«С пожеланиями скорейшего выздоровления, – гласила надпись на карточке. – Без вашего сияющего присутствия прошлая ночь была скучна и тосклива». Бриджертон.
Мэри долго охала и ахала над запиской.
– Так поэтично, – вздыхала она, – так мило. Только влюбленный без памяти человек способен так писать!
Но Кейт знала правду. Записка скорее была прямым оскорблением ей, чем комплиментом Эдвине.
Значит, у него скучная и тоскливая жизнь? – кипела она, перечитывая записку, лежавшую на столе в гостиной, и гадая, как бы изорвать ее таким образом, чтобы мачеха с сестрой посчитали это чистой случайностью. Пусть она мало разбирается в делах сердечных и мужских происках, но готова дать голову на отсечение, что в тот вечер в кабинете виконт испытывал все, что угодно, кроме скуки.
Он, однако, не приехал с визитом. Кейт не могла понять, почему именно, ведь прогулка с Эдвиной была бы откровенной пощечиной ее сестре. Конечно, в мечтах Кейт любила представлять, что он не приезжал, потому что боялся столкнуться с ней, но отчетливо сознавала, что такого просто не может быть. Этот человек никого и ничего не боится. И менее всего – некрасивой, немолодой старой девы, которую скорее всего поцеловал из любопытства, гнева и жалости.
Кейт подошла к окну и окинула взглядом Милнер-стрит: не самый живописный вид в городе. Но по крайней мере это занятие отвлекло ее от записки! Неприятно, что эти несколько слов так уязвили ее! Оставалось надеяться, что в его поцелуе любопытство и гнев перевесили жалость. Жалости она не вынесет.
Но у Кейт не было времени мучиться из-за поцелуя и того, что он мог и не мог означать, потому что на следующий день после присылки цветов прибыло донельзя расстроившее ее приглашение. Оказалось, что присутствие семьи Шеффилд необходимо на вечеринке в загородном доме Бриджертонов, спонтанно устроенной в последний момент леди Бриджертон. Матерью самого дьявола.
И Кейт никак невозможно не ехать. Ничто, кроме урагана, вкупе с землетрясением и торнадо – вещь в Великобритании неслыханная, хотя на ураган Кейт все еще надеялась при условии, что ни грома, ни молнии не будет, – не заставит Мэри отказаться от возможности появиться на буколическом пороге Бриджертонов вместе с Эдвиной. И Мэри, разумеется, ни за что не позволит Кейт остаться одной в Лондоне, в благословенном одиночестве, не говоря уже о том, что Кейт не может бросить Эдвину, толкнув ее прямо в объятия негодяя и распутника.
У виконта нет ни стыда, ни совести. Он скорее всего поцелует Эдвину, как поцеловал Кейт, и у сестры не хватит мужества противиться его домогательствам. Возможно, она сочтет это ужасно романтичным и тут же влюбится.
Даже Кейт с трудом смогла сохранить самообладание, почувствовав прикосновение его губ. На какой-то блаженный момент она забыла обо всем, кроме поразительного ощущения, что ее ласкают и хотят… нет, отчаянно в ней нуждаются… и это кружило голову, как хмельное зелье.
Да, этого почти достаточно, чтобы женщина забыла о том, что целующий ее мужчина – ничтожный негодяй. Почти… но не совсем.
Глава 8
Любой постоянный читатель этой колонки знает, что в Лондоне имеются две секты, пребывающие в вечной и постоянной оппозиции: Амбициозные мамаши и Исполненные решимости холостяки.
Амбициозная мамаша имеет дочерей брачного возраста. Исполненный решимости холостяк не желает жениться. Суть конфликта должна быть ясна всякому, у кого имеются хоть какие-то мозги: иными словами, приблизительно пятидесяти процентам читателей.
Автор еще не видела списка гостей, приглашенных на вечеринку в сельском доме леди Бриджертон, но информированные источники утверждают, что на следующей неделе в Кенте соберутся почти все незамужние молодые леди.
Вряд ли это кого-нибудь удивит. Леди Бриджертон никогда не делала тайны из желания удачно женить сыновей. Именно это обстоятельство и сделало ее столь популярной среди Амбициозных мамаш, которые уже пришли в отчаяние, поняв, что братья Бриджертон принадлежат к худшему виду Исполненных решимости холостяков.
Если довериться книгам записи пари, по крайней мере один из братьев Бриджертон пойдет к алтарю еще до конца года.
Как ни неприятно автору соглашаться с книгами записи пари, принятыми в мужских клубах и, следовательно, уже по одному этому не заслуживающими доверия, в данном случае предсказание скорее всего сбудется. Леди Бриджертон скоро получит невестку. Но кем она окажется и женой кого из братьев станет… ах, дорогой читатель, это все еще остается загадкой.
Через неделю Энтони приехал в Кент и сейчас находился в своем кабинете, ожидая начала вечеринки.
Он видел список гостей. Мать, вне всякого сомнения, устраивает вечеринку с единственной целью – женить кого-то из сыновей, предпочтительно старшего. Обри-Холл, наследственное имение Бриджертонов, заполонят незамужние молодые леди, каждая красивее и глупее предыдущей. Чтобы число дам и кавалеров было равным, леди Бриджертон пришлось пригласить и джентльменов. Но ни один не был так богат и влиятелен, как ее сыновья, если не считать нескольких женатых мужчин.
Да, мать никогда не славилась осмотрительностью и тактом, по крайней мере во всем, что касалось благополучия, в ее понимании, разумеется, ее детей.
Энтони не удивился, увидев в списке обеих мисс Шеффилд. Мать несколько раз упоминала, как ей нравится миссис Шеффилд. А у хороших родителей, по ее мнению, бывают хорошие дети.
Правда, Энтони ощутил некоторое обреченное удовлетворение при виде имени Эдвины. Скорее бы сделать предложение и покончить с этим! Ему до сих пор было не по себе при мысли о той сцене в кабинете, однако сделать уже ничего невозможно… разве только взять на себя труд найти новую невесту, чего уж совсем не хотелось… Стоило Энтони принять решение, – в этом случае решение жениться, – как все должно было выполняться без малейших проволочек. Проволочки – для тех, кому суждено прожить долгую жизнь. Пусть он почти десять лет избегал брачного капкана, теперь, когда собрался жениться, нет смысла медлить.
Жениться, родить наследников и умереть. Такова жизнь любого английского аристократа, даже того, чьи отец и дядя не умерли безвременной смертью в тридцать восемь и тридцать четыре года.
Очевидно, самое благоразумное, что можно сделать сейчас, – избегать Кейт Шеффилд, как чумы. Правда, наверное, следует извиниться. Но это не так легко, тем более что ему неприятно унижаться перед этой особой.
Но шепот больной совести скоро превратился в назойливый рев, тем более что он понимал: она заслуживает слов «простите меня».
И возможно, заслуживает большего, но Энтони боялся углубляться в эту тему.
Не говоря уж о том, что, пока он не потолкует с ней, она до последнего дыхания будет противиться союзу между ним и Эдвиной.
Нет, теперь самое время действовать! Если на свете и было романтичное место для предложений руки и сердца, так это Обри-Холл. Выстроенный в начале восемнадцатого века из желтого камня, он уютно раскинулся на широком зеленом газоне в окружении шестидесяти акров зеленого парка, десять из которых занимали цветники. Чуть позже зацветут розы, но сейчас на земле расстилался ковер из фиолетовых гиацинтов и разноцветных тюльпанов, выписанных матерью из Голландии.
Энтони поднял голову и задумчиво уставился в окно, где величественно поднимались старые вязы, бросавшие тень на подъездную аллею и, как он воображал, делавшие дом частью природы, а не просто типичным загородным поместьем аристократии: рукотворным памятником богатству, влиянию и положению. Здесь имелось несколько прудов, ручей, бесчисленные холмы и долины, и все это содержало бесценные воспоминания детства.
Связанные с отцом.
Энтони закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он любил приезжать в Обри-Холл, но знакомые пейзажи и запахи так ярко воскрешали образ отца, что сердце сжимало болью. Даже сейчас, почти через двенадцать лет после смерти Эдмунда Бриджертона, Энтони все еще ожидал увидеть его выходящим из-за угла. Почти слышал восторженные вопли одного из младших Бриджертонов, восседавшего на отцовских плечах.
