– Позволила бы ты мне, – спросил он серьезно, – снять с тебя всю одежду и прикоснуться руками и губами к твоему обнаженному телу, если бы я пообещал не делать ничего другого?

– Я бы предпочла, чтобы вы не делали этого. Но, спасибо вам, сэр, за то, что спросили.

Он отстранился от девушки со стоном отчаяния. Каждая клеточка, каждый мускул его утомленного тела болели, а невозможность обладать столь желанной для него женщиной лишь усиливала его страдания.

Пруденс коснулась его руки.

– Я, действительно, очень признательна. Вы очень добры ко мне, что не…

Себастьян положил руки под голову и пробормотал:

– Оставь свою признательность при себе до тех пор, пока у тебя уже не будет в ней нужды.

Девушка замолчала. Ее слова благодарности лишь увеличивали раздражение Себастьяна.

– О, давай, продолжай говорить, хорошо? Говори о чем-нибудь. О чем угодно. Предпочтительно, о чем-нибудь чертовски неприятном, чтобы отвлечь мои мысли от… моей сломанной лодыжки. Говори о волосатых монахах, дохлых лягушках. Процитируй, наконец, что-нибудь из Шекспира.

– Почему вы грабите? – задумчиво спросила Пруденс.

– Почему вообще грабят? Из-за денег.

– Денег для чего?

Себастьян открыл было рот, чтобы ответить что-либо дерзкое, и был удивлен не меньше, чем она, когда выплеснулась правда.

– Чтобы выкупить назад землю моего отца и фамильный замок у негодяя Мак-Кея, который украл их.

Девушка приподнялась на локте. Он мог едва различить в темноте очертания ее фигуры, но интерес и любопытство девушки были просто осязаемы. Он осознал, что сейчас сказал ей больше, чем говорил тем мужчинам, которые были вместе с ним в течение последних семи лет.

– Как вы потеряли свою землю? – спросила она.

– Удача не навещала нашу семью. Мой дед связал свою судьбу с красавчиком принцем Чарли в сорок шестом. Когда он был разбит, английская корона лишила нас всех наших титулов. Мак-Кей забрал землю. Когда мой отец умер, Мак-Кей взял и замок.

– А вы никогда не задумывались о том, чтобы честно трудиться?

– Однажды. Когда я был моложе и глупее, чем сейчас. Но когда ты приходишь с Высокогорья, жители равнины плюют на тебя. Я не мог позволить себе закончить образование. Что мог я делать? Я мог грабить, запугивать людей до смерти. Так что, я прекрасно воспользовался своими талантами.

– Но, быть может, у вас достаточно денег, чтобы купить другой замок?

– Я хочу свой замок. Данкерк был единственной гордостью моего отца. Я сделаю все, чтобы вернуть его назад.

Тоскливые нотки послышались в ее голосе.

– Вы, должно быть, очень любили своего отца?

Себастьян закрыл глаза.

– Я ненавидел этого негодяя. Каждую секунду я желал ему смерти. – Он зевнул. – Спокойной ночи, мисс Пруденс.

Пруденс долгое время молчала.

– Спокойной ночи, мистер… Ужасный.

Она натянула одеяло на них обоих.

– Вам следует быть осторожнее. Грабеж – опасное занятие. Рискованное не только для вашей шеи, но и для души.

Он приоткрыл один глаз.

– Ты бы плакала, если б меня повесили?

– Думаю, что да.

– Тогда я буду проявлять большую осторожность, чем прежде.

Себастьян отыскал руку девушки и положил на свою грудь, словно определяя ей там место.

Пруденс долго лежала без сна, глядя в потолок, пока монотонный шум дождя и ровное биение сердца разбойника под ее ладонью не убаюкали ее.

Проснувшись, Себастьян обнаружил себя лежащим в потоках яркого солнечного света, затопивших всю хижину. На миг он подумал, что находится в спальне лондонского дома своей любовницы. Но где же бархатный полог кровати, роскошная мягкость пуховых подушек, гладкие, холодные мраморные стены? Его любовница терпеть не могла солнечного света и держала тяжелые портьеры задернутыми до середины дня.

Он протер сонные глаза, огляделся и изумленно улыбнулся. Пруденс подперла рапахнутую дверь ржавой кочергой и сорвала толстую мешковину с окон. Ласковый ветерок приносил с улицы пьянящий запах мокрой земли, аромат жимолости и умытой дождем зелени. Утренний луч пробрался даже по дымоходу и осветил идеально чистый очаг. Крошечная хижина сияла чистотой. Себастьян не сомневался, что он единственный здесь остался самым грязным.

Метла в руках Пруденс выглядела, скорее, как ведьмино помело, неведомым образом оказавшееся здесь, чем как предмет, предназначенный для наведения порядка в доме. Ее котенок, забавно подпрыгивая, ловил пылинки, мечущиеся в солнечных лучах. Себастьян заложил руки за голову, с удовольствием наблюдая за плавными, грациозными движениями девушки, сметающей пыльную паутину с потолка.

Она увлеченно работала, напевая что-то веселое себе под нос. Солнечный свет, пронизывая тяжелый каскад ее волос, придавал им редкий оттенок червонного золота. На ней по-прежнему были лишь сорочка и нижняя юбка. Когда девушка прошла мимо двери, солнце высветило ее длинные, стройные ноги и округлые бедра. Острая горечь сожаления пронзила Себастьяна, и он тихо выругался. И что на него нашло? Почему он был таким милосердным прошлой ночью? Не следуя взглядом за Пруденс, он умерил свое вожделение, чувствуя странную удовлетворенность от того, что бесстыдно не воспользовался доверчивостью девушки.

Пруденс заставила его сожалеть о том, что он был сыном грубого лаэрда-горца[2], а не сыном арендатора. Как прекрасно было бы, просыпаясь каждое утро, наблюдать такую милую сцену: сверкающий чистотой домик; напевающая, веселая жена. Нетрудно было представить троих или четверых малышей, цепляющихся за юбку Пруденс.

При мысли о детях его лицо потемнело. Женщина, на которой он собирался жениться, была молода и очень богата и вряд ли смогла бы отличить один конец метлы от другого. И она не захочет испортить талию, вынашивая его детей. С этой мечтой было покончено, и лучше о ней забыть. Только Данкерк имел теперь для него значение.

– Если бы я проспал дольше, то ты бы уже, наверное, повесила занавески и взялась вязать салфетки.

Его голос прозвучал резче, чем ему того хотелось. Пруденс резко обернулась, со стуком уронив метлу. Тонкая паутинка слетела вниз и легла поверх ее волос.

Девушку удивило то, что он так сердито смотрит на нее из-под насупленных бровей. Она примирительно пожала плечами.

– Уборка – привычное для меня занятие. Моя мама умерла молодой. Я заботилась об отце, когда он жил в Лондоне. Она сделала шаг к стулу, на котором висело ее платье.

– Как ваша лодыжка?

– Все еще сломана. Моему человеку, Тайни, придется потрудиться, прежде чем вправить ее на место.

Себастьян попытался сесть, поморщившись от острой боли.

– Я надеялся, что тебя уже не будет, когда я проснусь.

Пруденс неуверенно обвела рукой хижину.

– Здесь было так много пыли. Я решила, что следует хоть немного навести порядок.

– Уверен, что Тайни по достоинству оценит это, когда будет пить свой вечерний чай. Но теперь тебе лучше уйти. Он немного непредсказуем. Он может нечаянно покалечить тебя.

Растерянная улыбка появилась на губах Пруденс. Заявлению о том, что ее мог терзать кто-то, по имени Тайни, недоставало подлинной угрозы. Девушке хотелось, чтобы он перестал так сердито смотреть на нее. Она должна была что-то сделать, чтобы он взглянул на нее так же нежно, как прошедшей ночью. Ее лицо просияло, когда взгляд упал на стоявшую на столе миску.

Пруденс подхватила ее и поднесла ему так, словно это было чаша Грааля[3].

– Я вымыла ваш пистолет. Он был весь в грязи. Себастьян застонал, уставившись на свое оружие, лежащее в миске с водой. Он достал его двумя пальцами. Вода тонкой струйкой вытекала из ствола. В одном она была права: пистолет больше не был грязным.

Девушка выглядела такой довольной собой, что его угрожающее рычание сникло до сдавленного: «Спасибо».

Усмехнувшись, Себастьян смахнул паутину с ее волос. Его взгляд смягчился, и сердце Пруденс забилось чаще. Ее тетя, должно быть, права, подумала девушка. Мужчинам больше нравятся безмозглые дурочки. Ему даже не пришло в голову, что она вымыла его оружие только для того, чтобы он не смог застрелить ее.

вернуться

2

Лаэрд – шотландский помещик.

вернуться

3

Святой Грааль – в западноевропейских средневековых легендах таинственный сосуд, ради приближения к которому и приобщения к его благим действиям рыцари совершали свои подвиги.