Служанка Ада не принимала участия в описанном ритуале, поскольку возвращалась к себе в шесть вечера. Ее полное имя было Эдит Ада Корни. Каждое утро она приезжала на велосипеде из ближнего городка Рэкхемптона к половине восьмого. Дочь батрака, некрасивая восемнадцатилетняя девушка, она делала всю грязную работу по дому, во всем подчинялась миссис Родд, открывала рот лишь в том случае, если к ней обращались, а за ленчем жрала так, что даже миссис Родд, сама из крестьянок, и то поражалась. Никаких очевидных пороков за Адой не числилось, кроме склонности подъедать мясо, холодный картофель, фрукты или что иное, по неосторожности оставленное на кухне неубранным. Как у большинства недокормленных и выросших в скученности работящих деревенских девах, у нее были бледная кожа и плохие зубы. В жару она обильно потела, а свое мнение о хозяевах, если таковое у нее вообще было, держала при себе. Она получала пятнадцать шиллингов в неделю и вдоволь наедалась за ленчем; в тех местах о лучшем не приходилось и думать.

Через два дня у миссис ван Бир окончательно созрел план операции.

Утром она позвонила доктору Парксу, осведомилась, не сможет ли он подъехать к половине первого и не окажет ли честь остаться на ленч. Доктор Паркс ответил согласием — он как раз оказался свободен, — и был подан отменный ленч.

Доктор сел за стол слегка озадаченным. Перед ленчем его попросили осмотреть Филиппа, но с мальчиком все вроде было в порядке. Он начал было распространяться об этом с наивозможнейшей осторожностью, но понял по выражению лица миссис ван Бир, что подобное заключение ее никоим образом не устраивает. Но и тогда он смог всего лишь со вздохом констатировать:

— Тем не менее боюсь, мальчик весь на нервах. Думаю, ему нужно и впредь принимать укрепляющую микстуру. Я немного изменю состав. Не могли бы вы прислать вечером за новой бутылкой?

Доктор и мысли не допускал, что за ним прислали только ради мальчика; но когда он спросил у миссис ван Бир, как она себя чувствует, та, против обыкновения, заявила, что великолепно.

За ленчем поговорили о том да о сем, но, когда подали кофе, Розалия сказала:

— Теперь, Филипп, можешь пойти поиграть в саду.

Повернувшись к доктору, она как-то хищно улыбнулась и произнесла:

— По-моему, мы имеем право на стаканчик портвейна; вы не против, доктор?

— Что ж, не откажусь, — ответил доктор Паркс со всей игривостью, на которую был способен.

Миссис ван Бир налила ему и себе до краев. Пригубив стакан, она разом втянула в себя содержимое и громко причмокнула. «Нечего добру пропадать» — было одним из ее любимых присловий.

— Я все думаю о Филиппе, — заметила она.

Доктор Паркс весь обратился в слух.

— Как-то мне непонятно, — продолжала она, — вы вот столько для него делаете — а я, доктор, так вам верю, — но он все никак не становится крепче. Может, тут дело в другом? — Она помедлила, наклонилась к нему через стол и вопросила низким проникновенным голосом: — Вам не приходила в голову мысль о животных?

— О животных, драгоценнейшая?

— Да, о животных. Домашние животные разносят чудовищные болезни. Взять хоть эту мерзость, попугаев. От их болезни люди мрут.

— А что, у Филиппа есть животные? Мыши, крысы? Я не знаю.

— Мыши у него были, но я недавно распорядилась их уничтожить. Они страшно воняли, я убеждена, от них ему был один вред. А теперь он завел какого-то жутко злобного кролика и все время его тискает и оглаживает. Целует его, ласкает, и уж не знаю, какой там заразы от него набирается. Клетка у кролика, конечно, вся запакощенная — ну, вы знаете, чего от животных ждать. Такая антисанитария, словами не передать. Вам не кажется, доктор, что, может, все дело в кролике?

Доктор Паркс сложил салфетку и принял глубокомысленный вид.

— Нужно, пожалуй, поглядеть на нашего Братца Кролика, — заметил он, вставая и косясь на графин. Розалия перехватила этот взгляд.

— Думаю, мы можем позволить себе еще самую капельку, — сказала она и налила стаканы на три четверти. Пару минут они посидели в молчании, только Розалия непроизвольно рыгнула.

— Извиняюсь, — сказала она. — День нынче жаркий.

Они поднялись и, красные и осоловевшие, вышли из дома.

Филипп любовался кроликом. Он стоял перед клеткой на коленях, и лицо у него светилось таким обожанием, будто он возносит молитву.

— Филипп, дружок, — приторно улыбаясь, обратилась к нему тетя, — покажи доктору Парксу своего кролика.

Филипп наградил ее недоверчивым взглядом. Каждое ее слово он тщательно взвешивал про себя, чтобы обнаружить ловушку. Но кроликом он гордился и был не прочь им похвастаться. Он взял кролика на руки и подошел к доктору.

Доктор Паркс погладил зверька. Мех у кролика так и лоснился, глаза смотрели кротко он выглядел совершенно здоровым и довольным жизнью. Внезапно кролик перестал дергать носом и прижал уши к спине. Он тоже что-то увидел, но что он подумал о докторе, сказать трудно. Вероятно, он был занят, как гласит судебная формула при отказе отпустить обвиняемого под залог, in meditatione fugae.[54]

Тем не менее, к досаде миссис ван Бир, доктор Паркс не попросил взять кролика на руки.

— Как его звать? — осведомился он.

— Средний Ваштар, — громко отчеканил Филип.

— А? Как-как? Ну и ну, — заметил слегка ошарашенный доктор. — Значит, здесь-то и проживает его светлость? Позвольте взглянуть.

Он наклонился и осмотрел клетку. Она не блистала чистотой, но было бы страшным преувеличением утверждать, будто клетка находится в антисанитарном состоянии. Да и кролик явно пребывал в отменном здравии.

— Я бы сказал, — заметил он миссис ван Бир, когда они направились в дом, — из-за этого животного вам не стоит тревожиться. Судя по всему, с кроликом все в порядке. На всякий случай нужно хорошо почистить клетку. Но я не думаю, что от зверька можно подхватить инфекцию.

На лице миссис ван Бир было красноречиво написано, что она отнюдь не расположена расставаться со своими тревогами.

— Что ж, доктор Паркс, вам, конечно, видней, — сказала она плаксиво, — но я удивляюсь вашим словам. Он ласкает эту тварь — зарывается лицом в его мех, целует вонючку. От такого ему один вред, я уверена.

— Надо же, надо же; очень дурная привычка, — спохватился доктор Паркс, пытаясь исправить оплошность. — Филипп!

Мальчик опасливо подошел.

— Тебе нужно быть поосторожнее с кроликом. Как известно, мой мальчик, животные чистотой не отличаются. Ты можешь от него что-нибудь подхватить. Не прижимай его к себе, ни в коем случае не зарывайся лицом в мех, не целуй и вообще не ласкай. Не бери на руки сверх необходимого. Запомни, это очень важно. Если меня не послушаешься, смотри, как бы кролика не пришлось унести.

Лицо Филиппа исказила гримаса страха и ярости. Он, как пес, ощерил желтоватые зубы и убежал, ничего не ответив. Мальчик прекрасно понял, что против него замышляется.

Но Розалия вся сияла. Нужные слова были произнесены. Она не сомневалась, что Филипп снова начнет ласкать кролика. И тогда «по указанию доктора» она избавится от кролика.

Миссис ван Бир не пришлось долго ждать. Доктор приезжал во вторник, а уже в пятницу ей представился удобный случай. Розалия любила одевать племянника в желтый норфолкский костюмчик с короткими бриджами — во времена ее юности именно это носили примерные маленькие мальчики. Костюмчик она раздобыла с большим трудом: даже в сельском Девоне редко встретишь такую одежду. Она не знала, как ненавидит Филипп этот костюм, а если бы знала, это вряд ли что-нибудь изменило. Желтый цвет бросался в глаза, поэтому она в любую минуту могла заметить мальчика из окна своей спальни, в какой бы уголок сада тот ни забился. В этой спальне на втором этаже она просидела много часов, наблюдая за Филиппом — или шпионя, если вам так больше нравится. Утром в пятницу она заметила, как он украдкой взял кролика из клетки и убежал с ним в дальний конец сада, где спрятался за кустом рододендрона.