– Я только не был уверен, «расторжение» пишется с одной или двумя «с»?

– С одной, – прошептала она.

Он взял на руки кота, явно намереваясь посадить его в корзину, но Пруденс выхватила озадаченное животное и прижала его к груди, гневно глядя на Себастьяна.

– Так же ты собираешься поступить и со мной? Засунуть в повозку и отправить?

Себастьян провел рукой по волосам и наконец осмелился встретиться с ней взглядом. Глаза его были полны отчаяния и боли, но на лице была написана уверенность в правильности выбранного решения.

Кот Себастьян извивался в ее руках, оставляя на нежной коже глубокие царапины, но Пруденс не замечала этого. Себастьян протянул руку и мягко забрал у нее возмущенное животное.

Он посадил кота в корзину, поглаживая пушистый мех.

– Мак-Кей сдержал свое слово, а я сдержу свое. У меня немногое осталось, но мое слово что-то еще значит. Я хочу, чтобы ты вернулась в Англию. Там твое место. Забудь обо мне. Ты не нужна мне в моей жизни. Я не хочу тебя в своей жизни, – глухо проговорил он и, не обращая внимания на жалобное мяуканье, закрыл крышку и закрепил застежку.

– Ты меня не любишь?

Руки Себастьяна дрогнули. Сколько раз эта храбрая нежная женщина удерживала в себе этот самый вопрос, сталкиваясь с рассеянной любовью отца или эгоистичной привязанностью Триции? Он не обладал красноречием и не мог описать ей, какой восхитительной и ужасной бывает любовь. Брендан Керр любил его мать. Он похитил ее из мести, но удерживал ее при себе, одержимый мрачной, испепеляющей любовью к ней. Себастьян до сих пор помнит отчаянные мольбы отца, когда он выпрашивал у гордой, не сломленной его издевательствами девушки малую крупицу любви в ответ. Это единственное, в чем она могла ему отказать. Поэтому он использовал свои кулаки, чтобы выбить из нее эти слова.

Себастьян застегнул корзину и развязно улыбнулся.

– Нет, я не люблю тебя.

Пруденс побелела. Он пожал плечами.

– Я находил твою невинность интригующей. Женись я на Триции, ты была бы удобной любовницей. Мне не нужно было бы уезжать из дома в поисках удовольствий. И, разумеется, я считал тебя приятным развлечением в последние недели, полные забот. Уверен, ты понимаешь. Развлечения – такая редкость в этих краях.

Себастьян подтянул стул к окну и сел спиной к ней, отчаянно пытаясь избежать ее ошеломленного взгляда.

– Ты лжешь, – сказала Пруденс. – Мне и себе. Чего ты боишься, Себастьян Керр? Зачем прячешься за…

– Перестань. – Он холодно прервал ее. – Мы заключили сделку прошлой ночью. Никаких долгов. Никаких сожалений. Ты поклялась.

Себастьян слышал за своей спиной ее торопливые движения, шуршание одежды, хриплое дыхание. Скрипнули ручки корзинки, звонкий стук каблучков стих у двери. Он почувствовал затылком ее упорный взгляд и понял, что это в последний раз она усмиряет свою гордость ради него.

– Неужели ты никогда не хотел построить настоящую жизнь вместе со мной? – спросила она хрипло. – Пылающий огонь. Дети, играющие у очага?

– Нет, – солгал он. – Никогда. Себастьян оглянулся на легкий шорох, но комната была пуста. Пруденс ушла.

Себастьян положил ноги в сапогах на подоконник и откинулся на спинку стула. Туманные сумерки сгустились за окном, поглощая яркие краски угасающего дня. Башня погрузилась в темноту.

Он вставал со стула лишь один раз в течение дня. Заряженный пистолет лежал у его ног. Оружие понадобится ему, когда люди д'Артана обнаружат, что он отпустил от себя Пруденс. Он не пошевелился, чтобы зажечь факелы и развести огонь в очаге. Холодный ветер врывался в окно, освежая его разгоряченное лицо. Теперь не нужно было закрывать окно. В нем не осталось ничего пугающего. Ни ветер, ни вересковая пропасть внизу не были его врагами. Все, чего он должен был бояться теперь, – это тишина.

Себастьян вспомнил солнечный день, когда он хоронил своего отца. Тишина тогда была божественным даром, подобно прекращению пушечной пальбы после долгой, кровавой войны.

Он бессмысленно уставился в сгущающуюся темноту. Он не слышал ни одного шороха в опустевшем замке, словно Пруденс забрала все звуки с собой, оставила его глухим и слепым. Не было слышно ни звонкого стука каблучков ее туфелек по ступенькам, ни мягких переливов смеха, ни мурлыканья кота Себастьяна. Он прогнал ее, оставшись один на один с тишиной, и обрек себя на жизнь в пустых залах Данкерка. Уже за один день Себастьян соскучился не только по Пруденс, но и по ее подгоревшим булочкам и невыносимой стряпне.

Мужчины не плачут!

Оглушительный рев, яркая вспышка боли и теплая струйка крови с подбородка. Даже в пятилетнем возрасте Себастьян знал, что это ложь. В сумерках того далекого дня он видел отца, стоящего на коленях перед свежей могилой его матери, ссутулившегося, с лицом, искаженным скорбью. Мужчины не плачут.

Внизу со скрипом открылась дверь. За резким ударом последовало выразительное ругательство. Себастьян закрыл глаза. Не сейчас, Джейми. Пожалуйста, Господи, не сейчас. Ворчливая веселость Джейми была невыносима для него в этот момент.

Мольба Себастьяна осталась без ответа.

– Кто-нибудь знает, что сейчас, черт побери, восемнадцатое столетие? Можно подумать, что мы живем в эпоху мрачного средневековья. Кто-нибудь в этой темнице слышал о масляных лампах? Свечах? Можно убиться в такой… – Его голос сорвался на визг. – Себастьян? Если ты снял с Пруденс одежду, тебе лучше надеть ее, потому что я уже иду.

Себастьян положил голову на скрещенные на подоконнике руки и застонал.

Джейми, спотыкаясь, вошел в башню и бросил на пол объемный шуршащий сверток.

– Черт знает что такое! Вы что, ждете меня, когда я приду и разведу огонь? Кажется, вы считаете меня своим рабом.

Он затопал по комнате, развел огонь в очаге и зажег факелы. Себастьян вздрогнул от внезапно вспыхнувшего света.

– А где Пру? – Бровки Джейми тревожно нахмурились. – Если она снова на кухне, я немедленно ухожу в деревню.

Себастьян поднялся, не в силах произнести ни слова объяснения в ответ. Он не сможет выдержать обвинений, вопросов, которые, он знал, с избытком задаст Джейми. «Как странно», – подумал Себастьян. Впервые в жизни он чувствовал себя онемевшим. Неужели Пруденс не оставила ему ничего?

– Что с тобой? – поинтересовался Джейми. – Кот Себастьян забрал твой язык? – он подхватил сверток. – Моя подружка-швея сказала, чтобы я передал это тебе. Не могу представить, зачем. Менять одежду каждый день – глупая и греховная привычка. Моя маманя всегда так говорит.

Джейми бросил ему сверток. Себастьян не успел поднять руки, и пакет ударил его прямо в грудь. Тонкая бумага разорвалась, освобождая ярд за ярдом мягкую шерстяную ткань из чередующихся черно-зеленых квадратов – плед Керров во всем его блеске и великолепии. Себастьян немо уставился на море шотландки у своих ног.

Краешек кремовой карточки выглянул из-под пушистой горы. Он опустился на колени и поднес карточку к свету. Изящным почерком на ней было написано: «Себастьяну Керру, лаэрду Данкерка. Твоя любящая Пруденс».

Джейми, прищурившись, выглянул у него из-за спины.

– Что там написано? Ты же знаешь, что я не очень-то хорошо читаю.

Себастьян безвольно опустил руки на колени, отчужденно глядя на своего друга.

– Там написано, что я дурак, Джейми. Полный и законченный дурак.

Себастьян набросил свой новый плед на плечи и вывел лошадей из конюшни.

– Прекрати визжать, Джейми. У меня нет выбора. Я должен ехать за ней.

Легкий туман рваными клочьями тянулся над двором. На черном бархате неба ярко серебрились луна и звезды.

Джейми трусил позади Себастьяна, пересыпая свои просьбы проклятиями. Себастьян набросил седло на спину лошади, а Джейми стащил его с другой стороны.

– Ты не можешь этого сделать. Люди д'Артана все еще в деревне. Им не понадобится много времени, чтобы обнаружить, что ты отпустил ее. Ты будешь увертываться от пуль всю дорогу до Англии.