– Я? За какие поступки?

– За свои.

– Разумеется.

– А за поступки других – всех, кого ты увлёк за собой?

Индра промолчал. Хотар заглянул ему в глаза:

– Но ведь это ты их увлёк. Может быть, им это не нужно? Ведь ты сейчас решаешь, что им нужно. Да? Они сами тебя об этом попросили? В том-то и дело, дружок; только мера личной ответственности даёт тебе право претендовать на власть. Подумай, готов ли ты ответить за всё. Вдруг люди разочаруются в ожиданиях, в надеждах? И готов ли ты ответить за богов? За их милость? А то получится, как с морскими колесницами. Столько времени потратить, рисковать жизнями товарищей, и чего ради?

Пообещаешь людям счастье, новые земли, победы над дасами, а потом окажется, что ничего этого и нет. Всё иначе. Но ведь ты обещал. Обещал не то, что они увидели. Во всяком случае, каждый ожидал увидеть другое. И спросят они за то, что ожидали и не получили. Простят ли они?

Людям нужны виновные. Так проще жить, когда знаешь, что за немилости собственной судьбы есть с кого спросить. Вот и подумай, готов ли ты к этому. Подумай. Чтобы не разочароваться в себе самом. Ты ведь, поди, думал, что вождизм – это только власть, а оказалось – ответственность за людей.

– Странный у нас разговор, – заметил Индра. – В этом ли дело? Да и какое это имеет значение? Нет ещё такой проблемы. Ведь никто не готовится к ней заранее. Мы вообще заговорили о соме… Постой, а ведь ты знал, что у дасов нет никаких кораблей. Знал, демон! Э-э, я-то, дурак, доверился другу. Наставнику. Такой путь! Чуть не подохли…

– Брось, – холодно остановил кшатрия Атитхигва. – Знал я или не знал, какая разница! Ты должен был испытать колесницы в пути, и ты их испытал. На хорошем расстоянии и в подобающих условиях. Я имею в виду эту стычку с инородцами. И людей, которых ты познал, благодаря выпавшим на твою долю испытаниям. Всё впрок. А насчёт твоей готовности властвовать над людьми, так больше мне и не о чем тебя спросить, Кавья Ушанас, и пожелать уже стало нечего. Кроме того, что ты услышал.

Он грустно улыбнулся и ушёл. Оставив Индру в лёгком замешательстве от этой последней фразы.

Некоторое время спустя, в пещерку над рекой, где Индра собирался предаться неторопливому духотворчеству отшельника, снова став дней на пять – не больше Кавьей Ушанасом, нагрянул какой-то встревоженный бхриг с говорнёй, из которой стало ясно, что с хотаром происходит недоброе.

Посыльный с надеждой взирал на кшатрия, известного огнепоклонникам в образе воина-мудреца, хотя такая категория общественного достоинства ещё и не фигурировала в привычностях арийских племён.

Индра почему-то, требовался бхригам для скорейшего разрешения ситуации с Атитхигвой. Что там произошло? Посыльный твердил только то, что хотар обезумел, и бхриги боятся за его жизнь.

Скоро всё объяснилось.. Безумие Атитхигвы имело посвящение. Вполне определённому человеку. Этим человеком был Кавья Ушанас. Атитхигва звал воина-риши, пытаясь что-то сообщить ему из мрака своего помешательства.

Индру наполняли недобрые предчувствия. Слишком свежи были его воспоминания о Вале, о власти сомы над рассудком и нравом опьянённого.

Сома сделала своё дело. Хотар дрожал, пробираемый её бушующей энергией, задыхаясь и утопая в поту. Он будто метался внутри самого себя, пытаясь вырваться наружу. Каждая мышца его тела была охвачена движением. Казалось, безумные глаза жреца ничего уже не различают. Однако стоило Индре приблизиться, как Атитхигва хрипло заговорил, обращаясь к воину:

– Тебе я скажу имя демона, убившего землю жаром. Подойди ближе. Его имя – Шушна. Но охотится он не за травой и не за коровами. Ему нужен ты.

Индра чувствовал удивительный жар, сжигающий хотара. Испекающий воину лицо. Будто перед ним сейчас находилось не живое существо, а горящая головешка. Атитхигва продолжил:

– Шушну породил Вьянса, обличье которого ты убил. Ты убил Вьянсу, но не убил Дасу, способного рождаться вновь и вновь. Берегись, воин, ракшаса, идущего за тобой по пятам.

– Оборотень! – взбодрился кшатрий, вспоминая порушенные им когда-то крепости Шамбары. – Где же мне найти его?

Атитхигва не слышал. Его поражённый рассудок уходил в небытие.

– Спеши, иначе он заберёт всё живое, – прохрипел хотар, давясь словами, и рухнул на землю.

Атитхигва был очень плох. Он не приходил в себя, и жрецы подумывали о новом хотаре. Индра всё время сидел возле друга, но пользы в том и надобности не наблюдал. Воин не мог покинуть Атитхигву, однако собственная бесполезность теперь, когда Индре был дорог каждый день, каждый час в борьбе за жизни арийцев против Шушны, угнетала его больше, чем неведение дальнейшей судьбы друга.

Бхриги, понимая ситуацию, обступили воина, и совет их окончательно подтолкнул Индру в дорогу. Нужно было действовать. Может быть, откупить собственной жизнью судьбы арийцев у проклятого Шушны? Ведь речь шла о мести демона. О его желании драться с Индрой. Так за чем дело стало? Если это цена избавления, – стоило ли тянуть? Воин собирался в дорогу.

Теперь его сопровождало десять колесниц. Ашвины проросли в возбуждении шального духа перемен, в предстоянии Великого похода и передела мира. Всех возбуждало приближение нового будущего. Каким бы оно ни оказалось.

Огромные, готовые лопнуть, кожаные бурдюки с водой, первыми заняли места в колесницах. Теперь и людям и лошадям хватало питья до Амаравати. А что было дальше? Разговоры о предстоящем поединке Индры и демона засухи тревожили и без того боевое настроение колесничих. Что было дальше? Дальше, в азарте противостояния, люди должны были найти свою судьбу и принять её или не принять. В случае, если бы Индра проиграл. Будет вода – будет и жизнь. В случае, если он выиграет. Никто в этом не сомневался.

А сам Индра думал о последних словах Атитхигвы. В предстоящем поединке кшатрий решал не только проблему собственного достоинства, – он теперь отвечал за человеческие судьбы, которые переплелись с этой проблемой.

Розовый город стал серым. От пыли и осевшего чада прогоревших пастбищ. Убитых огнём Шушны. Где он, этот терзатель земли, укравший чары Агни?

Глаза ашвинов жадно вглядывались в пустошь, в разорённые зноем обломки рощ, в мёртвое опустение улиц и закопчённые туши домов, надеясь где-то увидеть воплощение демона. Нет, город был пуст. Он таил в себе только муку и печаль, да ещё отголосок потерявшихся надежд, – люди ушли, оставив утварь нетронутой. Должно быть, полагаясь на возвращение.

Индра повелел ашвинам ждать его за стенами города. Сам же он направил колесницу в квартал марутов. Что-то вело кшатрия к этим очагам, которые никогда не были для него родными, но дразнили душу воина покоем мирной жизни.

Возле разбитого колодца Индра натянул поводья колесницы. Буланые, перестукивая копытами по окаменелой земле, покорно встали. Индра бросил вожжи на тёртый поручень ратхи и, зачарованный увиденным, ступил на горячую твердь площади.

Колодец не только разбили, освобождая водоносное подземелье от каменного плена, – люди выбрали его яму, скопав и порушив стены. Наверно, так они добирались до последних черпаков жижи. Которую уже невозможно было загрести сверху.

Индра вдруг увидел, как обессиленные матери пригоршнями впихивают сырую грязь детям во рты. И те, не глотая жижу, вытягивают из нее сырость. Пахнущую плесенью. Нет не воду – вода ушла. Сырость.

Пересилив отвращение, кшатрий побрел прочь. Буланые послушно тронулись за ним.

Ашока лежал под перевитым можжевеловым стволом, привалившись к дереву и вперя потухший взгляд в рассохшуюся ограду. Казалось, что он прирос к этим шершавым корням, вывернутым наружу.