Толстые стекла очков, как щиты, скрывали ее глаза, но придавали остроту ее зрению. Ей никогда не хватало мужества объяснить своему отцу, что мир неясных очертаний, в котором она пребывала, позволял ей не замечать жестокости и несправедливости реальной жизни.

Пруденс рывком сняла очки. Ее отражение в зеркале расплылось, стало туманным и серым, как поверхность озера в дождливый день.

ГЛАВА 4

Освинцованное оконное стекло искажало мир. Солнечные лучи, проникая сквозь него, рассыпались на полу изумрудным сиянием. Себастьян услышал, как тихо за его спиной отворилась массивная дверь. Не оборачиваясь, он переступил с ноги на ногу, чтобы скрыть, что он все еще тяжело опирался на трость.

Персидский ковер заглушал шаги д'Артана. Он усаживался за стол орехового дерева, когда Себастьян повернулся к нему лицом. Старик откинулся на стуле и обхватил подбородок своими костлявыми пальцами. Загадочная улыбка тронула его тонкие губы. Он не предложил Себастьяну сесть. В комнате не было ничего, кроме стола и троноподобного стула. Себастьян знал, чего ожидал д'Артан. Старик будет хранить свое таинственное молчание до тех пор, пока он не заговорит первым. Но Себастьян твердо вознамерился не доставлять ему этого удовольствия. Он сжал позолоченный набалдашник своей трости, выжидая.

Д'Артан, тем не менее, знал Себастьяна так же хорошо, если не лучше, чем Себастьян знал его. Сладкозвучная французская речь д'Артана полилась плавно и вкрадчиво, лаская слух Себастьяна. Даже в чужой стране старик предпочитал общаться с ним на своем родном языке.

– Твоя рана? Она беспокоит тебя?

– Нет. Она почти зажила.

Себастьян лгал. Боль в лодыжке бывала порой такой невыносимой, что выступали слезы на глазах. Он по-прежнему просыпался дрожа, весь в поту от ночных кошмаров, если ему снилось то солнечное утро, когда Тайни заново сломал неправильно сросшуюся кость. Опиум, который он заставлял Себастьяна курить, притуплял боль, но не затуманивал сознание. Не изгонял он из памяти Себастьяна и воспоминания о чарующем девичьем голосе, таком пленительно-мягком, как ворсинки бархата. Он не любил говорить о той ночи. Ему не хотелось, чтобы циничная ухмылка д'Артана запятнала память о ней.

Себастьян постучал тростью по ковру.

– У тебя здесь довольно милое пристанище.

Д'Артан изогнул бровь.

– Со стороны лорда Кэмпбелла было весьма любезно позволить мне воспользоваться его загородным имением, пока он сам живет в городе.

– По-прежнему любимец Эдинбурга, да? Играешь на сочувствии лорда Кэмпбелла трагической судьбе французских эмигрантов, бежавших от революционного террора?

– Британцы печально известны отсутствием у них воображения за исключением тех случаев, когда дело касается их собственных толстых шкур. Они видят во мне свою судьбу, случись революции пересечь Ла-Манш.

Д'Артан вынул пробку из графина со скотчем и наполнил до краев два бокала. Один он подал Себастьяну.

– Это одна из причин, по которой я позвал тебя сюда. Восхищение лорда Кэмпбелла наконец-то перешло в нечто более осязаемое. Завтра я отправляюсь в Лондон на встречу с королем[4]. Я буду избран в британскую Палату Общин и наделен крошечным ежегодным пенсионом в размере пяти тысяч фунтов.

Себастьян поперхнулся, виски обожгло ему горло, когда он откинул назад голову и рассмеялся.

– Старик Георг, должно быть, снова рехнулся. Интересно, какова бы была реакция короля и лорда Кэмпбелла, если бы они узнали, что приютили не эмигранта, а самого яркого революционера, и что твой крошечный пенсион будет послан в Париж для покупки пороха и ружей?

Д'Артан пожал плечами.

– Никакого пороха. Никакой революции.

– Никакой революции. Никакой войны с Англией. Сомневаюсь, что король будет столь гостеприимен, когда обнаружит, что его страна смотрит в дула ружей, приобретенных на английские фунты.

– Распространение нового государственного устройства неизбежно. – Д'Артан поднял бокал. – За славу Франции.

Себастьян тоже поднял бокал и предложил свой тост.

– За славу д'Артана. Насколько высоки твои стремления? Возможно, Почетный Гражданин Великобритании?

Он вытер рот тыльной стороной ладони грубоватым жестом, который старик не выносил.

Д'Артан барабанил своими длинными ухоженными ногтями по столу, с неприязнью оглядывая трость Себастьяна.

– Какая неудача – этот несчастный случай с тобой. Но еще большая неудача – неосторожность, которая за этим последовала, а? Твой человек говорил мне о некой юной мадемуазель.

«Черт бы побрал Тайни, – мысленно выругался Себастьян. – Он защищает мои интересы, как волчица защищает своих щенков». Но Себастьян приготовился к удару, который, чувствовал, вот-вот последует.

– Я далек от того, чтобы ограничивать тебя в твоих любовных приключениях, – продолжал д'Артан, – но, думаю, это неумно – открывать лицо перед какой-то маленькой воркующей потаскушкой.

Раздражение и упрек, сквозившие в голосе старика, не изменили выражения его лица. Он умел владеть своими чувствами. Себастьян всегда считал, что лицо д'Артана неправдоподобно гладкое для человека его возраста.

– Разве не ты говорил мне, что маска добавляет привлекательность стремительной опасности и некоторую пикантность и загадочность твоим… э… романтическим приключениям?

Себастьян не мог припомнить, говорил ли он когда что-либо настолько глупое и бессердечное. Должно быть, после встречи с Девони Блейк он был весьма доволен собой, что позволил себе подобное заявление.

– Я не намеренно открывал себя. Моя маска слетела при падении. Что же касается девушки, она не была воркующей потаскушкой.

Д'Артан откашлялся.

– Тем хуже. Тебе бы следовало использовать свое обаяние, чтобы сделать ее таковой. Угроза скандала могла бы прекрасно заставить ее молчать.

– Не припоминаю, чтобы насилие было в числе моих обязанностей.

Старик пожал плечами так, как это могут делать только французы.

– Зачем считать это обязанностью? Считай это привилегированностью положения.

Себастьян отвернулся к окну, испытывая необходимость на несколько секунд избежать пристального внимания этих стальных глаз и привести в порядок мысли. Чтобы отвлечься, он отодвинул задвижку и распахнул окно. Легкий ветерок ворвался внутрь, принеся с собой аромат жимолости и дразнящее тепло чудесного летнего дня. Неожиданный приступ тоски сдавил грудь Себастьяна. Он с силой опустил кулак на подлокотник.

– Если ты так хорошо информирован, то также должен знать, что девушка, о которой идет речь, слепа.

Д'Артан презрительно фыркнул.

– Немного сбилась со своего обычного пути, да?

Себастьян круто развернулся.

– Инцидент исчерпан. Я больше никогда ее не увижу. Какое она имеет для нас значение?

– Она – никакого. – Д'Артан барабанил пальцами по столу, позволяя гневу Себастьяна разжечь и его гнев. – Но ты имеешь. Ты имеешь значение для Франции и имеешь значение для меня. Как Себастьян Керр ты можешь добиться поддержки нового французского правительства в высших кругах лондонского и эдинбургского общества.

– Я намеревался поговорить с тобой об этом. Полагаю, что та информация, которую я принес тебе о речи маркиза Дувра против Национальной Ассамблеи, не имела никакого отношения к несчастному случаю, произошедшему с его фаэтоном в парке?

Д'Артан печально покачал головой.

– Какая жалость, что он сломал ноги. Говорят, когда-нибудь он снова сможет ходить. Но я пригласил тебя не для того, чтобы обсуждать жестокость маркиза в обращении с лошадьми. – Он поднялся и принялся вышагивать вдоль стола, сцепив руки на пояснице. – До сих пор я был снисходителен к твоему маленькому увлечению грабежом на дорогах. Но я не хочу рисковать моим новым положением и влиянием. Ты стал слишком дерзок и самоуверен. Ты уже превращаешься в легенду! Слагаются баллады о приключениях лихого горца. Эти велеречивые английские судьи начинают тебе завидовать. Как ты думаешь, о ком мечтают их жены, когда…

вернуться

4

Георг III – король с 1760 года. Опираясь на торийскую группировку в парламенте, пытался оттеснить вигов от управления страной и взять руководство политикой в свои руки. Принимал деятельное участие в борьбе европейской реакции против Великой Французской революции и организации коалиции против Наполеона. В связи с умопомешательством Георга III в 1811 году было назначено регентство принца Уэльского.