— Мальчик отличался далеко не крепким здоровьем, меня тревожило, что он не по годам слабый. Это, считал я, могло быть вызвано разными причинами. В частности, его тетя обратила мое внимание на привычку мальчика содержать животных не в самых чистых условиях и часто брать на руки. Я посчитал это нарушением санитарных норм…
— Прошу простить, что я вас перебиваю, но хотелось бы сразу спросить: озабоченность тети его здоровьем была в порядке вещей или в данном случае ее вмешательство явилось исключением?
— Отнюдь не исключением. Она всегда очень тревожилась за здоровье Филиппа. В этом нет никакого сомнения. Здоровью мальчика она уделяла наивозможнейшее внимание.
— Благодарю вас.
Благодарность сэра Айки прозвучала вполне искренне. Он повернулся к жюри, уронил из глазницы монокль, который повис на шнурке, и воздел брови, как бы приглашая присяжных взять на заметку сказанное доктором.
— Прошу вас, продолжайте. Приношу извинения, что я вас прервал.
— Я предупредил Филиппа, что, если он не перестанет ласкать кролика, рискуя подцепить от него какую-нибудь инфекцию, зверька придется унести. Я и не думал распоряжаться, чтобы кролика уничтожили. На вид он был совсем здоров, я не собирался прибегать к столь крутым мерам. Но сейчас, когда я вспоминаю, как все было… возможно, меня просто не так поняли. Вполне вероятно, миссис ван Бир могла посчитать, что я… что я распорядился куда решительней, чем на самом деле.
— Понимаю. Еще один вопрос. Вы случайно не знаете, какое было у кролика имя?
— Имя?
— Да. Уверяю, я задал этот вопрос не из праздного любопытства.
— Я почти не сомневаюсь, что Филипп дал ему то самое имя, какое вы только что называли в суде.
— Средний Ваштар?
— Да.
Сэр Айки вставил монокль в глазницу и жестом предложил мистеру Прауди заняться свидетелем. Мистер Прауди отрицательно покачал головой, решив воздержаться во избежание зла. Доктор Паркс вернулся на место, а сэр Айки ухмыльнулся с видом запасного игрока в китайский бильярд, выигравшего пачку сигарет.
Присяжная миссис Моррис презрительно поджала губы. Так она и поверила, что эта дамочка заботилась о здоровье мальчика! Любому понятно, что доктор — осел. Чтобы покрыть злобный замысел этой женщины, требовался человек поумней. Она убила здорового кролика, чтобы помучить малыша, но, конечно, могла притвориться, что это для его же блага. Еще омерзительней. Лицемерка!
Доктор Холмс, напротив, считал, что история с кроликом говорит о здравомыслии обвиняемой. Детей он не любил, а домашних животных — и того меньше. Избавиться от домашнего кролика, который, вероятно, еще и вонял, было, с точки зрения доктора Холмса, весьма разумно. В его глазах вся история с кроликом характеризовала обвиняемую исключительно с хорошей стороны.
По лицам остальных присяжных нельзя было распознать, каково их об этом мнение и есть ли оно вообще.
В противоположность тому, что пишут в детективных романах, судебные слушанья редко бывают волнующими. На пять минут драматической сцены приходятся долгие часы скучного разбирательства с соблюдением положенных формальностей. Процессы об убийстве тоже подпадают под это правило, и дело «Его Величества против ван Бир» не составляло исключения. Слушанье шло своим ходом, и жюри устало. Присяжные с явным облечением восприняли известие, что суд удаляется на обеденный перерыв. Они отбыли на ленч под присмотром судебного пристава; кормили их за счет городской казны. Мистер Джордж, секретарь профсоюза, возмущался и возражал. Рабочие «Троллоп энд Колл» вполне могли уже утром объявить забастовку; в этом случае председатель стачкома наверняка обратится в секретариат с просьбой о всесторонней поддержке со стороны профсоюза. Мистер Джордж твердо рассчитывал побывать у себя во время перерыва и все наладить. В конце концов пришлось ему удовольствоваться долгим телефонным звонком; из кабинки он вышел очень расстроенный. Мистер Стэннард тревожился, что Гвен и Фред не справятся без него с наплывом посетителей, но ему не позволили вернуться в паб.
За ленчем разговаривали мало и только на нейтральные темы: мистер Поупсгров в зародыше убил попытку обсудить то, что всех волновало. Молодой социалист мистер Аллен громко осведомился у соседа по столику, что тот думает о процессе. Мистер Поупсгров очень вежливо, но решительно оборвал готовый было начаться разговор.
— Прошу прощения, — сказал он, — мне не хотелось бы вмешиваться, но вам не кажется, что мы поступаем неразумно? Может быть, лучше воздержаться от обсуждений, пока мы не выслушали другую сторону? При обмене мнениями мы, весьма вероятно, начнем каждый приходить к определенному заключению и становиться на чью-либо сторону, не ознакомившись с уликами в полном объеме. Честное слово, я убежден, что нам лучше поговорить о другом.
Мистер Аллен удивился и сконфузился.
— Виноват, — сказал он.
III
Первым после перерыва был вызван хозяин газетного киоска, что у «Красного Льва» в Рэкхемптоне. Теперь он склонялся к мнению, что Розалия ван Бир лично заказывала номер «Наставника Восточного Эссекса». Нет, полной уверенности у него нет. Скорее всего так и было, но решительно утверждать он не берется. Да, верно, жена считала иначе, но после того, как они просмотрели счета-заказы за тот и ближайшие дни, в памяти у них прояснилось.
— Негодный свидетель, — пробормотал доктор Холмс. — Ничего путного сообщить не может, только болтает.
Сэр Айки довольно быстро его отпустил. Не стал он особо выспрашивать и сержанта Ноулза, который рассказал о том, как была обнаружена вырезка. Теда Гиллингема, поведавшего суду о своей роли в этой находке, он подверг перекрестному допросу, но в основном из чистого злорадства:
— Расскажите, мистер Гиллингем, что вы обычно делаете, оказавшись один в комнате в чужом доме.
— Это ваше правило — просматривать книги с целью обнаружить в них документы?
— А чем вы еще занимаетесь? Лазите по ящикам? Или, возможно, извлекаете из конвертов чужие письма?
И т. д. в том же духе.
Гиллингем отбивался как мог, и судья в конце концов взял его под защиту. Сэр Айки снова отвесил поклон, сложившись вдвое, и принял выговор с полнейшей невозмутимостью.
— Что ж, согласимся на том, мистер Гиллингем, что вы рылись — по-моему, это общепринятый термин, — что вы рылись там не очень долго. Значит, вы чуть ли не сразу взяли в руки указанную книгу и обнаружили в ней вырезку?
— Да.
— Часто ли вам доводилось бывать в этой комнате раньше?
— Я бы сказал, довольно часто.
— И вы знали, что где в ней находится?
— Естественно.
— Доводилось вам до того бывать в комнате одному?
— Вероятно.
— Следовательно, вы и до того бывали там один. Вы сразу направились именно к этой книге, а ведь книг там на полке немало. Вы сразу нашли эту любопытную вырезку. Крайне странно! Мистер Гиллингем, — отчетливо и громко вопросил сэр Изамбард, — вы видели эту вырезку раньше?
— Конечно, не видел. На что вы намекаете? — ответил Гиллингем, покраснев от возмущения и замешательства, и вид у него при этом был решительно виноватый.
— Неважно, на что, — сказал сэр Айки, который и в самом деле не намекал ни на что конкретное, а всего лишь хотел посеять пустое сомнение у какого-нибудь особенного глупого присяжного. — Ваше дело — отвечать на вопросы, а не задавать их.
После этого к допросу приступил мистер Прауди, который довел до сознания всех присутствующих: учитель ровным счетом ничего не выигрывал ни от осуждения миссис ван Бир, ни от смерти Филиппа Аркрайта. Но сэр Айки сделал свое дело. У всех присяжных осталось саднящее ощущение — в обстоятельствах, при которых Гиллингем обнаружил газетную вырезку, что-то нечисто. Доктор Холмс и тот напомнил себе, что при работе с документом следует учитывать не только текст, но и его происхождение. Мистер Стэннард начал вслух рассуждать о том, что дело сомнительное, но вовремя спохватился — присяжным в суде не положено переговариваться. Мисс Аткинс про себя прикинула: кто спрятал, тот и находит. Никто не пришел к определенному заключению, но у каждого остался какой-то неприятный осадок. Другими словами, сэр Айки добился того, чего хотел.