– Меня ты убедила, твою мать.

– Быть может, мне стоит податься в чрезвычайные посланники.

Я покачал головой.

– Быть может, тебе стоит поменьше общаться со мной.

Я уставился в потолок, дожидаясь, когда сонокоды гипнофона, убаюкав, заставят меня покинуть реальность. В соседних стойках разместились Дэвидсон, компьютерщик отдела органических повреждений, и Ортега. Даже через наушники гипнофона я слышал, напрягая до предела нейрохимию, их дыхание, размеренное и замедленное. Я попытался расслабиться ещё больше и облегчить гипносистеме проход через плавно сменяющиеся уровни отключения сознания. Но вместо этого мой мозг лихорадочно носился по деталям предстоящей операции, словно программа-отладчик, выискивающая неисправности в сложном оборудовании. Моё состояние напоминало бессонницу, которой я страдал после Инненина. Выводящий из себя зуд нервных окончаний, никак не проходивший. Когда цифровой дисплей часов на периферии поля зрения сообщил, что прошла целая минута, я приподнялся на локте и взглянул на Ортегу и остальных, мирно дремавших в стойках.

– Возникли какие-то проблемы? – спросил я вслух.

– Определение местонахождения Шерил Босток завершено, – ответил отель. – Я предположил, что вы предпочтете выслушать это без посторонних.

Выпрямившись, я начал отрывать от тела электроды.

– Вы предположили правильно. Остальные точно отключились?

– Лейтенант Ортега и её подчиненные переключились в виртуальность приблизительно две минуты назад. Ирена Элиотт находится там с полудня. Она попросила, чтобы её не беспокоили.

– С каким коэффициентом вы работаете в настоящий момент?

– Одиннадцать целых и пятнадцать сотых, как и указала Элиотт.

Кивнув, я выбрался из стойки. Одиннадцать целых и пятнадцать сотых – стандартный коэффициент компьютерщиков. Именно так называется очень кровавый, но в остальном ничем не запоминающийся боевик с участием Мики Нозавы. Единственное, что я запомнил, была неожиданная гибель героя Нозавы в самом конце фильма. Я надеялся, это не станет дурным предзнаменованием.

– Ну хорошо, – сказал я. – Посмотрим, что там у вас.

Между смутно виднеющимся неспокойным морем и огнями охотничьего домика раскинулась лимонная роща. Я пошел по пыльной тропинке между деревьями, наслаждаясь ароматом цитрусовых. В высокой траве, растущей вдоль тропинки, громко трещали цикады. На бархатном небе над головой закрепленными бриллиантами сверкали звезды, а за домиком местность начинала плавно повышаться, переходя в пологие холмы, позади которых темнела неровная полоса гор. На склонах неясно белели силуэты овец, и до того места, где я находился, доносился лай. Вдалеке мерцали огоньки рыбацкой деревни, менее яркие, чем звезды.

Под верхней балкой крыльца охотничьего домика качались фонари, но за деревянными столиками никого не было. Стену украшала буйная абстрактная картина, посреди которой красовалась выведенная люминесцентной краской надпись «Пансион цветов 68-го года». Вдоль перил были развешаны колокольчики, покачивающиеся и подмигивающие в порывах легкого бриза, долетавшего с моря. Они издавали самые разнообразные звуки, от хрустального звона до гулкого деревянного стука.

На неухоженной пологой лужайке перед крыльцом кто-то расставил в круг диваны и кресла, так что со стороны казалось, будто стены домика подняли и, оставив внутренний интерьер, перенесли на новое место. От этого пестрого собрания мягкой мебели, озаряемого огоньками сигарет, доносились приглушенные обрывки разговора. Я стал рыться в карманах в поисках курева, но обнаружил, что, во-первых, его у меня нет, а во-вторых, курить больше не хочется. Я криво усмехнулся.

Над ровным гомоном беседы возвысился голос Баутисты.

– Ковач, это ты?

– А кто ещё это может быть? – послышалось нетерпеливое восклицание Ортеги. – Это же виртуальность, чёрт бы её побрал.

– Да, но… – Пожав плечами, Баутиста указал на свободное место. – Присоединяйся.

На расставленной кругом мягкой мебели сидели пятеро. Ирена Элиотт и Дэвидсон устроились в противоположных концах дивана рядом с креслом, занятым Баутистой. С другой стороны от Баутисты на втором диване вытянулась во весь рост Ортега.

Пятая фигура глубоко утонула в другом кресле, вытянув длинные ноги. Лицо оставалось в тени, жесткие чёрные волосы торчали над пестрой банданой. На коленях у незнакомца лежала белая гитара.

Я остановился перед ним.

– «Хендрикс», насколько я понимаю?

– Совершенно верно. – В голосе прозвучали глубина и тембр, отсутствовавшие прежде. Коричневые руки с тонкими, длинными пальцами прошлись по ладам, огласив теряющуюся в темноте лужайку нестройными аккордами. – Проекция базового образа, заложенная на аппаратном уровне создателями. Вот что остается, если снять наложение картин, создаваемых системой подстройки под клиентов.

– Хорошо. – Я сел в кресло напротив Ирены Элиотт. – Вы удовлетворены условиями работы?

Она кивнула.

– Да, все замечательно.

– Давно вы здесь?

– Я? – Элиотт пожала плечами. – Где-то сутки. А ваши друзья прибыли пару часов назад.

– Два с половиной часа назад, – угрюмо поправила её Ортега. – А ты где задержался?

– Сбой, вызванный нейрохимией. – Я кивнул на фигуру «Хендрикса». – Разве он вам не говорил?

– Именно это он нам и сказал. – Её взгляд стал цепким и придирчивым, как и полагается настоящему полицейскому. – Просто мне бы хотелось уточнить, что это значит.

Я беспомощно развел руками.

– И мне тоже. Нейрохимия «Хумало» постоянно выпихивала меня из канала, и нам потребовалось какое-то время на то, чтобы добиться совместимости. Возможно, надо будет связаться с производителями. – Я снова повернулся к Ирене Элиотт. – Насколько я понимаю, для погружения вы хотите запустить формат на максимальной скорости.

– Вы правильно понимаете. – Элиотт ткнула пальцем в сторону «Хендрикса». – Он говорит, что может работать с коэффициентом триста двадцать четыре, но даже с таким быстродействием придется изрядно попотеть.

– Вы уже начали внедрение?

Элиотт мрачно кивнула.

– Проникнуть туда оказалось сложнее, чем в орбитальный банк. Но я уже сделала пару любопытных открытий. Во-первых, ваша подруга Сара Сахиловская была переправлена с борта «Головы в облаках» два дня назад, а затем через шлюзовую коммуникационную систему переслана на Харлан. Так что теперь она в относительной безопасности.

– Очень рад. Полагаю, вам пришлось изрядно потрудиться, чтобы раскопать это.

– В общем, задача оказалась не из легких. – Элиотт кивнула на «Хендрикс». – К счастью, мне помогли.

– Ну а второе любопытное открытие?

– Да. Так вот, каждые восемнадцать часов происходит пересылка информации по закрытой линии связи на принимающую станцию в Европе. Больше без погружения ничего не могу сказать, но, насколько я поняла, пока что вам это не требуется. Однако, похоже, это то, что мы искали.

Я вспомнил автоматические пушки, похожие на лапы паука, кожистую оболочку зародышевых мешков, а также мрачных каменных стражей, подпирающих крышу базилики, и поймал себя на том, что снова улыбаюсь, отвечая на их прячущиеся под капюшонами презрительные усмешки.

– Что ж, в таком случае, – я обвел взглядом собравшихся, – пора приступать к делу.

Это снова была Шария.

Мы поднялись с крыши башни «Хендрикса» через час после наступления темноты и влились в ночь, расцвеченную огнями воздушных транспортных средств. Ортега воспользовалась тем самым транспортом «Локхид-Митома», на котором меня сразу после выгрузки отвезли на виллу «Закат». Но когда я очутился в тускло освещенном чреве корабля, мне показалось, я опять вернулся в штурмовой отряд Корпуса чрезвычайных посланников, готовящийся к высадке в Зихикке. Все вокруг было таким же, как и тогда: Дэвидсон, с лицом, озаренным бледно-голубыми отсветами коммуникационного терминала, играл роль связиста; Ортега, распаковывавшая из рюкзака полоски пластыря и зарядные устройства, была санитаром. В проходе, ведущем к кабине, застыл скрюченный Баутиста, не находящий себе места от беспокойства, а ещё один не знакомый мне «ирокез» сидел за штурвалом транспорта. Наверное, на моем лице что-то отразилось, потому что Ортега, оторвавшись от рюкзака, пристально посмотрела на меня.