* * *

Индра свернул руку врага, уперев заклинившее в ней оружие к животу даса, и навалился на неё всей мощью своего отвращения к этому человеку.

– Как жаль, что ты — типичное и закономерное явление, а не исключительное, – сказал кшатрий, не выпуская Пипру из объятий смерти.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Держи колесницы наготове к приходу зари.
(Ригведа. Мандала I, 48)

– Дасы, – говорил Насатья, – не могут называться людьми. Это демоны, и ничто в мире не приблизит их к нам. Пример этого мерзавца Пипру будет тому подтверждением.

– Нет, – возразил Индра, – не так.

Он помолчал, озадачив ашвинов, и довершил мысль:

– Чёрные поодиночке могут быть и неплохими. Могут быть сговорчивыми, понимающими и верными, даже похожими на нас. Поодиночке. Но когда они вместе, в чёрных срабатывает инстинкт волчьей норы, их коллективное бессознательное. Коллективное животное, делающее даса зверем. Или зверьком, всё равно.

Индра вспомнил молодого дана, чья жизнь оборвалась так нелепо и беспричинно. Братья почувствовали, как Нами вернулся в мысли воина.

– Ты говоришь: «Это – нелюди», – продолжил Индра вздохнув, – а я с этим спорю. Нет, Человек отразился в них какой-то стороной своего существа. Но дасы всегда останутся по другую сторону происхождения, и потому нам не сойтись в общем бытие. Нам не изменить дасов ни уговорами, ни силой оружия, ни властью своего разума. Есть только одно средство борьбы с ними, в том случае, разумеется, если соседство дасов вынудит нас пойти на это, защищая своё жизненное пространство. Кровь! Перерождение. В третьем поколении они потеряют свои родовые инстинкты, родовую память, в пятом – облик даса, а в седьмом они станут детьми Ману. " Благородными ".

Арийцы слушали кшатрия, и каждый соглашался с его мыслями по-своему. С разной степенью допущения того, что дасы тоже люди.

– А что, собственно говоря, произошло? – вдруг спросил Насатья, наблюдая мрачные лица товарищей. – Один демон зарезал другого. Это ли повод для уныния?

Наступила тишина. Овражек с запруженным ручьём, в котором арийцы купали коней перед новым переходом, наполнился тревожным ожиданием словесной битвы. Индра поднял глаза на попутчиков:

– Нами отличался от них. В нём означился Человек.

– Какой человек – Дану или Ману? – попытался вникнуть Насатья. – Мне кажется, что ты себе противоречишь.

Индра искал поддержки рассудку в мудром хозяйстве души.

– Противоречу? Может быть. Я тоже человек, могу и противоречить себе. Но что я знаю твердо, так это о необходимости иметь и среди них верных людей. Вскорости такие люди нам понадобятся. Как бы это правильно ни было, ждать до седьмого поколения не всегда возможно. Верность требуется уже сейчас. А её нужно завоевать. Понимаешь?

– Верность дасов – вещь надёжная, – вмешался Риджишван, всё время молча наблюдавший за спором своих освободителей. – Она сродни верности собаки. Я прожил среди них несколько лет, видел всякое. Меня хотели убить, съесть, выменять на пленённого сородича, снова убить, принести в жертву, и всё-таки я заверяю: если дасу к кому-то привяжется душой, это будет верность самой преданной собаки. Но когда эти «собаки» оказываются в своей стае, в них пробуждается инстинкт крови и они забывают хозяина. Лучше не попадаться им на пути. Тут я согласен с Индрой.

– Да уж, собаки, – вздохнул Индра. – Они, как известно, не любят злых хозяев.

– Но и безвольных не признают, – уточнил Насатья. – А насчёт того, что ты – человек и можешь заблуждаться, нет, извини. Ты – вождь, дорога убедила нас в этом, – он посмотрел на брата и, найдя поддержку в его глазах, продолжил:

– А вождём нельзя быть наполовину. Это не только безнравственно перед твоим народом, но и преступно.

– У меня нет народа, – возразил Индра.

– Есть, – проявился Дасра, – правда, небольшой: нас всего только двое.

– Почему двое? – вмешался Риджишван. – Трое.

* * *

Шушна был тем проклятием арийцам, которое обрушилось на их головы, вопреки предсказаниям старцев. Не холод вовсе опустошил арийские пастбища, не наводнение, а жара и страшная засуха. Шушна жрал всё живое. Сперва он выпил воду, опустошив ручьи и колодцы, потом пожёг траву и наконец добрался до коров. Такой падёж скота, как в это лето, не помнил ни один долгожитель. Люди ещё как-то спасались. Ходили в горы за льдом, плавили его и пили пресную, безвкусную вытопь.

Те, кто жил далеко от горных вершин, копали колодцы. Мотыгами, дробильниками, плоскотелым камневищем. Вода залегала всё ниже, и копать её приходилось всё труднее и труднее. 'Воду вычерпывали, наполняли ею сухие ямы, но она в ямах не держалась, и через день черпали снова или рыли на новом месте.

Атитхигва долго слушал Индру. Не перебивал его и не останавливал. Временами казалось, что хотар настолько поглощён своими мыслями, что воин утруждается впустую, и всё идёт мимо ушей Атитхигвы. Но едва Индра замолкал, пытливые глаза огнепоклонника дёргали его нетерпеливым взглядом. Подгоняли рассказывать дальше.

– Нет никаких морских колесниц. Ума данов хватило только на бревно, – подытожил Индра. Однако подобный вывод мало интересовал бхрига. Было очевидно, что поиск «морских колесниц» – не самая занимательная сторона этого сюжета. Атитхигва думал о другом.

Индра заглянул в его глаза, стеснённые тайной каких-то сомнений, и растормошил друга на откровенность:

– Ну что? Насколько я понимаю, твои мысли далеки от этой проблемы.

Хотар скривил губы.

– Вала не даёт мне покоя, – заговорил он. – Твой рассказ о стычке с Намучи, сома и эффект превращения. Почему Вала?

– Тут как раз нет ничего удивительного. Вала мстил клятвопреступнику. Мы же клялись его именем.

– И мстил твоими руками?

– Верно, – кивнул Индра.

– Нет, здесь что-то другое. Не кажется ли тебе странным настойчивая непримиримость вашего противопоставления? Будто бы ты примерил его суть, а он – твою. Чтобы узнать друг друга изнутри. Не кажется ли тебе, что вы – противоположные отпечатки того явления, что зовётся Человеком. А? Вот и познакомились.

– Выходит, я – «отпечаток»? – безрадостно спросил Индра.

– Уверен.

– Но отпечаток чего?

– Возможно, новой человеческой формации. Но разговор сейчас не о тебе. Разговор идёт обо мне.

– ?!

– Значит, – продолжил Атитхигва задумчиво, – если я хлебну сомы, то перевоплощусь в … Агни.

Индра поменял оттенки удивления.

– Мне кажется, – заговорил воин, – что ты должен пояснить свои мысли.

– Да, – очнулся хотар, – я действительно должен тебе всё объяснить. Понимаешь, несколько месяцев стоит ужасная жара. Всё выгорело, земля испеклась, высохли колодцы. Мы спасаемся здесь, у реки, но вайши из горных долин обречены на гибель. Если жара продержится ещё какое-то время. Они просто уже не смогут прийти сюда. Четыре дня пути без капли воды по выжженной равнине! Люди умрут, только начав путь к воде!

Мы не сомневались, что эта засуха – проклятье Агни. Но за что? За что самый великий из богов вдруг решил извести мором собственный народ?

Бхриги в последнее время приносили Агни много жертв. Мы усердны в молитве как никогда, но жара не спадает. И люди гибнут от безводья. Так вот, сдаётся мне, что это вовсе не Агни сотворил. Понимаешь, не Агни!

– Но кто тогда?

– А вот это я и хочу узнать.

Индра покачал головой:

– Ты даже не можешь себе представить, что сома сотворит с мозгами, телом, духом.

– Но ты же выжил?

– Возможно, это было чудо.

– Чудеса любят повторяться!

– Чудеса не повторяются вообще.

– Всё, хватит, – решительно сказал хотар, – мы в ответственности за тот народ, в чью судьбу принесли перемены. Мы ответственны делом за слово. Право ответственности – отличительный признак истинного вождя. Запомни, Индра. Готов ли ты ответить за свои поступки?