После десяти минут беспорядочного петляния по случайной последовательности переулков я наткнулся на цепочку застывших в ожидании автотакси, быстро вышел из-под навеса, прикрывавшего меня от непрошеных взглядов сверху, и сел в пятую от начала очереди машину. Я зачитал секретный код Ортеги, и мы поднялись в воздух.
– Код идентифицирован. Ожидаемое время в пути – тридцать пять минут.
Такси вылетело к заливу и повернуло в сторону моря.
Слишком много краев.
Обрывки предыдущей ночи бурлили в голове подобно небрежно приготовленной ухе. Непереваренные куски показывались на поверхности, бултыхались в водоворотах воспоминаний и снова погружались на дно. Трепп, подключенная к разъему в стойке бара «Кабель»; Джимми де Сото, отмывающий покрытые коростой грязи и крови руки; лицо Райкера, смотрящее на меня из зеркала, расползающегося звездой осколков. Где-то между ними – Кавахара, утверждающая, что смерть Банкрофта была самоубийством, но требующая завершить расследование. (Этого также хотят Ортега и полиция Бей-Сити.) Кавахара, знающая о моей встрече с Мириам Банкрофт, знающая много чего о Лоренсе Банкрофте и Кадмине.
Хвост похмелья извивался словно скорпион, борясь с медленно набирающими вес болеутоляющими капсулами Трепп. Трепп, убийца, готовая ко всеобщему прощению в духе дзен-буддизма. Один раз я уже убил её, но она вернулась назад, не держа на меня зла, потому что ничего не помнит, а следовательно, по её понятиям, с ней ничего не случилось.
«Если кто-то и может убедить Лоренса Банкрофта в том, что он покончил с собой, так это ты».
Трепп, подключенная к стойке в «Кабеле».
«Вирусная атака. Ты ведь не забыл, не так ли?»
Взгляд Банкрофта, сверлящий меня на балконе виллы «Закат». «Я не тот человек, чтобы лишать себя жизни, но если бы я решился на такое, то не допустил бы подобных глупых ошибок. Если бы я вознамерился умереть, вы бы сейчас со мной не разговаривали».
И вдруг ослепительная вспышка – я понял, что должен сделать.
Такси начало спускаться вниз.
– Поверхность нестабильна, – предупредила машина, когда мы опустились на мечущуюся из стороны в сторону палубу. – Пожалуйста, будьте осторожны.
Я вставил деньги в щель приемника, и люк открылся. Мы находились в безопасном месте, указанном Ортегой. Небольшая полоска взлетно-посадочной площадки из серого металла, леерное ограждение, а вокруг море, вздымающееся чёрными валами, и ночное небо, затянутое клочьями туч, моросящих дождем. Выбравшись из машины, я с опаской ухватился за стальной трос ограждения. Автотакси поднялось в воздух и было быстро проглочено мечущейся пеленой дождя. Когда его навигационные огни растаяли в темноте, я начал осматривать корабль, на палубе которого находился.
Взлетно-посадочная площадка размещалась на носу, и с того места, где я стоял, уцепившись за леер, просматривалось все судно. Оно имело в длину метров двадцать, приблизительно две трети размеров среднего миллспортского траулера, но было значительно уже. Палубные надстройки, зализанной формы и герметически закрывающиеся, рассчитаны на то, чтобы противостоять любому шторму. Однако, несмотря на деловой внешний вид, это судно нельзя было принять за рабочий корабль. Над палубой возвышались две изящные телескопические мачты, выдвинутые наполовину, а из стройного носа торчал острый бушприт.
Яхта. Плавучий дом состоятельного человека.
Из люка на корме на палубу выплеснулся свет, и появившейся Ортеге пришлось подзывать меня знаком. Крепко обвив пальцами стальной трос, я собрался духом, борясь с килевой и бортовой качкой, и медленно спустился по короткому трапу, а затем заковылял вдоль ограждения на корму. Носившиеся над палубой порывы ветра помимо воли заставляли ускорить шаг. В колодце света из открытого люка я увидел ещё один трап, более крутой, и, не отрывая рук от леера, спустился в тесную кают-компанию, встретившую меня уютным теплом. Над головой бесшумно захлопнулся люк.
– Где ты пропадал, мать твою? – рявкнула Ортега.
Я не спеша смахнул брызги с волос и огляделся вокруг. Если эта яхта и была плавучим домом состоятельного человека, вышеозначенный человек уже давно не появлялся дома. Мебель сдвинута к стенам и накрыта полупрозрачной пластиковой пленкой; на полках небольшого, встроенного в переборку бара царило полное запустение. Все иллюминаторы задраены и закрыты крышками. Двери в противоположных концах кают-компании распахнуты настежь, открывая такие же пахнущие нафталином помещения.
И все же яхта источала запах богатства, породившего её. Столы и стулья из темного полированного дерева прикрыты пластиком, навощенные доски палубы покрывали ковры. Обстановка утонченная, но скромная. Переборки украшали картины, насколько я мог предположить, оригиналы. Одна – школы эмфатистов, изображавшая скелетообразные развалины марсианской верфи на закате; другая – абстрактная, точно определить её стиль мне не позволил недостаток культурного образования.
Нахмурившаяся Ортега стояла посреди всего этого – со взъерошенными волосами, одетая в кимоно из настоящего шелка, как я понял, раздобытое в гардеробе яхты.
– Долго рассказывать. – Пройдя мимо Ортеги, я заглянул в ближайшую дверь. – Я бы не отказался от кофе, если камбуз открыт.
Спальня. Большая овальная кровать, установленная в окружении совершенно безвкусных зеркал в позолоченных рамках. Я подходил к противоположной двери, когда Ортега вдруг отвесила мне пощечину.
Я отшатнулся назад. Удар не такой сильный, как тот, которым я угостил Салливана в китайском ресторанчике, но он был нанесен стоя, с замаха, и к нему добавилась качка палубы. Ощущение усугубил коктейль из похмелья и болеутоляющих капсул. Мне удалось удержаться на ногах, но с большим трудом. Я пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и поднес к щеке руку, уставившись на Ортегу. Та гневно смотрела на меня, и у неё на щеках горели два алых пятна.
– Послушай, извини, если я тебя разбудил, но…
– Ты – мерзкий кусок дерьма, – прошипела она. – Лживый кусок дерьма!
– Я ничего не понимаю…
– Я должна была бы тебя арестовать, Ковач, твою мать. За то, что ты сделал, я должна засунуть тебя на хранение, чёрт побери!
Я начинал терять терпение.
– Что я сделал? Ортега, успокойся и объясни, в чём дело.
– Сегодня мы запросили память «Хендрикса», – ледяным тоном произнесла Ортега. – Предварительная санкция была получена в полдень. Мы запросили всё за последнюю неделю. И я просмотрела записи.
Не успели слова слететь с её уст, как вскипавшая в моей груди ярость утихла, превратившись в ничто. Ортега словно окатила меня водой из ведра.
– Ого.
– Да, смотреть особенно было нечего. – Отвернувшись, Ортега повела плечами, проходя к неисследованной двери. – В настоящий момент ты в отеле единственный постоялец. Так что я увидела только тебя. И твоих гостей.
Я прошел следом за ней во вторую каюту, увешанную коврами. Лестница в две ступени вела к узкому камбузу, отгороженному низкой переборкой, обшитой деревом. Вдоль другой стенки стояла такая же закрытая чехлами мебель, как и в первой каюте. Лишь в дальнем углу пластиковое покрывало было снято, открывая метровый видеоэкран, приемный и воспроизводящий модули. Одинокое кресло с прямой спинкой стояло перед экраном, на котором застыло прекрасно узнаваемое лицо Элиаса Райкера, расположившееся между широко раздвинутыми бедрами Мириам Банкрофт.
– Пульт дистанционного управления на кресле, – отрешенным голосом произнесла Ортега. – Не хочешь взглянуть, пока я буду готовить кофе? Освежи свою память. А потом я выслушаю разъяснения.
Не дав мне возможности ответить, она скрылась на камбузе. Я приблизился к экрану с замершим изображением, чувствуя в груди леденящий холод, вызванный воспоминаниями о «девятом слиянии». В бессонной, хаотической круговерти последних полутора дней я успел напрочь позабыть про Мириам Банкрофт, но сейчас она возвратилась во плоти и крови, властная и пьянящая, какой была в ту ночь. Теперь я вспомнил о том, что начисто забыл утверждение Родриго Баутисты об устранении последних юридических препон, поставленных адвокатами «Хендрикса».
