Индра стал действовать по-другому. Кошачьими методами. К чему его враг не мог быть готов.

– Архари! – изрёк воин. Его бой начался.

Первым делом он разоружился и вывесил оружие у входа. Чтобы она не усомнилась в его миролюбии. После этого кшатрий снял с себя одежду и, тщательно всё разложив, отправился в постель. Нет, одежду он не сбрасывал в спешке. Не срывал с себя, рассчитывая на бегу, как бы успеть притаиться. Здесь царил покой. Неподдельный. Тот покой, о который разбились все эти семь голов.

Сати появилась внезапно. И беззвучно. Индра видел её сквозь щель между шкурами. Инстинкт приказал ему затаиться. Но это был не тот инстинкт. Таится всегда жертва в приближении хищника, а кшатрий, по правилам своей войны, не мог сидеть приворожённо. Охотница почувствовала бы кожей его оцепенение. Он заворочался, вздохнул и перевернулся под шкурами на спину. Теперь воин не видел Сати. Не видел её глаз и рук.

Он почему-то подумал, что голова у него одна. Тишина казалась криком. Наконец женщина негромко спросила:

– Ты что, спишь?

«Спрашивают только дураки!» – просиял Индра. Про себя. Но к Сати это не относилось. Её вопросом звучало сомнение. Сомнение! И это был уже перевес сил.

Он ответил не сразу. Выдержал паузу. Потом дёрнул головой:

–А?

И снова вздохнул.

– Я разбудила тебя?

– Что? А?.. Мне показалось, что я ещё не успел заснуть.