Намного позже, уже ночью Энтони находился в своей кровати, обнимая жену, которая прижалась спиной к его груди, и спала, еле слышно и так мило похрапывая.
Это было довольно удачно, поскольку он понял, что скоро начнется дождь. Он попробовал укрыть ее одеялом так, чтобы она не могла услышать, как дождь барабанит в окно. Но она была так беспокойна во сне, и как только он укрывал ее одеялом с головой, она тут же его сбрасывала.
Он не был уверен, будет ли это гроза с громом и молниями, но шум дождя явно возрастал, и капли дождя сильнее забарабанили по окну. Кэйт становилась все более беспокойной, и он несколько раз шептал: - Ш-ш, и приглаживал ее волосы рукой. Гроза пока не разбудила ее, но явно стала вторгаться в ее сон. Она начала бормотать во сне, дергаться и крутиться, до тех пор, пока не повернулась к нему лицом.
– Что случилось с тобой, почему ты так ненавидишь дождь? - прошептал он, заворачивая прядь темный завиток волос ей за ухо.
Он не осуждал ее за ее боязнь дождя; он знал, что за этим страхом что-то должно стоять. Его уверенность в собственной надвигающейся смерти часто посещала его, начиная с того момента, как он мягко положил безвольную руку отца на его неподвижную грудь. Это было то, что он не мог объяснить или понять. Это было то, что он просто знал.
Он никогда не боялся смерти. Знание того, что он умрет, было с ним так долго, что, в конце концов, он принял это, как другие люди принимают обычные повседневные истины.
Весна наступает после зимы, после весны лето.
Для него смерть была такой же простой истиной.
До сих пор. Он пробовал отрицать ее, стараясь не думать об этом, но смерть начинала показывать сове страшное лицо. Его брак с Кэйт выходил за рамки, которые он наметил себе, независимо оттого, сколь долго он пытался убедить себя, что он может ограничить их брак только дружбой и постелью.
Он заботился о ней. Он заботился о ней слишком сильно для дружбы. Он жаждал ее компании, когда он был далеко от дома, и мечтал о ней ночью во сне, хотя всю ночь держал ее в своих объятиях.
Он еще не был готов назвать это любовью. Но все равно, это пугало его.
И независимо оттого, что происходило между ними, он не хотел, чтобы это закончилось. И в этом заключалась очень большая ирония.
Энтони закрыл глаза, утомленно и задумчиво вздохнул, задаваясь вопросом, что же черт подери, он собирается делать с этим осложнением, которое лежит рядом с ним в постели. Но, даже закрыв глаза, он увидел молнию, которая превратила темноту его закрытых глаз в красный цвет.
Открывая глаза, он увидел, что они оставили шторы почти открытыми, когда отправились в постель этим вечером. Но когда он приподнялся и попробовал встать с кровати, Кэйт отчаянно схватила его руку с такой силой, что побелели пальцы на руках.
– Ш-ш-ш, все хорошо, - прошептал он, - Я просто закрою шторы.
Но она не отпускала его, и жалобное хныканье, сорвавшиеся с ее губ, когда раздался удар грома, сильно поразило его в сердце.
Тонкий луч лунного света, проникший через окно, достаточно осветил напряженные линии ее лица. Энтони глянул на нее, чтобы убедиться, что она спит, затем вырвался из ее рук, и встал, чтобы закрыть шторы.
Он подозревал, что, даже задернув шторы, вспышки молний все равно будут проникать через окно. Задернув шторы, он зажег свечу и поставил ее на прикроватную тумбочку. Свеча не давала достаточно света, чтобы разбудить ее - по крайней мере, он надеялся на это - и в тоже время спасало комнату от темноты. Не было ничего более заметного, чем вспышка молнии в полной темноте.
Он забрался обратно в кровать, и посмотрел на Кэйт. Она все еще спала, но не спокойным сном. Она свернулась в клубок и тяжело дышала. Молния, вроде, ее не беспокоила, но каждый раз, как гремел гром, она сильно вздрагивала.
Он взял ее за руку, и пригладил ей волосы. В течение нескольких минут он пытался успокоить ее, обняв и лежа рядом с ней, в то время как она спала.
Но гроза все усиливалась и нарастала, все сильнее гремел гром, и сверкала молния. Кэйт становилась все более беспокойной. И затем, когда прогремел особенно сильный раскат грома, она вздрогнула, глаза открылись, а лицо превратилось в маску крайней паники.
– Кэйт? - тихо прошептал Энтони.
Она сидела, застыв, прижавшись к спинке кровати в крайнем напряжении. Она походила на статую ужаса в этот момент, ее тело было напряженным и застывшим. Ее глаза были открыты, и, мигая, осматривали комнату, но явно не видя ничего перед собой.
– Ох, Кэйт, - прошептал он.
Это было гораздо хуже, чем в тот раз в библиотеке Обри-Холла. И он чувствовал ее боль, раздирающую его сердце. Никто не должен чувствовать такой ужас. И особенно его жена. Медленно перемещаясь, чтобы еще сильнее не напугать ее, он придвинулся к ней, и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не оттолкнула его.
– Вспомнишь ли ты все это утром? - прошептал он.
Она ничего не ответила, но он и не ждал от нее ответа.
– Здесь, здесь, - мягко шептал он, пытаясь вспомнить успокаивающие слова, которые всякий раз использовала его мать, когда один из ее детей был расстроен. - Все хорошо. Ты в безопасности.
Ее дрожь вроде бы уменьшилась, но она еще была в напряжении. И когда раздался следующий удар грома, она вздрогнула, и спрятала лицо у него на плече.
– Нет, - застонала она, - Нет, нет.
– Кэйт? - позвал ее Энтони, он несколько раз моргнул, затем взглянул на нее повнимательнее.
Она довольно связно говорила, но, тем не менее, спала.
– Нет, нет -
Ее голос звучал очень…
– Нет, нет, не уходи -
… по- детски.
– Кэйт? - он сжал ее в своих объятиях, неуверенный, что ему следует делать.
Он должен ее разбудить? Хоть ее глаза и были открыты, она явно спала, и видела сон. Часть его хотела разбудить ее, но, проснувшись, она окажется в кровати в доме, над которым бушует гроза с молниями и громом. И еще неизвестно, что лучше. Будет ли чувствовать она себя лучше? Может все-таки оставить ее во сне? Может быть, если она досмотрит кошмар, он получит стоящую идея относительно того, что вызвало у нее такой ужас.
– Кэйт? - мягко спросил он ее, как будто, она могла дать ему понять, как ему следует поступить.
– Нет, - простонала она, выглядя все более взволнованной, - Н-е-е-е-т.
Энтони прижался губами к ее виску, пытаясь успокоить ее своим присутствием.
– Нет, пожалуйста, - она начала плакать и задыхаться. - Нет, ох, нет… Мама!
Энтони напрягся, он знал, что Кэйт всегда называла свою мачеху по имени.
Неужели, она сейчас говорит о своей настоящей матери, которая дала ей жизнь, и которая умерла много лет тому назад?
Но пока он обдумывал этот вопрос, тело Кэйт внезапно напряглось, и она издала пронзительный высокий крик.
Крик очень маленькой девочки.
В этот момент она обернулась и прижалась к нему, сжимая его плечи в ужасном отчаянии.
– Нет, мама, - закричала она, - Нет, ты не можешь уйти! Мама! Мама! Мама! Мама! Мама!
Если бы Энтони не прижался спиной к спинке кровати, она бы свалила его с кровати, настолько сильно было ее отчаяние.
– Кэйт?! - выпалил он, с небольшой паникой в голосе. - Кэйт, все в порядке, все хорошо. Ты слышишь меня, все хорошо. Никто не собирается уходить. Все хорошо. Ты слышишь меня? Никто.
Но она больше не кричала, а горько плакала, и этот плач проникал ему глубоко в душу и терзал сердце. Энтони держал ее, затем, когда она немного успокоилась, он уложил ее в постель, и, обняв, подержал ее, пока она снова спокойно не уснула. Он иронически заметил, что гроза прошла.
Когда Кэйт утром проснулась, она сильно удивилась, увидев мужа, сидящего на кровати и смотрящего на нее странным… взглядом, со смесью беспокойства, любопытства и жалости. Он ничего не сказал, когда ее глаза открылись, хотя она видела, что он пристально вглядывается ей в лицо.
Она некоторое время смотрела на него, ожидая, что он будет делать, и затем нерешительно сказала: