Де Вард обладал удивительно тонким чутьем. По холодному, исполненному достоинства обращению де Гиша он ясно почувствовал, что разговор принимает дурной оборот. Он решил держаться непринужденно и настороже.

– Скажите же, пожалуйста, что вы от него утаили? – поинтересовался де Гиш.

– Все, что касается Лавальер.

– Лавальер?.. Ничего не понимаю! Что это за странная вещь, которую вы узнали, находясь далеко от Парижа, между тем как Бражелону, находившемуся здесь, ничего не было известно?

– Вы серьезно задаете мне этот вопрос?

– Как нельзя более серьезно.

– Как! Вы, придворный, завсегдатай во дворце, друг принца, фаворит прекрасной принцессы?

Де Гиш вспыхнул от гнева.

– О какой принцессе говорите вы? – спросил он.

– Я знаю только одну, дорогой мой. Я говорю о супруге принца. Разве при дворе есть еще какая-нибудь принцесса? Скажите.

Де Гиш еле сдерживался; ссора была неминуема. Но де Вард хотел, чтобы поводом для нее была принцесса, а де Гиш затевал ее только ради Лавальер. С этого момента началась полная притворства игра, которая могла длиться до тех пор, пока один из противников не оказался бы серьезно задетым.

Итак, де Гиш овладел собой.

– Мне нет никакого дела до принцессы, дорогой де Вард, – заявил де Гиш. – Меня интересует лишь то, что вы сию минуту сказали.

– Что же я сказал?

– Что вы кое-что утаили от Бражелона.

– Иначе говоря – то, что вы знаете так же хорошо, как и я, – отпарировал де Вард.

– Даю вам слово, что нет!

– Полно!

– Если вы мне скажете, я буду знать, – не иначе, клянусь вам!

– Как! Я приезжаю сюда из Булони, а вы находились здесь и видели собственными глазами то, что молва успела занести в Булонь, – и вы серьезно уверяете меня, что ничего не знаете? Помилосердствуйте, граф!

– Как вам угодно, де Вард, но повторяю, что я ничего не знаю.

– Вы скрытничаете; это очень предусмотрительно.

– Значит, вы и мне не скажете больше, чем Бражелону?

– Вы притворяетесь глухим; я убежден, что и принцесса не могла бы лучше владеть собой, чем вы.

«Ах ты, дважды лицемер, – подумал де Гиш, – ты опять возвращаешься к принцессе».

– Ну, раз нам трудно сговориться относительно Лавальер и Бражелона, – продолжал де Вард, – поговорим о ваших личных делах.

– Никаких личных дел у меня нет, – возразил де Гиш. – Надеюсь, вы ничего не сказали обо мне Бражелону, чего не могли бы повторить сейчас?

– Нет. Но поймите, де Гиш, что насколько я не осведомлен относительно одних вещей, настолько мне все отлично известно о других. Например, если бы речь зашла о парижских связях герцога Бекингэма, то я мог бы порассказать вам много очень занимательного, так как был его спутником. Не хотите ли послушать?

Де Гиш вытер вспотевший лоб.

– Нет, – отвечал он, – тысячу раз нет! Я нисколько не любопытен и не желаю знать того, что меня не касается. Герцог Бекингэм просто мой знакомый, тогда как Рауль – близкий друг. Поэтому мне совершенно безразлично, что случилось с герцогом, и я очень интересуюсь всем, что касается Рауля.

– Всем, что произошло с ним в Париже?

– И в Париже и в Булони. Вы понимаете, я нахожусь здесь; если что-нибудь случится, я дам отпор. Между тем Рауль уехал, и один только я могу выступить на его защиту. Итак, дела Рауля мне важнее моих собственных.

– Но Рауль вернется.

– Да, когда исполнит поручение. А до тех пор, вы понимаете, я не могу быть равнодушным к неблагоприятным слухам о нем.

– Тем более что он проведет в Лондоне немало времени, – с усмешкой заметил де Вард.

– Вы думаете? – удивился де Гиш.

– Еще бы! Неужели вы предполагаете, что его послали в Лондон только с тем, чтобы он съездил туда и вернулся? Ну нет, его послали в Лондон, чтобы он там остался.

– О граф! – сказал де Гиш, энергично сжимая руку де Варда. – Это очень неприятное для Бражелона предположение, и оно вполне оправдывает то, что он писал мне из Булони.

Де Вард снова стал хладнокровен; насмешливость слишком увлекла его, и он неосторожно дал своему противнику перевес над собой.

– Скажите, о чем же он писал вам? – спросил он.

– Что вы вероломно оклеветали Лавальер и, по-видимому, смеялись над его доверием к этой девушке.

– Все это правда, – согласился де Вард, – я ожидал услышать от виконта де Бражелона то, что обыкновенно один мужчина говорит другому, когда тот делает оскорбительные намеки. Так, например, если бы я искал с вами ссоры, то сказал бы, что принцесса, отличив своим вниманием герцога Бекингэма, потом отослала его от себя ради вас.

– О, это нисколько бы не оскорбило меня, дорогой де Вард. – Де Гиш принужденно улыбался, несмотря на то, что огонь струился по его жилам. – Такая милость слаще меда.

– Согласен, но если бы я непременно хотел вызвать вас на ссору, я бы постарался уличить вас во лжи; я рассказал бы вам об одной роще, где вы встретились с этой знаменитой принцессой, о коленопреклонениях, о целованиях ручек, и тогда вы, человек скрытный, живой и обидчивый…

– Клянусь вам, – перебил его де Гиш с судорожной улыбкой на губах, – клянусь, это не задело бы меня, и я не стал бы опровергать вас. Что делать, милейший граф, я так создан; ко всему, что касается меня, я отношусь с ледяным равнодушием. Иное дело, когда речь идет об отсутствующем, который, уезжая, просил защищать его честь. Все, что касается этого друга, волнует меня чрезвычайно.

– Я вас понимаю, господин де Гиш; но что вы там ни говорите, нас не могут особенно интересовать сейчас ни Бражелон, ни эта незначительная девушка по имени Лавальер.

В этот момент через салон проходили несколько придворных, которые слышали только что произнесенные слова и должны были услышать также и дальнейшее.

Де Вард заметил это и умышленно громко продолжал:

– О, если бы Лавальер была такой же кокеткой, как принцесса, уловки которой – я согласен, вполне невинные – побудили ее сначала отослать герцога Бекингэма в Англию, а затем изгнать вас. Ведь вы попались в ее сети, не правда ли, сударь?

Придворные подошли ближе; то были де Сент-Эньян и Маникан.

– Что делать, дорогой! – засмеялся де Гиш. – Ведь всем известно, что я – фат. Я принял шутку всерьез и подвергся изгнанию; но я увидел свою ошибку, победил тщеславие, склонился перед кем следовало и получил позволение вернуться, принеся повинную и дав себе слово избавиться от своих заблуждений. Вы видите, что я сейчас совершенно бодр и насмехаюсь над тем, что разбивало мне сердце четыре дня тому назад. Но Рауль любим; он не смеется над слухами, которые могут разрушить его счастье; слухами, которые вы передали ему, между тем как, граф, вы знали не хуже меня, не хуже вот этих господ, не хуже всех, что эти слухи – гнусная клевета!

– Клевета! – воскликнул де Вард, взбешенный тем, что благодаря хладнокровию де Гиша попался в ловушку.

– Ну да, клевета. Вот вам письмо, в котором Рауль сообщает мне, что вы дурно отзывались о мадемуазель де Лавальер, и спрашивает меня, что из сказанного вами об этой девушке правда. Не угодно ли вам, чтобы я пригласил в качестве судей вот этих господ, господин де Вард?

И совершенно хладнокровно де Гиш прочитал вслух строки письма, которые касались Лавальер.

– Теперь, – заявил де Гиш, – для меня совершенно ясно, что вы хотели потревожить покой Бражелона и что ваши слова были продиктованы злобой.

Де Вард огляделся кругом, чтобы увидеть, не найдет ли он в ком-нибудь поддержки. Но, приняв во внимание, что де Вард прямо или косвенно оскорбил Лавальер, которая являлась в настоящее время героиней дня, придворные отрицательно покачали головой, и де Вард ни в ком не встретил сочувствия.

– Господа, – сказал де Гиш, инстинктивно угадывая воодушевлявшее всех чувство, – наш спор с господином де Вардом касается таких щекотливых вопросов, что никому не следует слышать больше того, чем вы слышали. Поэтому я прошу вас позволить нам окончить этот разговор наедине, как подобает дворянам, когда один из них уличил другого во лжи.