– Никуда не ходи. Я сейчас вернусь.

Девушка прокралась по спящему дому на кухню. Найдя все, что ей было нужно, она поспешила в столовую. Пруденс порылась в буфете красного дерева и обнаружила стопку полотняных салфеток. Триция не обнаружит их пропажи. Имя человека, чей герб был вышит на этих салфетках, уже давно было предано забвению.

Девушка хотела было уйти, но помедлила. Триция держала опий у себя в спальне и не раз предлагала его Пруденс от головной боли. Но сегодня Пруденс боялась потревожить свою тетку. Она довольствовалась тем, что прихватила с собой графин со скотчем с буфета.

Девушка вернулась наверх и закрыла за собой дверь спальни, осторожно повернув ключ в замке.

Мужчина, раскинувшись, лежал поверх одеяла, и под его телом ее узкая кровать казалась еще меньше. Глаза Себастьяна были настороженными, подернутыми пеленой боли. Он рассеянно гладил котенка, свернувшегося у него на коленях.

Пруденс отставила в сторону свою ношу и опустилась рядом с ним, застенчиво улыбнувшись.

– Давай взглянем на твое плечо, хорошо?

Не успела она и глазом моргнуть, как маленький кинжал перекочевал из чулка Себастьяна к нему в руку.

– Можешь разрезать рубашку, но только не плед, пожалуйста. Это плед Керров. Единственное, что у меня осталось. Себастьян подбросил кинжал на своей ладони, перевернув к ней рукояткой. .

Пруденс судорожно сглотнула и взяла его. Резная рукоятка была теплой от соприкосновения с обнаженной икрой Себастьяна. Сколько же невольных жертв горца были убиты этим кинжалом?

Она осторожно расстегнула брошь на плече, чтобы не порвать клетчатую ткань тяжелой застежкой. Аккуратно разворачивая плед, девушка все время ощущала на себе пристальный взгляд Себастьяна. При более близком осмотре она обнаружила, какой поношенной и истертой была вся его одежда. Лишь плотность ткани и бережное отношение Себастьяна не позволяли ей рассыпаться. Хотя, как она полагала, теперь это не имело значения. Триция купит ему любую одежду, какую он только пожелает, как только они поженятся.

Пруденс разорвала ткань рубашки и почувствовала, как дрожит Себастьян. Девушка подхватила графин с виски.

– Вот, выпей это, прежде чем я продолжу. – Она поднесла графин к его губам.

Себастьян отпил. Янтарная жидкость заструилась по его подбородку, и Пруденс вытерла ее салфеткой, задержавшись пальцами на его губах.

– Тебе тоже следует немного выпить, – сказал он. – Это помогло бы унять дрожь в руках.

Пруденс увидела насмешливый блеск его глаз. Он отлично понял, что не его рана заставляла ее дрожать.

Девушка стащила пропитанную кровью рубашку с его плеча. Сама рана была больше похожа на глубокую царапину с рваными краями и не представляла опасности. Тихий возглас сочувствия вырвался у нее при виде сильного порохового ожога, окружавшего рану и покрывавшего его грудь и плечо. На багровой, вздувшейся пузырями коже торчали редкие клочки обгоревших волос.

Пруденс подняла глиняную миску.

– Масло и яичные желтки. Папа считал это прекрасным средством от пороховых ожогов.

– Твой папа был мудрым человеком.

Девушка приложила к ране влажную салфетку.

– Мудрее, чем многие думали.

Кожа Себастьяна покрылась пупырышками, когда Пруденс слегка смазала ожог прохладной смесью.

– Наклонись вперед, – приказала она. Мужчина подчинился. Пруденс обхватила его руками, закрепляя повязку из сшитых салфеток вокруг него. Ее коса упала ему на бедро, а грудь прижалась к его груди, прежде чем девушка снова опустилась на колени, потупив глаза.

Под светлыми завитками волос на его груди Пруденс увидела другие порезы и шрамы, некоторые из них очень давние, уже побледневшие от времени. Быть может, эти шрамы остались от побоев отца, как и шрам под подбородком?

Девушка принялась складывать оставшиеся салфетки.

– Как ты скроешь это от тети?

– Это будет нетрудно. Триция уже довольно давно не видела меня без рубашки.

Пруденс бросила на него скептический взгляд.

– Будет видеть после того, как вы поженитесь.

Себастьян беспокойно поерзал и поспешил прервать разговор на неприятную для него тему.

– Эта комната именно такая, какой я ее себе и представлял. Чистая и аккуратная. Все на своем месте, элегантное и в то же время простое.

– Как я?

Мужчина улыбнулся уголками рта.

– Никто не посмел бы назвать тебя простой.

Котенок потянулся и потерся о бедро Себастьяна. Пруденс погладила его.

– Кот Себастьян любит тебя. Пожалуй, мне следовало бы поменять ему имя, чтобы избежать путаницы.

– Пожалуй, да, – согласился он. – В любом случае, Себастьян – глупое имя.

Пруденс подняла голову, чтобы возразить, но его глаза были закрыты. Девушка знала, что он не спал, но не решилась беспокоить. Морщинки вокруг его рта прорезались глубже от усталости и боли. Себастьян скрестил на груди руки в старом, как мир, жесте самозащиты.

Пруденс укрыла его одеялом. Не будет вреда в том, чтобы дать ему поспать час или два. Еще глубокая ночь. У нее еще будет достаточно времени, чтобы увести его, прежде чем Триция сможет его обнаружить. Девушка тихо сидела до тех пор, пока дыхание Себастьяна не стало глубже и ровнее. Он погрузился в блаженную бездну сна.

Пройдя на цыпочках через комнату, чтобы не потревожить спящего, Пруденс погасила свечку и приоткрыла портьеры, впуская в комнату лунный свет. Вернувшись, она села на кровать, наслаждаясь возможностью открыто, не таясь, смотреть на Себастьяна. Его угольно-черные ресницы отбрасывали густую тень на щеки. Настороженность, присущая ему во время бодрствования, отступила под влиянием сна, и сейчас спящий мужчина казался ей таким уязвимым и беззащитным.

Себастьян слабо застонал, и девушка положила ладонь ему на лоб, проверяя, нет ли лихорадки, затем нежно отвела с его лица пряди спутанных волос.

Пруденс торопливо убрала руку. У нее не было права прикасаться к этому мужчине. Он принадлежал тете Триции. Те мгновения, когда Себастьян полностью принадлежал только ей, были крадеными.

Вскоре усталость охватила и ее. После недолгих колебаний Пруденс легла поверх одеяла рядом с Себастьяном, ощущая тепло его тела.

Рука отца нежно гладила ее волосы. Должно быть, она снова уснула на каминном коврике, ожидая, когда он закончит свои эксперименты. Пруденс зарылась глубже в мягкий, теплый кокон, наслаждаясь плавными, убаюкивающими движениями его пальцев.

Девушка открыла глаза, отчетливо осознав, что это не отец, а Себастьян поглаживает ее волосы своей ладонью. Во сне она соскользнула так низко, что ее голова легла ему на колени. Мягкие складки пледа укутывали ее своим теплом.

Пруденс старалась сохранить дыхание ровным и глубоким, не желая выдавать, что уже проснулась. Она не могла вспомнить, когда в последний раз к ней прикасались с любовью и нежностью. Триция могла ущипнуть ее за щеки, чтобы вызвать на них румянец, или послать воздушный поцелуй, опасаясь растрепать парик или размазать краску на губах. В отношении Триции к своей племяннице было больше привязанности, чем любви. Пруденс никогда бы не осмелилась радостно броситься на шею тете Триции из страха, что она может нечаянно испариться, оставив после себя лишь горку пудры, разлетающуюся по ветру.

Прикосновение Себастьяна было удивительным: добрым и заботливым. Этот жест не накладывал на нее обязательств и не требовал ответных действий. Пруденс чувствовала себя ребенком или котенком, доверчиво свернувшимся у его бедра. Его прикосновение было наполнено нежностью, хотя она знала, как мало видел он ее в своей жизни. Девушка лежала неподвижно, желая запомнить, каким бывает ощущение, когда тебя ласкают и нежут.

Когда серый рассвет заглянул в комнату, Пруденс зашевелилась у него на коленях, предупреждая о своем пробуждении.

Глаза Себастьяна были мрачны и затуманены, как рассвет за окном. Пруденс открыла было рот, чтобы заговорить, но он приложил два пальца к ее губам и нежно улыбнулся.

– Мне всегда хотелось о ком-нибудь заботиться.