Она почувствовала себя красивой. Она почувствовала себя… совершенством. И она поняла, что не может не обожать этого человека, который дал ей почувствовать себя такой.

Рука Энтони медленно соскользнула с ее талии на ягодицу, а другая в этот момент сжимала и мяла ее грудь прямо сквозь тонкий муслин платья. Его пальцы захватывали ее все сильнее, как будто он падал с утеса, и наконец-то нашел опору. Соски ее грудей напряглись в его руках, и стали почти видны сквозь ткань платья.

Он чувствовал, как прекрасно ее тело, и его губы встретились с ее губами в жгучем поцелуе. Он мог бы помочь ее платью соскользнуть с плеч. Тонкая ткань дразнила бы ее нежную кожу до тех пор, пока ее груди не обнажились бы полностью. Картины эти мелькали у него перед глазами в жарком калейдоскопе. Он открыл бы ее груди солнцу, и медленно, очень медленно склонил бы голову и припал бы к ее груди, лаская ее своим языком. Она стонала и извивалась бы в его руках, а он бы бесконечно долго дразнил бы ее. А потом он припал бы к ее груди, как младенец припадает к груди матери.

Великий Боже, он так этого хотел, что, невольно представив себе эти картины, чуть было не взорвался. Но сейчас было не время и не место. Не то, чтобы он чувствовал потребность в произнесении брачных клятв. Он уже объявил о женитьбе публично, и она стала его собственностью.

Но он не собирался кувыркаться с ней в беседке его матери. У него имелось достаточно гордости и уважения к ней, чтобы не делать этого.

С большим трудом и нежеланием, он медленно оторвался от нее, позволяя своим пальцам остаться на ее хрупких плечах. Он выпрямил руки, чтобы избежать искушения продолжить с того места, на котором закончил.

А искушение было. Огромное искушение.

Он сделал ошибку, посмотрев на ее лицо, и в этот момент, он готов был поклясться, что Кэйт Шеффилд, столь же красива, как и ее сестра. Но красива своей особенной красотой.

Ее губы были более полные, чем требовала нынешняя мода, но они просто просили, чтобы их поцеловали. Ее ресницы - как же он мог не заметить раньше, какие они длинные? Когда она моргала, они, казалось, опирались на ее щеки, подобно роскошному ковру. И когда ее кожа была с розовым оттенком, она вся просто светилась.

Энтони подумал, что он стал чересчур сентиментальным, но когда он смотрел ей в лицо, ему пришло в голову, что в такой цвет окрашивается небо после рассвета - в нежный бледно-розовый цвет гвоздики или сочного персика.

Они стояли, тяжело дыша, почти в течение целой минута, пока Энтони не убрал рук с ее плеч, и тогда каждый из них сделал пару шагов назад.

Кэйт в ужасе прижала руку к губам.

– Мы не должны были этого делать, - прошептала она.

Он оперся об один из столбов беседки, выглядя при этом донельзя самодовольным.

– Почему нет? Мы же все-таки обручены.

– Мы не обручены, - возразила она, - По крайней мере, не по настоящему.

Он вопросительно поднял бровь

– Не было никаких соглашений, - торопливо пояснила Кэйт. - Не было объявлений в газеты. И у меня нет приданного. Вы должны знать, что у меня совсем нет приданного.

Это заставило его улыбнуться.

– Вы пытаетесь освободиться от меня?

– Конечно, нет! - она взволновано переступала с ноги на ногу.

Он сделал несколько шагов к ней.

– Надеюсь, вы не пытаетесь снабдить меня возможностью освободиться от вас?

Кэйт вспыхнула.

– Н-нет, -проговорила она, хотя то, что она сейчас делала, очень на это походило.

Это было бы крайне глупо с ее стороны. Если бы он не сделал ей предложения, ее репутация была бы разрушена навсегда. Наверно, не только в Лондоне, но и в ее родной деревушке в Сомерсете. Новости о падших женщинах распространяются очень быстро.

Но не очень хорошо, быть вынужденной выйти замуж. И какая-то часть ее почти хотела, чтобы он подтвердил все ее подозрения - что он не хочет видеть ее в качестве своей невесты, что он всегда хотел видеть Эдвину на ее месте, что он женился на ней, только потому, что должен был.

Если бы он так сказал, она знала, это бы ужасно ранило ее, но даже такое горькое знание, все-таки лучше незнания. По крайней мере, она бы знала точно, что ей можно ожидать и на чем она стоит. А сейчас, у нее было такое ощущение, что она стоит на зыбучих песках.

– Давайте проясним одну вещь, - сказал Энтони, захватывая ее внимание своим решительным тоном.

Его глаза посмотрели в ее, горящие с такой интенсивностью, что она не могла отвести взгляд от его лица.

– Я сказал, что женюсь на вас. Я человек слова. Любые дальнейшие предположения по этому поводу я считаю оскорбительными.

Кэйт кивнула. Но она не могла не думать: Будьте осторожны в своих желаниях… будьте осторожны в своих желаниях.

Она только что согласилась выйти замуж за человека, в которого, как она боялась, уже почти влюбилась без памяти.

И все, что она могла думать в такой момент, было:

Думает ли он об Эдвине, когда целует меня?

Будьте осторожны в своих желаниях, гремело у нее в голове.

Вы рискуете тем, что ваше желание может осуществиться.

Кэйт быстро поняла, что дурная слава бежит впереди нее.

Она достаточно плохо провела оставшиеся два дня в Кенте; как только Энтони объявил об их неожиданной помолвке и скорой свадьбе и за ужином, она едва смела дышать между поздравлениями, вопросами, инсинуациями, которыми забросали ее гости леди Бриджертон.

Единственный раз ей удалось немного расслабить после разговора с Эдвиной, с которой она смогла поговорить лишь спустя несколько часов после объявления о помолвке. Эдвина радостно обняла сестру и объявила себя ‘взволнованной’, ‘в полном восторге’ и ‘совсем не удивленной’.

Кэйт же выразила свое удивление тем, что Эдвина не удивлена, но та лишь пожала плечами и сказала:

– Для меня было с самого начала, очевидно, что он сражен тобой наповал. Я не понимаю, почему никто этого не заметил.

Этот разговор сильно озадачил Кэйт, поскольку она была уверена в том, что Энтони собирался ухаживать и жениться на Эдвине.

Как только Кэйт вернулась в Лондон, стало еще хуже. Казалось, каждый член высшего общества посчитал необходимым посетить скромный дом Шеффилдов на Милнер стрит, чтобы пообщаться с будущей виконтессой. Кэйт принимала их поздравления с напускным безразличием. Никто не верил тому, что виконт мог жениться на Кэйт по собственному желанию, и никто, казалось, не понимал, насколько было грубо, говорить это ей прямо в лицо.

– Моя радость, как же вам повезло, - сказала ей леди Купер, мать вредной Крессиды Купер; которая, следует отдать ей должное, тихо сидела в углу дивана и лишь кидала взгляды-кинжалы в сторону Кэйт.

– Я понятия не имела, что он был вами заинтересован, - заливалась соловьем мисс Гертруда Найт, с выражением лица, говорившим, что она до сих пор, не может поверить в это, и втайне надеясь, что помолвка скоро окажется обманом, несмотря на объявление в Лондонской Таймс.