– Здесь? – взвизгнула Кейт. Пальцы нашли край чулка.

– Здесь, – подтвердил Энтони.

– Сейчас?

Пальцы пощекотали треугольник мягких волос, раздвинули нежные складки лона и проникли внутрь. Она была нежной и влажной, и Энтони мгновенно взлетел на седьмое небо.

– Определенно сейчас. В эту же секунду.

– Здесь?

Энтони стал покусывать ее губы:

– Разве я уже не ответил?

И даже если у Кейт были еще вопросы, весь следующий час она предпочла их не задавать.

А может, он просто из кожи вон лез, чтобы лишить ее дара речи.

И если мужчина может судить по женским вскрикам и стонам, работа была проделана на редкость усердно.

Гораздо, гораздо позже, после полуночи, Энтони лежал в постели, обнимая жену. Кейт мирно спала, прижавшись спиной к его груди.

И это было весьма удачно, потому что на улице шел дождь.

Он попытался прикрыть одеялом ее ухо, чтобы она не слышала стука капель по стеклам. Но она и во сне была такой же неугомонной, как наяву, и ему не удалось даже укрыть ее как следует, потому что она постоянно сбрасывала одеяла.

Энтони еще не понял, начнется ли гроза, но дождь все усиливался, да и ветер поднялся такой, что ветви деревьев скреблись о стены.

Кейт становилась все неспокойнее, и Энтони, шепча ей на ухо бессвязные утешения, нежно приглаживал густые волосы. Буря не разбудила Кейт, но, очевидно, вторглась в ее сны. Она что-то бормотала и металась, пока не свернулась клубочком на противоположной стороне кровати, лицом к нему.

– Что случилось такого, что ты так ненавидишь дождь? – вздохнул он, заправляя темный локон ей за ухо. Он не осуждал Кейт, слишком хорошо познав муки непонятных страхов и предчувствий. Взять хотя бы его самого: уверенность в собственной неминуемой смерти преследовала его с того момента, как он взял безжизненную руку отца и осторожно положил на недвижную грудь.

Подобные вещи объяснить невозможно. И понять тоже. Он просто знал это.

Энтони никогда не боялся смерти по-настоящему. Ее присутствие было частью его существования так долго, что он молча смирился. Ведь смиряются же другие люди с истинами, составляющими их жизненный цикл. Весна сменяет зиму, а лето – весну. Смерть для него была такой же сменой состояний.

До этой минуты. Он пробовал отрицать это, старался выбросить из головы назойливые мысли, но смерть упорно показывала свое кошмарное лицо.

Со времени женитьбы на Кейт его жизнь пошла по другой стезе, как бы он ни хотел убедить себя, что способен ограничить супружескую жизнь дружескими отношениями и постелью.

Кейт была ему небезразлична. Слишком небезразлична. Он почти не выносил разлуки с женой и мечтал о ней по ночам, даже держа ее в объятиях.

Энтони еще не был готов называть это чувство любовью, но оно пугало.

И что бы ни пылало между ними, Энтони не хотел, чтобы это чувство выгорело до конца.

И в этом заключалась жесточайшая ирония.

Энтони закрыл глаза и устало вздохнул, гадая, что делать с проблемой, лежавшей рядом с ним в постели. Но даже с закрытыми глазами он увидел вспышку молнии, озарившую мрак и превратившую черноту за сомкнутыми веками в кроваво-оранжевое озеро.

Открыв глаза, он увидел, что они не задернули шторы, когда ложились спать. Придется встать и сдвинуть их, чтобы молнии не освещали комнату.

Но стоило ему пошевелиться, как Кейт схватила его за руку и отчаянно впилась ногтями в кожу.

– Тихо-тихо, все хорошо, – прошептал он. – Я только задвину шторы.

Однако она не отпускала его, и тихий крик, сорвавшийся с губ, когда громовой раскат сотряс ночь, едва не разбил ему сердце.

Новая вспышка позволила увидеть ее напряженное, словно разом осунувшееся лицо. Энтони всмотрелся в нее, желая увериться, что она все еще спит. Потом оторвал ее руки, встал и подошел к окнам. Правда, он опасался, что молнии будут видны и сквозь плотную ткань, поэтому зажег свечу и поставил на тумбочку. Конечно, комната остается погруженной в полумрак, но по крайней мере со светом как-то спокойнее. Нет ничего более пугающего, чем огненная стрела, пронзающая тьму.

Он снова забрался в постель и посмотрел на Кейт. Та по-прежнему спала неспокойно. Тяжело дышала, свернувшись калачиком. Молния, казалось, не слишком тревожила ее, но при каждом ударе грома Кейт сжималась.

Энтони снова стал гладить ее волосы, стараясь успокоить. Но гроза набирала силы, и гром грохотал почти непрерывно. Кейт с каждой секундой становилась все беспокойнее и при очередном оглушительном раскате внезапно открыла глаза. Лицо исказилось от страха.

– Кейт? – позвал Энтони.

Она села и прижалась спиной к изголовью. В этот момент она выглядела статуей, олицетворяющей ужас. Застывшее тело отказывалось повиноваться. Немигающие глаза по-прежнему были открыты и лихорадочно перебегали с предмета на предмет, хотя ничего не видели.

– О, Кейт, – прошептал он. Все было куда, куда хуже, чем в ту ночь в библиотеке Обри-Холл. Ее боль кинжалом полосовала его сердце.

Никто не должен испытывать подобный ужас. Особенно его жена.

Медленно, чтобы не перепугать Кейт, он подвинулся ближе, и осторожно положил руку на ее плечо. Она дрожала в ознобе, но не оттолкнула его.

– Вспомнишь ли ты что-нибудь утром? – вздохнул он. Она не ответила. Впрочем, он и не ожидал ответа.

– Ну-ну, все хорошо, – уговаривал он, пытаясь воскресить в памяти нежные, глупые слова, которыми мать утешала их в детстве. – Ничего не случилось. Ты в безопасности.

Дрожь, казалось, немного унялась, но Кейт так и не успокоилась. И когда следующий раскат грома сотряс комнату, она съежилась и уткнулась ему в шею.

– Нет, – простонала она. – Нет, нет!

– Кейт…

Энтони несколько раз моргнул, прежде чем пристально вглядеться в жену. Она еще не проснулась окончательно, но, похоже, немного пришла в себя, и…

– Нет-нет…

И голос у нее…

– Нет, не уходи…

…совсем как у ребенка.

– Кейт!

Он крепко прижал ее к себе, не понимая, что теперь делать. Разбудить ее? Пусть ее глаза открыты, но она явно спит и видит сон. Ему хотелось вырвать ее из кошмара, но, проснувшись, она окажется в кошмаре наяву, ночью, в разгар ужасной грозы.

Или позволить ей и дальше спать? Может, тогда он сумеет понять, чем вызвано ее состояние?

– Кейт, – снова прошептал он, словно она могла объяснить ему, что делать дальше.

Но она только стонала и вырывалась. Энтони прижал губы к ее виску, надеясь, что его присутствие как-то ее утихомирит.

– Нет, пожалуйста, нет…

Она стала всхлипывать, содрогаясь всем телом. Вскоре плечо Энтони стало мокрым от слез.

– Нет, о нет… Мама!!!

Энтони оцепенел. Он знал, что Кейт всегда обращается к мачехе по имени. Неужели она говорит о своей родной матери, женщине, давшей ей жизнь и умершей много лет назад?

Но пока он задавался этим вопросом, Кейт словно окаменела и испустила пронзительный вопль.

Вопль совсем маленькой девочки.

Кейт тут же повернулась и бросилась в его объятия, цепляясь за него, с ужасающим отчаянием сжимая плечи.

– О, мама, – плакала она, продолжая трястись, – нет, ты не можешь уйти! О, мама, мама, мама, мама, мама…

Не привались Энтони спиной к изголовью, она сбила бы его на пол.

– Кейт! – снова выпалил он, удивленный паническими нотками в собственном голосе. – Кейт, не волнуйся, дорогая, все хорошо. Все в порядке. Никто никуда не уходит. Слышишь? Никто.

Но она уже замолчала и только по-прежнему всхлипывала так горько, что сердце замирало. Энтони продолжал прижимать ее к себе и, когда она немного успокоилась, осторожно опустил на перину. Теперь Кейт снова лежала на боку, и он обнял ее, пока она не заснула. Примерно в это же время последний удар грома прокатился по небу.